Наказание - Александр Горохов

Владелица заграничной красавицы бросила тряпку на капот, ринулась к Борису и, наверное, повисла бы у него на шее, да остановили перемазанные машинным маслом руки.

— Миленький! — взвизгнула она, словно ей пятнадцать лет, а не под сорок. — Да я же такого отважного мужика вторую неделю ищу! Чтоб в работе упирался, как зверь, но деньгу греб хорошую! Ведь в основном нынешнее сволочье желает при нищенской зарплате ни хрена не делать! Сутки у меня работаешь, двое отдыхаешь! А захочешь через смену трубить, так будешь получать больше чем я, хозяйка этого сволочного магазина! Здесь за углом, рядом совсем!

— Ты что, тетка? — попятился от бурного натиска Борис. — На что мне твой магазин?

— Да работу ж я тебе даю, работу. Ту, какую ты хочешь! Ломовая, но денежная. Вокруг меня одни воры, а товар получаю импортный, бутылку иного джина сопрут, так он по стоимости на хороший костюм тянет! А ты парень приличный, годик у меня поработаешь, такую же, как у меня, машину купишь, да я сама тебе за полцены ее продам, замучила меня, гнида! Ты и не пьешь, видно, раз на мотоцикле ездишь!

— Я еще учусь! — защищался Борис. — Работа только на лето нужна!

— Договоримся, миленький! Будешь учиться, а я под тебя график магазина переделаю. И учиться будешь, и деньги зарабатывать.

— Тетка! — заревел Борис. — Да ты ж меня совсем не знаешь! Я только что из лагерей вернулся! Я твой магазин в первую же ночь грабану!

— Не грабанешь, не грабанешь! Я тебя сразу вспомнила, ты еще мальчишкой на велосипеде здесь ездил, а потом на мотоцикл пересол. А что сидел, так и хорошо, опыт получил, обратно сесть не захочешь. Для меня главное, чтоб человек к работе и деньгам лютость имел. Меня Валентиной Станиславовной зовут. Хочешь, прям сегодня в ночь и выходи, а?! Может, тебе авансец нужен? Я дам!

— Валентина Станиславовна, — терпеливо сказал Борис. — Серьезные дела так не делаются. Я приду к вам завтра в кабинет, принесу свои документы, обговорим условия работы: в чем мои обязанности, в чем ваши, что мне у вас придется делать, какая вероятность приварка…

— Не нужен тебе будет приварок!

— Еще лучше. Вот завтра и приду.

Аркадий негромко окликнул его:

— Боря, время. Клиент нас уже ждет.

— Едем, едем. До завтра, Валентина Станиславовна.

Но она уже вцепилась в Аркадия.

— А ты не хочешь ко мне? Не пожалеешь.

— Не-е, — протянул Аркадий. — Я, Валентина Станиславовна, как раз из тех, кто мечтает на работе спать, получая на хлеб с водой, чтоб с голоду не околеть. Я, видите ли, созерцатель.

— Вижу, вижу, — с сожалением сказала она. — Но сторожа мне уже не нужны, а хочешь, я тебя к моей подруге устрою? На ночь тебя в магазине запрут, телевизор включишь и спи до утра, пока не закроют?

— Это уже ближе к моим запросам. — Аркадий уселся в седло мотоцикла. — Кстати, уберите в своей машине подсос, нажмите педаль газа до упора и заводите. Мотор запустится. Вы просто перекачали бензин и смесь у вас в карбюраторе переобогащена. Стартером работайте секунд по тридцать-сорок, а не пять раз по десять.

Она глянула на него подозрительно и ринулась к своей машине.

Борис запер на висячий замок гараж и тоже оседлал мотоцикл.

За их спинами взревел мотор «ауди».

— Стой! — закричала Аркадию Валентина Станиславовна. — Держи за выручку и помощь!

Грязными руками она протягивала ему радужную купюру.

Аркадий поежился.

— Это всего лишь консультация…

— Вот за консультацию и держи. Каждые знания и опыт должны быть оплачены. А тебя жду завтра. Я слышала, тебя Борисом зовут?

— Точно. — ответил он. — Завтра приду.

— Не обмани, ладно?

— Статья, за которую меня упекли на отсидку, обман не предусматривает.

Они выкатились со двора, а очень довольная заработавшей машиной и удачно найденным работником Валентина Станиславовна села за руль.

Ян Петрович остановил свои «жигули» на бульваре, тяжко вздохнул, по привычке подхватил ненужный ему сейчас портфель, выкарабкался из салона, сменил простые очки на тонированные и пошагал к скамейке, в ста шагах от места парковки.

Борис и Аркадий уже сидели там и оба привстали, увидев преподавателя.

— Здравствуйте…

Но рук для пожатия не протянули.

Ян Петрович присел на скамью боком, неловко и смущенно.

Борис покосился на его портфель и скривил губы в насмешливой улыбке.

— Надеюсь, магнитофончика с собой не прихватили?

— Что вы, что вы! — испугался Ян Петрович и рванул замок портфеля. — Посмотрите, там только лекционные бумаги. Я его взял по привычке. Осмотрите.

— Мне, Ян Петрович, — внятно произнес Борис, — что о вас, что о ваши вещи руки марать противно. Наплевать мне на то, запишете вы беседу или нет.

От этого заявления Ян Петрович окончательно сник, не зная, что ответить. Но Аркадий остановил друга.

— Подожди, Боря, пожалуйста. Если мы сейчас начнем орать, то никто ничего не поймет, включая тебя самого. — Он повернулся к Яну Петровичу и со скукой посмотрел на него. Потом снова заговорил так, словно смертельно хотел спать, а слова произносил из-под палки, по крайней необходимости. — Будем кратки, Ян Петрович. Мы решили, что вы должны отсидеть в лагерях или в тюрьме — это уж как суд решит, — наш полный срок. Тот, что мы просидели. Так будет справедливо.

Ян Петрович дернулся, выдавил бледную улыбку.

— Вероятно, это можно как-то осуществить, но я не вижу…

— Можно, Ян Петрович, можно, — снисходительно заверил его Аркадий, — Борис, покажи, пожалуйста, Яну Петровичу инструкцию его действий, пусть ознакомится.

Борис достал из кармана незаклеенный конверт, вынул из него два листа бумаги с отпечатанной инструкцией, подал Яну Петровичу и сказал вежливо:

— Прошу вас, прочтите. Грамматические ошибки на моей совести.

Ян Петрович торопливо сменил солнечные очки на обычные, развернул бумажки и принялся внимательно, но по привычке очень быстро читать.

Аркадий с отсутствующим видом посмотрел на зеркало пруда и сказал в пространство, словно решил поболтать от скуки:

— Строго говоря, Борис, выбирая степень наказания для наших недругов, мы должны учитывать степень и уровень их вины.

— То есть, Аркаша? — изобразил заинтересованность Борис.

— Вина у каждого из названных лиц различна… Возьмем, к примеру, Клару Яковлевну Волынскую, преподавателя эстетики… Заложила нас, простите, донесла на нас по глубоко идейным соображениям. Иллюстрации нашего журнала оскорбляли ее эстетические чувства. Однако, следует иметь в виду, что половину иллюстраций предоставила именно она. Весь цикл иллюстраций полового акта на японский манер привезла нам именно она из туристической поездки в Японию. Посмеялась и подарила. Однако, испугавшись последствий, упредила события и настучала на издателей журнала, то бишь на нас с тобой. Ее идейные соображения были настолько высоки, что их нельзя не учитывать… Уважаемый же Ян Петрович, я вынужден это подчеркнуть, подписал донос скорее всего под давлением Клары Яковлевны, а также испугавшись парочки собственных статей, опубликованных в журнале под псевдонимом. Да, Ян Петрович, будучи таким же идейным человеком, горой стоял за возрождение национального русского духа, правда, следует отметить, и следствие это не упустило, дух этот попахивал фашистским душком. Он даже цитировал там геноссе Геббельса, но, извините, без кавычек.

— Я… ошибался, — нервно сказан Ян Петрович, оторвавшись от чтения своих бумаг.

— Верю. Однако на следствии вы, Ян Петрович, своих ошибок не признали. Равно как и от авторства статей отказались. Под давлением Клары Яковлевны вы обрушили всю вину на нас, хотя вас можно было считать идейным фундаментом журнала в его публицистической части. Придавила вас идейная сексуальная извращенка Клара Яковлевна. Как же так?

Вместо Яна Петровича ответил Борис:

— А все потому, что Ян Петрович у нас — трус. Потому мы и предоставляем ему возможность проявить свои мужество и отвагу.

— Да. Уж придется проявить, — кивнул Аркадий, повернулся на скамье и перехватил растерянный взгляд Яна Петровича. — Вы мне объясните хотя бы одну вещь, логического объяснения которой я никак не могу найти. Ну, издавали мы грязненький журнальчик. Молодые, глупые студенты первого курса. Сгоряча и на радостях неправильно осмыслили пришедшую в страну демократию и свободу. Сейчас я понимаю, что это была ошибка, и вообще дело наше было омерзительное, безнравственное, не спорю. Но ведь вы, все трое, были нашими педагогами, УЧИТЕЛЯМИ! Наставниками! Почему вы не вызвали нас в аудиторию, не поговорили, не промыли нам мозги, а разом написали донос в органы, накатали статью в газету, трусливо обеляя себя? Почему, Ян Петрович?

— Началась кампания… И потом… честь нашего института, то есть Академии.