Операция «Аврора» - Дарья Плещеева

Лукьянов же синий кафтан, кроме прочего, был отделан выпушками из дорогого лисьего меха, а шапка на «лихаче» сидела бобровая — на зависть товарищам.

— С ветерком не угодно ли, барин? — весело спросил Лукьян. — Куда прикажете?

— На Васильевский по Дворцовому, — решительно смирившись с денежной тратой, сказал Глеб. — Да поскорее.

— Поскорее — это по Тележной нужно, потом по Гончарной. На Невском теперь не протолкнешься, — заметил Лукьян.

— Так пока будешь выпутываться с Тележной на Гончарную, час пройдет, — строптиво возразил Глеб.

Он вроде и понимал, что ехать лучше улицами, идущими параллельно Староневскому, но уже считал минуты и секунды.

— Не пройдет, я задворками.

— Нет там задворков! Хороший крюк придется сделать…

Лукьян, водя пальцем по воздуху, попытался объяснить, что дорога будет на полтораста сажен длиннее, но в итоге — на пять минут короче. Глеб имел в голове карту Питера, даже с подробностями, и сразу доказал Лукьяну — на двести сажен, да еще четыре поворота, перед которыми нужно придерживать лошадь, так что трата времени неизбежна.

— Откуда четыре, откуда четыре?! — возмутился Лукьян, и Глеб сразу расписал ему диспозицию, добавив в заключение:

— Считать не умеешь!

Глеб был страшно доволен, что уел Лукьяна и доказал свою правоту, но такого ответа не ожидал:

— А коли я дурак, то и разговора нет!

С тем Лукьян и укатил, а Гусев остался один, на морозце, зато при своей правоте. Некоторое время его это радовало, но потом он достал часы и даже присвистнул — два часа пополудни! А он обещал, что приедет на службу до обеда. Потом, решив, что семь бед — один ответ, поспешил обратно к лавре, заметив, что туда подъезжают на извозчиках участники следующих похорон. Быстро и без ряды наняв «живейного» — уже не «ваньку», но еще не «лихача», — Глеб велел везти себя к «Панкину» — известнейшему в столице ресторану не хуже «Северной звезды», что стоит на углу Невского и Владимирского проспектов. Нужно было хоть чем-то утешить себя после похорон, грызни с кузенами и холода, а также отпраздновать моральную победу над Лукьяном. Для этого вполне бы подошла стерлядь в белом вине.

Ресторан был почтенный, с огромным залом и двухрядными бронзовыми люстрами. Метрдотель, едва взглянув на посетителя, оценил его душевное состояние и сразу провел Глеба к свободному столику в уголке, подальше от основной суеты и гомона.

— Не будете ли, сударь, возражать против соседа? — неожиданно поинтересовался метрдотель.

— Не буду, — брякнул, не подумав, Глеб и углубился в меню.

Сосед появился очень скоро — вертлявый мужчина лет тридцати, чересчур набриолиненный, со щегольскими усиками и при этом с обтёрханными краями рукавов. «Совята» в свободное время читали книжки, которые могли бы пригодиться и в служебной деятельности, а в последнее время немало спорили о мистере Шерлоке Холмсе и его дедуктивном методе. И Глеб уже наловчился высматривать всякие занятные приметы.

Сотрапезник пытался выглядеть светским кавалером — видимо, чтобы проникать в места, куда простому человеку вход закрыт. К «Палкину» он явился, чтобы солидные питерцы видели: человек может себе позволить обедать в солидном заведении. Но денег у него при этом не густо. Стало быть, стало быть… репортер?.. Точно! Из какой-нибудь «газеты-копейки», не иначе. А манеры-то, манеры!..

От «совят» требовали простоты в обращении и благопристойности. Чрезмерную жестикуляцию они считали привилегией французского цирюльника. А этот господин так суетился, словно сбежал из водевиля. Обычное: «Разрешите представиться — Николай Иванович, ударение, изволите видеть, на “о”!» — он произнес, поворачивая сверкающую голову то так, то сяк, чуть ли не ухом на плечо укладывая.

— Очень приятно, — ответил Глеб. — А я — Глеб Гусев.

Репортер покосился в раскрытое меню.

— Рекомендую взять севрюгу в рейнвейне, господин Гусев.

— Благодарю, я уже определился с выбором, господин Иванович.

— Позвольте карту вин…

— Прошу вас…

— У меня сегодня приятное событие, господин Гусев: я получил отличное известие и вот — праздную! И по такому случаю позвольте вас угостить ну хоть «Шардоне»?

Глеб был молод — всего-то двадцать пять годочков. Но в третье «совиное» управление кого попало не берут. Начальство ценило его деловитость, а что до упрямства и сверхъестественного желания всех переспорить — так на это до поры закрывали глаза. У офицера, желающего делать карьеру, должно быть самолюбие, должна быть и гордость, просто со временем поручик Гусев научится их проявлять не столь явно — так решили отцы-командиры.

Опять же, память…

Третье управление занималось сбором, обработкой и анализом сведений, которые могли бы иметь отношение к охраняемым персонам и вопросам их безопасности. Глеб держал в голове множество фамилий, прозваний, кличек, адресов, и где-то среди них обреталась и фамилия «Иванович» с ударением на «о», только он сразу не смог определить, где именно.

Подошел официант, принял заказ. Господин Иванович взялся пространно толковать о качествах вин, Глеб рассеянно соглашался. Его раздражало, что фамилия не тащит за собой из памяти портрета, подробностей, цифр.

И вдруг он вспомнил.

Это было связано с морским министром, контр-адмиралом Григоровичем. Человек, носивший странную фамилию, прорывался к нему на прием, затеял целый скандал, был решительно выведен вон, и у всех невольных свидетелей осталось такое впечатление: попади он в кабинет морского министра, мог бы натворить дел. Больше его, понятное дело, в министерство не впускали.

Еще одно воспоминание: что-то, связанное с Люйшуньским конфликтом — с тем временем, когда Григорович был комендантом Порт-Артура. Но подробности не всплывали; скорее всего, Глеб их просто не знал.

Он внимательно посмотрел на собеседника. По возрасту тот вполне мог участвовать в военных действиях. Однако — не моряк, на лбу крупными буквами прямо так и написано: «не моряк».

Хотя в служебные обязанности Глеба не входил допрос подозрительных личностей, и рядом никого из «совят», кому можно было бы сдать с рук на руки Ивановича, нет, он решил заняться суетливым репортером сам.

И тут же пришла первая разумная мысль: «Ведь были же в зале еще свободные столики, отчего тогда этот чудак присоседился именно ко мне?»

«Совят» не раз и не два предупреждали о бдительности. Вот и представился поручику случай ее проявить!

— Сдается, мы уже где-то встречались, — сказал Глеб. — Может, в «Бродячей собаке»?

Это артистическое кабаре за два года приобрело огромную популярность среди столичной публики. Но как раз в нем Гусев еще ни разу не бывал.