Убийца в фамильном гнезде - Яна Розова

И тут же мне стало весело. Может быть, это был всего-навсего банальный выплеск адреналина, обычный химический процесс, но весь окружающий мир стал лучше.

Мы выехали из конюшни и двинулись через поле к деревянной калитке в сетчатом проволочном заборе. За забором начиналась степь, которая сейчас, поздней весной, цвела и зеленела. Небо над степью было большим и даже огромным, напоминая о фантазиях древних про то, что небосвод – это крышка в форме полушария, которую боги положили на плоскую землю.

Ощущение трепетного восторга не оставляло меня. Казалось, что еще чуть-чуть – и Анапа, которая шла шагом, взлетит. Наверно, у Анапы была мягкая походка, а может, причина эйфории крылась в чем-то другом…

Заметив выражение моего лица, которое следовало бы описать как глупое и радостное, Илья тоже улыбнулся и сказал:

– Так ближе к звездам. Ты чувствуешь?

Так, то есть верхом, было ближе и к нему самому. Мы вдвоем словно перешли в другое сословие – в сословие всадников, которым заботы плебса были безразличны. Это нас объединяло. Только забыть о том, что я волк в овечьей шкуре, шпион на вражеской территории, не получалось.

– Илья, а тебе Виктор Иванович зарплату платит? – Говорить приходилось громко, хоть наши колени почти соприкасались. Степной ветер пытался унести слова за холмы и равнины.

– Я пашу за кусок хлеба, – весело ответил он, пустив Вишню рысью.

Моя Анапа, не дожидаясь факса с распоряжением, тоже перешла на рысь. Не сориентировавшись, я пару раз стукнулась копчиком о седло, но вскоре вспомнила, чему меня учили в конноспортивной школе.

Догнав Илью, который сидел верхом как влитой, я стала снова приставать с вопросами:

– Илья, а живешь ты где?

– В доме.

– Но как же без зарплаты жить? Тебе же нужно покупать какие-то вещи, что-то еще?

– На вещи и что-то еще мне дают деньги.

– Каждый месяц?

– Нет, если я попрошу.

– Но что ты будешь делать в старости? Раз нет зарплаты, то нет и пенсии.

– Умру.

Возможно, ответы Ильи раскрывали его личную философию жизни, непонятную мне и необъяснимую с точки зрения здорового мещанского рационализма.

Назад мы вернулись только через два часа. Слезть со спины потной Анапы я смогла сама, но идти было почти невозможно. Во-первых, ноги не держали, а во-вторых, без высоты роста Анапы земля оказалась недопустимо близко к моим глазам, а звезды – слишком далеко.

9

Ужин прошел в молчании. Присутствовали все те же, что и за обедом, но без Никиты. На этот раз я совершенно точно разглядела, что дед выглядел нехорошо. Он почти не ел, его руки дрожали, лоб покрывала испарина. Дед все время пил воду, а выпив два стакана, налил себе в большой бокал грамм триста коньяку.

Как только ужин подошел к концу, Виктор Иванович тяжело поднялся из-за стола и небрежно кинул:

– Виолетта, Илья Александрович и Андрей Викторович, хочу видеть вас в моем кабинете. Остальным – спокойной ночи!

Илья тут же поднялся и, догнав деда у двери, поддержал его под локоть. Как мне показалось, весьма вовремя, потому что старик заметно пошатнулся.

Виолетта, наоборот, не двинулась с места. Она просто помертвела лицом: ее губы и щеки потеряли цвет. Руслана смотрела на дочь широко открытыми глазами, полными ужаса. Не понимая, что происходит, я вообразила, что каждый вечер в своем кабинете дед отрубает пальцы приглашенным иждивенцам.

Андрей Викторович тоже не выглядел счастливым. Его супруга даже всхлипнула, но священник ободряюще похлопал ее по плечу.

Наконец Виолетта и Андрей Викторович встали из-за стола и вышли из столовой.

Оставшиеся тут же заговорили.

– Это уже в сотый раз! – сказала Эльвира со сдержанным возмущением.

– Андрюха теперь просто повесится, – сочувственно произнес ее бывший супруг.

– Господи, Виолетточку-то за что? – пригорюнилась Руслана.

– Не мое дело судить, ибо не суди, да не судим будешь, – возбужденно заговорила Анна Степановна. – Но Виктор Иванович поступает просто не по-христиански! Ведь не себе наследство в карман положит Андрей Викторович, а все для Бога…

– Да, не себе! – ехидно поддакнула Руслана. – А что же он рабочим, которые церковь в Белых Камнях строят, зарплату не платит? И откуда у вас, Божьи вы люди, «мерседес» последней модели?

– Какой «мерседес»? – Попадья насупилась. Казалось, она не удивлена наглым заявлением родственницы. – Что вы говорите, Руслана? Мы с отцом Евстратием на шестой модели «жигулей» уже десять лет ездим.

– Ну, вы о своем автопарке у супруга спросите, – ответила ей Руслана все тем же неприятным тоном. – Только я видела его в городе на «мерседесе», да не одного…

Анна Степановна сжала губки в куриную гузку. Ей явно не хотелось продолжать разговор на эту тему.

– Руслана, ты не обязана была… – сказала Эльвира.

Руслана пожала плечами:

– И что ты лезешь со своими советами, дорогая? Я вот не пойму, Элечка, почему тебя из завещания не вычеркивают? А ведь ты тут никто.

– Я мать его внуков, – парировала Эльвира. – Никто тут – вы с Виолеттой. А ты уже решила, что купишь на завещанные денежки своему алкашу и рецидивисту?

От Эльвиры я такого не ожидала. От Русланы, впрочем, тоже.

– Да как ты смеешь?! – взвилась она. – Да что ты знаешь?!

Эльвира хмыкнула, в ее глазах сверкнуло что-то нехорошее.

– Да уж знаю! Мне сын все рассказал! Просто удивительно, как некоторые умеют замуж выходить и при этом содержать любовника?

Скандал разгорался. Я уже ожидала начала веселой потасовки двух матрон, как в столовую вернулся Илья и, быстро сообразив, что творится нечто неприличное, прекратил веселье:

– Эля, Руслана, не надо. Руслана, ты бы к дочери сходила, у нее, кажется, истерика. Валерка, – обратился он к перепуганному бабскими разборками другу. – Налей Эле коньяку.

Порядок был восстановлен.

После ужина народ разошелся по своим комнатам. Оказалось, все члены семьи, а также гости вроде меня и человек, работающий на деда за стол и кров, обитали на одном этаже.

Эльвира, Никита и Андрей Викторович с супругой – в правом крыле, где осталась навеки пустовать комната Кости, а Руслана с Валерием Викторовичем, Виолетта и дед – в левом. Мне досталась козырная комната с окнами, которые находились прямо над входом в дом, комната Ильи была напротив. Его окна, насколько я могла догадаться, выходили на сторону хоздвора и степи, где так здорово ездить верхом.

Поздно вечером я поняла, что мне не спится. Это было ничуть не удивительно, потому что мои безмятежные дни миновали. Где-то в глубине сумки у меня валялась пачка сигарет, которые в данной ситуации могли оказаться нелишними. Курить в комнате я не хотела, а потому вышла из дома в парк.

На ближней ко входу лавочке сидела Эльвира.

– О, Неточка, – приветливо сказала она, заметив, что я вышла из дома. – У тебя, случайно, нет сигаретки?

Я показала ей пачку, и мы обменялись понимающими улыбками.

С наслаждением закурив, Эльвира сказала:

– Ночь такая красивая, правда?

Не согласиться с ней было невозможно. Здесь, за городом, в отсутствие уличного освещения да при незагазованном воздухе звезды имели пугающие размеры. Я откинулась на спинку лавки и стала смотреть вверх, пытаясь различить созвездия.

– Ты, наверное, скучаешь по сестре? – спросила Эльвира.

– Очень, – ответила я. – Мы с ней были единым целым. Что происходило со мной – то и с ней. Но вам, наверное, еще хуже…

– Говорят, что матери любят всех детей одинаково. – Ее слова звучали как реплика из какой-нибудь классической пьесы. – Но сейчас мне кажется, будто Костю я любила больше. Как же тяжело терять детей!

– А каким он был в детстве?

– Костя? – Эльвира оживилась: – Они с Никиткой совсем разными были. Костя более спокойный, даже замкнутый. Он любил читать, к наукам склонность имел. И хитрючий был. – Она даже рассмеялась. – А Никита – тот наоборот. Эмоциональный тип, экстраверт. Если что не нравится, тут же сообщит в полный голос. Но братья не ссорились. Костя старшего брата обожал и всегда плясал под его дудку. Никита больше на деда похож, а дед всегда больше Костю любил. Да и все больше Костю любили…

10

Рано утром я проснулась, но встать смогла не сразу. Верховая прогулка отразилась на моих мышцах весьма болезненно: ни согнуть, ни разогнуть ноги, ни встать, ни сесть… Еще у меня страшно болел копчик и отсвечивал синяк от стремени на щиколотке правой ноги.

Но это были мелочи. Гораздо хуже было состояние моего ума. Я очень сожалела о непродуманности своих действий, об отсутствии хоть какого-то мало-мальски обоснованного плана, о своей неопытности в области человеческих отношений. К тому же я была дезориентирована состоянием влюбленности, отрицать которую было бессмысленно.

И даже сейчас, ругая себя на чем свет стоит, я видела перед собой улыбку Ильи. Она всегда оказывалась неожиданной, быстрой и яркой. В какой-то момент немного отчаянной или даже яростной… Нет, это фантазии. Но было что-то необычное в его улыбке, как в улыбке Джоконды, – неуловимая эмоция, которую невозможно описать или отразить.