Куратор - Оуэн Кинг

Ди не знала, трус Роберт или нет. Ей неоткуда было это знать – Роберт и сам еще не разобрался. Она только порадовалась бы, если бы ее лейтенанту никогда не пришлось это выяснять. Ди поправила ему зеленую повязку волонтера.

– Если здесь и побывали мародеры, лейтенант, они, по-моему, уже ушли.

– Согласен, – отозвался Роберт, глубоко вздохнул и аккуратно убрал пистолет в кобуру, застегнув пуговку.

Ди поцеловала его в щеку.

Он удовлетворенно заурчал и провел рукой по ее боку, притиснув ребра. Ди вывернулась и подошла к ближайшему окну. Распахнув ставни-жалюзи, она пошла по галерее, резко открывая одно окно за другим. Ставни гулко стукались о стену, и деревянные половицы разворачивались широкой ковровой дорожкой, полосатой от пыльного солнца. Первым экспонатом, который удалось разглядеть в хлынувшем в галерею свете, оказалась модель какого-то увеличенного шестереночного механизма, смонтированная посреди зала. Плакат под потолком гласил: «Машины и их операторы». Экспозиция первого этажа была посвящена достижениям механики – печатному станку, пилораме, паровому двигателю, хронометру, велосипеду, а заодно инженерам и операторам, управлявшим этими механизмами. Крупные экспонаты перемежались компактными застекленными витринами, установленными на деревянных помостах.

Распахнутые навстречу дню, окна по левой стене музея выходили на Лигейт, тогда как окна справа, серые от копоти недавнего пожара, позволяли увидеть руины сгоревшего здания Общества. Окна на торцевой стене выходили на задний двор соседнего посольства неведомых империалистов.

Электричество в музей не проводили: к стенам были прикручены давно не чищенные газовые лампы. Ди повернула у одной краник, услышала шипенье и сразу перекрыла газ.

Роберт подозвал ее к шестеренкам – экспонат оказался интерактивным. Шестеренок было три, каждая высотой с лейтенанта. Роберт подтолкнул первую, та, в свою очередь, зацепила зубцы средней, которая повернулась и задействовала третью, отчего весь слегка приподнятый круглый пол под шестернями начал медленно вращаться. Зубцы шестеренок лязгали, и вращение платформы сопровождалось скрипучим бурчаньем.

– Нужно смазать, – постановил Роберт.

К некоторым моделям приставили восковых специалистов. Печатник в красных нарукавниках изучал газетную ленту, выходившую из печатного станка. У пилорамы стоял, упершись руками в бока, лесозаготовщик с трубкой в искривленном рту и скептически наблюдал за действом. Два восковых человека в длинных кожаных перчатках и кожаных фартуках обслуживали паровой двигатель; щеки у них рдели пунцовым румянцем и были испещрены беловатыми каплями, изображавшими пот от нестерпимого жара. Молодой механик ковырял отверткой болт на переднем колесе велосипеда, пока наездница в длинной юбке удерживала своего железного коня вертикально за руль. При этом восковые фигуры не походили друг на дружку; подобно живым горожанам, манекены отличались друг от друга вплоть до оттенков кожи и телосложения.

Лестница в конце зала вела на второй этаж, в галерею, посвященную ручному труду. Здесь свет, хлынувший через распахнутые Ди окна, позволил приобщиться к профессиям каменщика, охотника, обдирщика шкур, ковроткача, веревочника, портного, гончара, торговца и пекаря.

Булочница вынимала из печи железный лист с деревянными буханками, добела затертыми руками недоверчивых посетителей. Роберт взял одну, взвесил на ладони и положил обратно с глухим стуком.

– Зачерствел, – сообщил он восковой женщине, стоявшей с болезненно напряженным лицом. Ди подумала, что булочница, должно быть, устала держать противень столько лет да еще и терпеть насмешки насчет своего деревянного хлеба: ее восковые глаза покрывал тонкий слой пыли.

Веревочница, сразу показавшаяся Ди очень знакомой, сидела в гнезде из перепутанных конопляных прядей. Ее морщинистые щеки весело круглились – вот-вот прыснет смехом. Грубые саржевые штаны каменщиков подпоясовались кусками белой бечевки – Ди догадалась, что ремни, видимо, кто-то украл. Тонкая пыль покрывала глаза и этих фигур. У гончара несколько мисок и ваз были разбиты и заново склеены.

Галерея третьего этажа называлась «Дороги, которые мы выбираем». Здесь восковые вагоновожатые вели трамваи, машинисты держались за рычаги паровозов с двумя-тремя вагонами, кучера управляли экипажами, а команда моряков выполняла свою работу на галфдеке китобойного суденышка, утвержденного на деревянных лесах посреди зала.

У многих восковых манекенов, хоть и выполненных на редкость подробно и правдоподобно, зияли лысинки там, где выпали или были вырваны волосы. Встречались повреждения и посерьезнее: недостающие пальцы, стесанная кожа, треснувшие или вовсе отсутствующие глаза. Иные фигуры, подобно каменщикам, тоже стали жертвами воришек, лишившись подобающего им снаряжения: собирательница устриц, например, вместо железного ведра держала вытянутое ведерко для угля. Большинство демонстрационных механизмов были сломаны: из полудюжины паровозных свистков, укрепленных на столе, чтобы пробовать детям, лишь самый маленький реагировал на нажатие кнопки, испуская обиженный стон, а насос, питающий колесо пилорамы, не качал воду. Авральные меры – не слишком старательные попытки исправить ситуацию (подпоясанные веревкой штаны каменщиков, ведерко для угля с выступающей «губой») – отдавали халтурой, равнодушием незаинтересованных рук.

Рядом с некоторыми экспонатами на стенах или спинках скамей были привинчены памятные таблички с именами донаторов. Даты говорили сами за себя: в последний раз музейная экспозиция пополнялась больше двадцати лет назад. Ди сомневалась, что Национальный музей рабочего подвергался серьезной опасности расхищения – вернее, дальнейшего расхищения, если вспомнить ремни каменщиков и ведро собирательницы устриц: экспозиция уже давно не представляла интереса для посетителей. Да и возможностей поживиться в городе стало хоть отбавляй.

На четвертом этаже размещалась экспозиция «Популяризаторы и хранители знаний», а на пятом, и последнем, – «Из земли и камня: шахты, фермы и леса».

Δ

В дальнем углу галереи пятого этажа, у ручья, сделанного из толстого стекла, притулилась эрзац-хижина золотоискателя. В ручье под прозрачной поверхностью на проволочных петлях висели керамические карпы. Восковой старатель, промывавший в лотке песок, был по щиколотку заключен в стеклянную воду. Поодаль его жена развешивала выстиранные тряпки на бельевой веревке.

Роберт уселся на один из плетеных камышовых стульев перед входом и положил руки на колени.

– Сказать тебе, что я думаю? По-моему, это на редкость показательно, Дора. Это заведение – готовая иллюстрация.

– Хм? – Ди ступила на стеклянный ручей и легко прошлась, оставляя маленькие следы на пыльной поверхности.

– Возможно, ты заметила отсутствие в экспозиции фигур королей, или герцогов, или министров, или мэров, или законотворцев. Весьма странно, не правда ли? Люди, в руках которых сосредоточено богатство нации, те, кто выносит судьбоносные судебные вердикты или принимает решение о начале войн, – их нет в музее рабочего человека. Отчего это, как ты считаешь?

Ди не заметила ни экспонатов, прославлявших профессию домашней прислуги, ни даже скромной восковой уборщицы с метелкой в руках, неслышно выполняющей свои обязанности, но на всякий случай промычала что-то одобрительное.

– Красноречиво, не правда ли? Устроители, конечно, действовали без задней мысли, а между тем посмотришь – и доходит, что людям