Наказание - Александр Горохов

— Сейчас?… Прямо здесь? — спросила она растерянно.

— А ты привыкла заниматься этим в грязных подвалах?! — завопил Борис. — Для тебя комфорт непереносим, да?

— Нет… Пусть здесь.

Она потянула молнию на юбке, от страха сломала ее, затем торопливо сдернула через голову легкий свитер.

Борис смотрел на девушку в упор, словно выбирал на хрупком теле место для разящего наповал удара. Скрипуче засмеялся и презрительно спросил:

— А что, профессорского жалованья у мамочки не хватает, чтоб тебе приличное белье купить? В такой деревенской дерюге пришла мужиков соблазнять!

Аркадий перевел глаза с потолка на девчонку и увидел, что ее бьет дрожь. Она будто из проруби вылезла и стоит на льду: руки, грудь, плечи — все сотрясается.

Посмотрев на Бориса, он собрался что-то сказать, но тот лишь злобно ощерился и требовательно спросил:

— Ну, готова?

— Да, — прозвучало еле слышно.

Она стояла в чем мать родила. И оказалась далеко не такой худой — тонкое и сильное, тренированное тело с золотистым загаром, приобретенным на курорте или в каких-нибудь салонах, соляриях.

— Ну что ж, — Борис нарочито медленно опустил со стола ноги и поднялся.

Высокий, широкоплечий, жуткий в своем грязном халате, он шагнул и схватил ее за коротко стриженные волосы.

— Раз так, задрыга, то мы тебя по очереди и уделаем! Как хотим! Надеюсь, орать не будешь?!

— Нет… Не буду.

Конец! На этом терпение Бориса кончилось, и он завыл пароходной сиреной:

— Сука! Твоя мамочка, как была, так и осталась сволочью! Грязной и хитрой сволочью! Вы обе такие свиньи, что порядочному человеку и вообразить нельзя! Хорошо, падлы, рассчитали: мы тебя сейчас трахнем, а ты тут же в милицию побежишь, на экспертизу, и мы с Аркашенькой за использование несовершеннолетней шлюхи тут же загремим за решетку! Годочков эдак на десять-пятнадцать! Так, задрыга?!

Девчонка сжалась и присела, закрываясь руками.

— Нет! Нет!.. Я совершеннолетняя! В сумочке паспорт!

— Ну, спасибо! Ну, утешила! Значит, не пятнадцать лет за тебя схлопочем, а всего лишь червонец! По десяточке нам кинут! Ты посмотри, Аркаша, какая профессиональная подготовка! И паспорт с собой прихватить не забыла! А справочки от врача нет случайно, что ты СПИДом не больна или какой другой дрянью? Мы-то мужики чистые, из стерильной обстановки вернулись!

— Нет… Справки нет. Мы не готовились. Честное слово. Мама ничего не знает. Она бы с ума сошла.

— Еще успеет проделать этот трюк. Одевайся, шлюха! Стоит намекнуть, как тут же из юбки выпрыгивают! Аркадий, что стало с Россией, пока мы отдыхали?.. Одевайся и вали отсюда, твоя жертва неадекватна мамочкиной подлости.

— Она… Она выходит замуж.

— Ах, вот как? Значит, у тебя будет второй папочка? Так скажи мамочке, пусть перед свадьбой подготовит свою рожу для стаканчика серной кислоты! Знаешь, что это такое? Морда станет как задница, если с нее шкуру содрать! Вот так-то, моя дорогая проституточка! Вали домой, привет мамашке!

— Я не могу валить домой, — пробормотала она, хватаясь за одежду.

— Это почему же не можешь? — подозрительно спросил Борис.

— Я сказала маме, что еду в деревню к бабушке. Готовиться к экзаменам в институт. На два месяца.

— А чего тебе готовиться?! Мамочка в нашу Академию и так тебя пропихнет!

— Я не в Академию. Я второй раз в Первый медицинский.

— И такие шлюхи будут заниматься благородной деятельностью врача! Вконец погибла Россия! Черт знает, что творится! Аркаша, лучше бы нам сидеть за колючей проволокой и не вылезать!

Инна торопливо одевалась, и Аркадий видел, что она быстро успокаивалась, приходила в себя, считая, что самое страшное позади, что первый взрыв ярости этого зверюги в грязном халате уже миновал.

Но выдохнувшийся было Борис вдруг сардонически захохотал и вновь вскочил со своего кресла.

— Аркадий! Идея! Из каждого свинства можно вырезать кусочек свинины, — так говорят классики? Я — гений! Мы вот что сделаем. Коль скоро ты, задрыга, смылась из дому на два месяца, то и отработаешь за мамашу свой срок! Отработаешь здесь, в этой квартире! Прислугой! Без зарплаты, без прогулок во дворе, за одни харчи! Круглые сутки! Нет, за продуктами будешь ходить! Полы каждый день мыть, стирать белье! И не два месяца, а два наших года, день в день! Как ты с мамашей этот вопрос утрясешь, мне наплевать! Но скажешь ей, что на этом наши счеты с ней покончены!

— Но я… Я хочу в институт поступать!

— Ах, в институт? — срываясь, прокричал Борис. — Наш друг Ричард хотел стать режиссером и великим артистом, а теперь лежит в земле! Твоя мамочка в компании с такими же, как она, гадами загнали его туда, в могилу! Но мы — гуманисты, правда, Аркадий?! И учти, два года на твою кривую морду смотреть — для меня самого это сущее наказание! Будешь хорошо справляться со своими обязанностями и демонстрировать примерное поведение — день за два пойдет! Отсидишь здесь год, а потом, если не сдохнешь, можешь поступать в свои институты! Год! От звонка до звонка. Полная обслуга и мне, и Аркадию!

— И маме… ничего не будет? — спросила она.

— Аркадий? — Борис вопросительно посмотрел на друга.

— Ничего, — кивнул Аркадий. — Закроем все счеты.

— Я согласна, — с неожиданной твердостью ответила девчонка. — Хорошо.

— Твоего «хорошо» мало! Иди и возвращайся с письменным согласием своей мамочки! Марш!

— Я ее уговорю, — она уже влезала в свитер.

— Еще бы не уговорила! Но это ваши проблемы. Завтра поутру явиться для отбытия срока наказания в условиях режима повышенной строгости.

— Я приду, — она кинулась из комнаты и через секунду дверь за ней захлопнулась.

Аркадий задумчиво пожевал губами, сказал неторопливо:

— Тебя действительно озарила гениальная мысль. Эксперимент любопытный, скажем так. Мамочку она уломает. И жизнь у обеих получится кислая. На год. Если мы сами будем до конца принципиальны.

— А это уж не твои заботы. Я из нее рабыню сделаю. Она этот год всю жизнь помнить будет, а мамулю возненавидит так, что и на похороны ее не придет. Так! Что делать с Яном Петровичем, мы тоже знаем. Будем считать, что два-ноль в нашу пользу. Но где же наш третий друг, сенсей Виктор Ломакин?

Чуть позже они выехали со двора на мотоцикле. За рулем сидел Борис. Сумерки сгущались, но погода стояла все такая же теплая и ласковая.

Минут через сорок Борис развернулся на площадке около громоздкого куполообразного здания и припарковал мотоцикл в узкой щели между тесно стоявших легковых автомобилей.

Друзья спрыгнули на землю, сняли шлемы и неторопливо зашагали к зданию, одна стена которого была застеклена.

Просторный спортивный зал, пропахший молодым здоровым потом, был в этот вечер почти пуст. Лишь стайка совсем молоденьких девчонок вертелась возле брусьев под присмотром здоровенного тренера, на полтуловища возвышающегося над самой рослой своей ученицей.

В дальнем углу, на стопке матов, сидели Борис и Аркадий, а между ними, опрокинувшись на маты, развалился маленький, но широкоплечий, пышущий здоровьем парнишка в белом кимоно каратиста и, как положено, босой. С высокомерным пренебрежением сквозь зубы цедил слова.

— А черт его знает, куда делся сенсей Ломакин. Из вашей Академии слинял сразу, как вас засадили, потом платную школу где-то открыл, драл со своих учеников три шкуры, а знаний у него кот наплакал, научить никого ничему не мог… Я вовремя от него ушел. Через месяц на мировое первенство во Францию еду.

— Подожди, Витек, — хмурясь сказал Борис. — О твоих успехах мы наслышаны, можешь не хвалиться. Ломакин все-таки твой первый тренер, вывел тебя в большой спорт.

— Я вышел вопреки ему, а не благодаря! — спесиво поправил Витек.

— Да, да, конечно, у тебя природное дарование, — скрепя сердце, подольстил ему Борис. — Но ведь во всех интервью ты называешь его своим первым тренером, что, конечно благородно с твоей стороны. Так неужели у тебя с ним никаких контактов? Неужели он у тебя, чемпиона, помощи не просит, если сидит по уши в дерьме?

Чемпион презрительно хмыкнул.

— А ты знаешь, сколько всяких прихлебателей, помимо Ломакина, на моей шее сидит? Какую толпу народа я кормлю, сам того не желая? Массажисты, журналисты, начальники, наставники — всех и не счесть. А зачем он вам?

Борис не нашелся, что ответить, а Аркадий, почесав затылок, сказал безразлично, со скукой:

— В общем-то, Витек, мы его убить хотим.

— Да? — ничуть не удивился чемпион. — Это неплохо, но на кой дьявол мне об этом сообщать? Вовсе ни к чему. Это ваши проблемы, мужики. Могу, конечно, по дружбе обучить закрытому корейскому удару — тюк, и нет поросенка! Но искать Ломакина и наводки на него делать не стану. Увольте, не чемпионская это работа.

— Обойдемся и без твоего корейского приема, — Борис соскочил с матов. — Удачи тебе во Франции.