Волшебница на грани (СИ) - Петровичева Лариса

— А попробуйте, — предложил он. — У нас на севере такое не растет.

Я осторожно откусила маленький кусочек, и во рту сделалось так кисло, что лицо перекосило судорогой. Но кислота почти сразу же растаяла, растеклась такой воздушной сладостью, что я едва не замурлыкала от удовольствия.

— Гаремин, фрукт путешественников, — сообщил Генрих. Кажется, мое незнание реалий этого мира забавляло его. — Их набирают в дальние поездки, они никогда не портятся.

Мы вышли на набережную и неспешно побрели по черно-белым плитам, словно по шахматной доске. Народу было много: вечер выдался теплый, легкий ветерок дул с моря, и волны шептали что-то тихое и ласковое.

Вспомнилось, как мы с Игорем ездили в Испанию и гуляли по берегу Средиземного моря. Тогда мне казалось, что впереди нас ждет только хорошее. Это было наше свадебное путешествие, и я наивно верила, что мы будем жить долго и счастливо и умрем в один день.

Как говорил персонаж одного из фильмов, «я взорвал их машину после того, как они вышли из церкви и сели в нее». После развода я иногда думала, что этот вариант меня вполне бы устроил.

— Задумались? — улыбнулся Генрих. Я неопределенно пожала плечами. Над набережной пролетели чайки, послышался женский смех. Впереди мимы показывали какую-то сценку.

— Мне казалось, вы тоже.

— Пытаюсь определиться, что делать дальше. А вы?

Я невольно улыбнулась. Когда-то мне верилось, что Игорь вернется. Что такая большая любовь как наша, не может просто взять и умереть. От того, что я не могу иметь детей, от того, что его мамаша ненавидела меня с первой встречи, от того…

Потом я перестала верить. Мне сделалось все равно.

— А я вспоминала, как ездила на море с бывшим мужем, — я снова постаралась улыбнуться, но улыбки не получилось. — Я там впервые увидела апельсиновое дерево с апельсинами, это такие оранжевые плоды. Попросила, чтобы Игорь сорвал мне один, а он отругал меня.

Я вспомнила, как Игорь вдруг изменился в лице и закричал на всю Таррагону: «Ты что? Спятила? Ты за кого меня принимаешь?» Тогда я и правда подумала, что все это время принимала Игоря за кого-то другого. Но мелкий эпизод быстро сгладился и забылся, а теперь вот выплыл из памяти, и мне вдруг сделалось так больно, словно бывший муж ударил меня.

Он и ударил. Только я поняла это лишь сейчас.

— Странный какой-то, — покачал головой Генрих

— А вы достали для меня гаремин, — сказала я. — И вас это не смутило и не унизило.

Генрих едва заметно нахмурился.

— Странный у вас мир. Не знаю, почему это должно меня унизить.

— У нас просто странные люди, — заметила я, стараясь говорить как можно непринужденнее. — Приходят, например, к ведьме, чтобы она приворожила мужа. А муж тем временем изменяет со дня свадьбы. Вот что тут можно делать?

— Уходить, — ответил Генрих. Мимо паренек в красно-белом полосатом халате и колпаке катил тележку с тем, что могло быть только сладостями; Генрих махнул ему, и вскоре мы сели на скамейку с пирожными в руках. — У нас не одобряются разводы, это так, но измену никто не терпит.

— А у нас считается, что женщина должна понимать, прощать и искать ошибки в себе, — пирожное оказалось настолько сладким, что я невольно зажмурилась. Генрих пожал плечами.

— У нас смотрят на брак как на договор. Измена — нарушение договора, и никаких дел с нарушителем уже никто иметь не станет.

Несколько минут мы молчали. Потом Генрих улыбнулся и произнес:

— Я вам очень благодарен, Людмила. Очень. Вы меня накормили, хотя сами были голодны. Вы меня вытащили из клетки. Я… — Генрих посмотрел на меня чуть ли не смущенно. — Я не знаю, как отблагодарить вас за вашу доброту. Но если я смогу что-то сделать для вас, то сделаю.

Мне сделалось настолько спокойно и легко, что я не знала, что тут можно ответить. И ответила первое, что пришло мне в голову:

— Я не сделала ничего особенного, Генрих. Правда.

Мне было… странно. Я давно никому не рассказывала о себе. Особенно так много.

— Вы сделали, — Генрих выбросил обертку от пирожного в корзину для мусора и добавил: — Не старайтесь уменьшить свои дела. У вас все равно не получится. И не сердитесь на меня, если я сказал что-то не так. Я отвык от людей.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Все в порядке, — улыбнулась я.

— Знаете, я даже перестал верить, что однажды буду вот так сидеть на набережной, — признался Генрих. — Свободным. С красивой девушкой рядом.

— Как вы думаете, почему Андерс все-таки оставил вас в живых? — спросила я. Разговор начал уходить в опасную плоскость, и надо было вернуть его в прежнее русло.

Не люблю говорить о чувствах. Просто не люблю.

— Даже не знаю. Я много думал об этом, но так и не пришел ни к какому выводу.

— А Марвинская секретная служба? — поинтересовалась я. — Что это?

Лицо Генриха из расслабленного и спокойного на мгновение сделалось тяжелым. Окаменевшим.

— Как раз об этом я и хотел с вами поговорить, — ответил он.

— Что-то мне подсказывает, что это опасные люди, — вздохнула я. Генрих кивнул.

— Да. Опасные. Это не секретная служба в общем понимании, это что-то вроде крупного аналитического агентства. Они работают по всему миру, постоянно собирают и анализируют информацию, делают выводы, — чайки разорались над брошенным им бутербродом так, что Генрих невольно поморщился и недовольно посмотрел в сторону барышни, решившей покормить птичек. — И потом продают это. Видите ли, я хочу вернуться. Мой дядя Олаф не тот человек, который должен править Аланбергом. Но для этого мне надо знать, кто именно убил моего отца и Андерса.

— А такую информацию мы просто так не соберем, — сказала я. Генрих кивнул.

— Вот именно. Мне придется выйти с ними на связь, раскрыться и попросить о помощи, — негромко произнес он и признался: — И пока я думать не хочу, что они попросят в качестве оплаты.

— Разве не деньги? — удивилась я. Генрих снисходительно улыбнулся.

— Иногда деньги, да. Но от принца Аланберга, который хочет вернуть свою корону… и который, кстати, может быть и самозванцем, они могут попросить и что-то посерьезнее.

А ведь и верно. Андерс погиб, все заинтересованные наверняка видели его тело, и Генрих теперь действительно может выглядеть лже-принцем. Как ему придется доказывать, что он именно тот, за кого себя выдает?

— Например, предложат работать на них, — сказала я. Генрих кивнул.

— Этого я и боюсь, — признался он. — Но надо действовать, а не бояться. У меня есть для вас предложение, Людмила.

Я улыбнулась, прекрасно понимая, в какую сторону сейчас дует ветер. Он, кстати, совсем стих: набережная погрузилась в золотисто-лиловый вечерний сумрак, и у девиц, гулявших с молодыми людьми, было самое романтическое настроение.

«Я сижу у моря с принцем, — подумала я. — Кто бы мог вообразить такое…»

Наверно, с точки зрения гуляющих девиц это должно мне льстить.

Но мне было все равно.

— Кажется, я знаю, какое именно, — сказала я. — Какое же?

— Я прошу вас остаться со мной до того, как я верну себе корону, — решительно ответил Генрих, и я подумала, что он действительно отвык от общества. Слишком энергично сверкают глаза при слишком тихом голосе и слегка подрагивающих руках. Сейчас, на людях, он старался скрыть волнение, и не мог.

— Вы можете отказаться, конечно, — продолжал Генрих. — У меня есть деньги, я их вам отдам. Вы сможете устроиться в нашем мире или попробуете вернуться в свой. Но, Людмила… я очень хочу, чтобы дальше мы пошли вместе.

Какая-нибудь из моих клиенток, из тех, кто поумнее, сейчас бы начала отчаянно кокетничать. Уж очень все сказанное было похоже как минимум на плотскую тоску, как максимум — на предложение руки и сердца в женском понимании. Мои клиентки всюду искали на это намек. Но я лишь ответила, просто и по-дружески:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Конечно, я останусь, Генрих. Не волнуйтесь. Я помогу вам.

Генрих благодарно сжал мою руку. Я видела, что он очень рад, что я ответила именно так. По большому счету, мы оба были невероятно одиноки — и схватились друг за друга, чтобы не утонуть окончательно.