Семя зла - Бейли Баррингтон Дж.

Даже через затемненные стекла картина, проецируемая ими, была ослепительна. Лабиринт света становился все ярче и ярче, лучи выписывали бесконечно повторяющиеся траектории. Сияние словно расширялось, медленно окутывало зеркала и призмы, которые преломляли и отражали свет. На некоторое время все размылось, словно снимок далекого звездного скопления. Потом вроде бы обрело более четкие очертания, уплотнилось и запылало так ярко, что я не выдержал и отвернулся.

Когда я снова взглянул на установку, она бездействовала. Родрик потом объяснил, что предохранитель перегорел. Но в тот момент просто стянул с носа очки и проговорил равнодушным хриплым голосом:

— Все кончено. Бог мертв.

Я рассмеялся, но без энтузиазма.

— Нет, Родрик, ну какая чушь… — сказал я, снимая свои очки. Потом увидел его глаза — безжизненные, лишенные выражения — и понял, что совершил ошибку.

Я не только в Родрике замечаю эту перемену. Я ее вижу во всем и всех, включая самого себя. Разговоры стали механическими и повторяются, стоит заглянуть людям в глаза, и понимаешь, что они мертвы внутри. Жизнь, разумеется, идет своим чередом: шестеренки Вселенной продолжают крутиться. Но дни и ночи безлики и утомительно скучны. Восходы и закаты, фазы Луны и времена года — все они лишились былого величия, пронизывавшего их.

Что же, собственно, предоставлял Господь, пока был жив? Красоту, смысл и тайну, наполнявшие тогда физический мир. Вероятно, это и имели в виду теологи, рассуждая о непрерывности творения. Но теперь всё ушло. Красоты и внутренней жизни больше нет. Даже оттенки поскучнели и выцвели.

Итак, могу вам доложить, что сатанинское восстание победило июльским вечером в английском городке, а Бог — как выяснилось, не вполне всемогущий, — умер. Я ни от кого не требую проверять это самостоятельно, ведь для многих событие, без сомнения, прошло незамеченным. Что касается Родрика, то я начинаю уставать от его затертых речей, мертвых рыбьих глаз, нарастающих приступов летаргии. Мы все еще встречаемся поболтать, но он повторяется так, как раньше ни за что не позволил бы себе. Часто сидит и повторяет, как попугай:

— Бог мертв. Бог мертв. Мы одни.

Давно уже я не слышал от него ничего оригинального.

Корабль, плавающий в океане космоса

Рим относился к тем людям, которые сунули бы голову в самый ад для того только, чтобы посмотреть, что там такого.

Он крепко сложен, росту не очень высокого, но теперь, когда посмотришь на него, эти физические черты попросту не считаются. Остается образ коренастого неряхи и пьяницы, непрерывно почесывающегося, так как мы давно уже перестали умываться и стирать одежду.

Нужно признаться, что устроились мы с Римом неплохо. Сидим себе в космическом корабле где-то за Нептуном, наша задача — исследовать распространение частиц с высокой энергией, ну и всё такое. Или вернее — это задачи Рима, потому что я в физике ничего не смыслю. Мое дело составлять ему компанию, чтобы он не чувствовал себя одиноким.

Может быть, это и смешно, но мы с Римом старые приятели; говоря откровенно, мне на Земле с работой никогда не везло, и когда Рим предложил мне такую сладкую жизнь, я охотно сменил на нее все свои постоянные скитания.

Рим — один из самых выдающихся физиков в нашей системе и мог бы вести гораздо более важные исследования, но его теперешняя работа была единственной, какую ему предложили с тех пор, как он поколотил директора Центра субъядерных исследований при Лондонском университете. Однако ему и мне эта работа нравится.

В сущности, здесь премило. Для ада, правда, холодновато, но в халатах тепло и уютно. Время от времени Рим опускается до того, чтобы посвятить 2–3 часа выслеживанию своих частиц, или как их там, но чаще всего мы с ним слоняемся, выпиваем и ссоримся, доходит порою и до драки. Обычно побеждает Рим, но — клянусь! — прежде чем он покончит со мной, я еще покажу ему, где раки зимуют. Запасы всего у нас огромные, хватит на целый год, а когда они кончаются, мы возвращаемся на Землю, грузимся — и опять в космос!

Когда мы прошлый раз были на Земле, Рим получил взбучку за плохо составленные отчеты, но я в последнее время не замечал, чтобы он вообще что-нибудь делал.

Да и трудно сердиться на него за это. Подобные занятия должны быть чертовски скучными для Рима, способного на гораздо большее.

Иногда, наскучив сидением внутри, мы надеваем скафандры и выходим наружу. Усаживаемся поудобнее, потягиваем пиво сквозь затворы скафандров и любуемся зрелищем Вселенной. Космос — великолепное зрелище, особенно тут, где Солнце выглядит лишь очень яркой звездой. Кругом совершенная тьма, но без тумана, так что видимость очень хорошая, только видеть поблизости нечего. Холод и пустота.

Но нам с Римом это не мешает. Обоим нам общество людей надоело, а я, кроме того, слышал, что на земле в последнее время начали поговаривать о «сухом» законе.

Именно так мы и сидели однажды снаружи, когда я заметил вдруг, что вижу что-то.

Я показал это Риму. Что-то маленькое, черное, слишком маленькое и отдаленное, чтобы иметь форму, во всяком случае, оно закрывало звезды и отражало свет.

— Знаешь что, недоверчиво произнес Рим, — это может быть астероид.

Эта мысль мне понравилась. До сих пор не встречали ни одного астероида, но на складе у нас была кое-какая взрывчатка — на всякий случай. Рим любит пиротехнику.

Мы протиснулись обратно в шлюз, сняли шлемы и вошли в кабину управления. Не прошло и минуты, как Рим поймал объект на экраны и провел измерения.

— Скорость 30 миль в час, — сказал он и включил маневровые дюзы. — Пойдем разглядим его.

— Тридцать мил в час? Не очень же большая скорость, верно?

— Относительно нас. — Несмотря на всклокоченные волосы и на бороду, заполнявшую у него все лицо, я различил морщинку у него на лбу. — Похоже, он летит по той же орбите, что и мы.

— Тогда откуда у него эта тридцатимильная разница в скорости? Он должен и двигаться с той же скоростью, что и мы.

Рим не ответил: он держал у рта бутылку. Но когда мы приблизились к астероиду, он начал нетерпеливо постукиватьпо массометру, потом ударил его, что есть силы.

— Эй, в чем дело? — крикнул я.

— Массометр не действует, — буркнул он.

— Как не действует? Должен действовать!

— Не валяй дурака, у этой штуки должна быть масса. Все равно мы подошло к нему так близко, что можем выйти наружу и посмотреть своими глазами.

И тогда оказалось, что это совсем не астероид.

Странный предмет мог иметь в длину с полмили, а в ширину — примерно всемеро меньше, и он был покрыт продольными, находящими друг на друга полосками какого-то темного материала. Если бы я сказал, что это выглядело сногсшибательно, получилось бы чересчур мягко.

Одно верно: я не мог определить его форму, кроме того, что он несомненно был более длинным, чем широким. Всякий раз, когда я пытался сосредоточить на нем внимание, чтобы оценить его визуально, он словно ускользал от меня, не двигаясь с места. Мне почему-то казалось, что он скользок, как рыба.

И еще одна странность. В космическом пространстве нет понятия о «верхе» и «низе», есть только «здесь» и «там». Но всё-таки — черт побери! — всякий раз, когда я на него взглядывал, мне казалось, что я смотрю вверх. И мне все время хотелось взобраться на него, чтобы посмотреть, что там наверху. В сущности, этого хотелось нам обоим. Мы включили двигатели на скафандрах и обошли объект вокруг, пытаясь понять, в чем тут дело. Но все было напрасно: из любой точки он выглядел одинаково, а у меня каждый раз возникало все то же идиотское ощущение, что будто мы смотрим на него снизу, а наверху есть что-то интересное, стоящее нашего внимания.