Стрельба по «Радуге» - Фридрих Незнанский

— Что ж, если вы как руководитель юридической службы нашего объединения, — он сознательно подчеркнул слово «нашего», — считаете, что разговор с вами необходим, я готов вас выслушать. Но только учтите, что никаких собственных, единоличных, так сказать, решений я принимать не уполномочен. Да это и не в моей компетенции, поверьте, Игорь Григорьевич…

Такой длинный монолог дался ему с трудом, в горле першило и будто скребло чем-то острым, хотелось хотя бы глотка воды. Грошев заметил это и, поднявшись, достал из буфета бутылку «нарзана» и фужер. Открыл пробку, налил и подвинул Петухову. И, наблюдая, как тот пил судорожными глотками, другой рукой смахивая действительный пот со лба, Игорь усмехнулся. Прав был Андрей Дмитриевич, а не отец. Папа пренебрежительно сказал: «Дай ему пару раз под дых, а потом он тебе любые бумажки подмахнет». А Ловков поморщился: «Не думаю, он же — трус, от одной обстановки в штаны наложит. Наоборот, максимум предупредительности. Но жесткости. Он еще нам может пригодиться. На кого-то, — он усмехнулся, — мы ведь должны будем замыкать возможные проблемы. Или вы полагаете, что вся операция пройдет без единой зацепки? Я в этом, друзья мои, не уверен. А финансовый директор, вспомните классику, это тот же зиц-председатель. Опять же, и сидеть тоже кто-то за нас должен, так что давайте оставим «кабанчика». Съесть-то его мы всегда успеем». На это Грошев-старший с сомнением покачал головой, он не любил половинчатых решений: уж делать, так всех. Но у Андрея, очевидно, были свои резоны. Одним словом, Игорю было поручено морально «обработать» Петухова таким образом, чтобы тот всей своей толстой шкурой почувствовал, что под ним, в буквальном смысле, шатается земля. И сделал для себя соответствующие выводы: с кем он отныне. Впрочем, если не обойдется без мордобития, что ж, значит, так тому и быть, можно кликнуть охранника, но лучше бы, конечно, миром. И тем самым противопоставить финансового директора его же коллегам, которые обязательно придут к такому же решению, но только не сразу, это понятно. А вот к ним придется применить силу, уж больно упрямый народ, могут стоять до последнего. Но… зачем же тогда весь драгоценный опыт, накопленный другом Гришей за годы его славной оперативной деятельности? Грех разменивать на пустяки такую квалификацию…

И эту сторону дела тоже предстоит еще объяснить Петухову, если он вдруг подумает, что сможет обойтись только одними обещаниями, а сам увильнет в сторонку. Да он и сам, вероятно, увидит финал сегодняшних «переговоров». А тут как раз тот самый случай, когда на чужом примере можно хорошо представить результаты своего собственного упрямства. Ей-богу, легче согласиться, чем потом на лекарство работать!..

Вот, в общих чертах, что должен был Игорь объяснить Николаю Николаевичу и твердо увериться, что в его лице он заимел твердого и убежденного сторонника, который не станет «возникать», когда дело дойдет до своего закономерного финала. Что там с ним будет дальше, никого не интересовало. Не должно было также пока интересовать и самого Петухова…

Павел Уткин не понимал, что происходит, и спросить было не у кого. Ну, ладно, идиотизм этот с обыском при входе — в конце концов, известно, откуда «хозяин» «родом», все никак не натешится своей прошлой властью. Точно замечено, что конь леченый и вор прощенный… один хрен. Они ж и сами про себя говорят, что «бывших» в их рядах не бывает. Повадки, замашки, вечное презрение ко, всем, кто «не причастен» к их конторе, — это ж ведь ни для кого не новость. Как и въедливое, показное, навязчивое доброжелательство. Вот где была главная ошибка — это, наконец, понял генеральный директор, но, к сожалению, поздно. Да и понял-то, едва не теряя сознание: надо же, как глупо опростоволосился! А ведь думал… Впрочем, теперь уже всем было наплевать на то, что он понял, и понял ли вообще, время двигалось уже без него… Правильнее сказать, помимо него: где-то говорили, где-то что-то подписывали, а он еще ничего не соображал. Но, по убеждению Андрея Дмитриевича, должен был, наконец, сообразить…

Начало беседы «тет-а-тет», как изысканно выразился Ловков, предлагая Уткину занять место за столом напротив себя, предшествовало, как было сказано, общему большому разговору. А с Гусевым должен был побеседовать Григорий Александрович, у них тоже была своя тема. Позже все соберутся вместе и подведут общий итог.

Да, начало беседы не предвещало ничего неприятного, опасного, во всяком случае. Ловков был любезен, предложил чувствовать себя, как в собственном кабинете. Это ведь чистая формальность, можно было поговорить и на предприятии, просто хотелось обойтись без лишних глаз и ушей, поскольку суть разговора не предназначена для обсуждений в коллективе. Никакая демократия не исключает необходимости сохранения неких коммерческих тайн, в которые должен быть посвящен лишь узкий круг причастных лиц.

Велеречивость «полковника», как звал его за глаза гендиректор, раздражала Уткина. Ну, надо тебе что-то, так и говори в открытую, чего ты «темнишь»? Если просьбы или даже прямые указания фактического владельца предприятия не повредят основному производству, мы подумаем, как их решить. У Павла Уткина и самого не было не решаемых, в общем-то, проблем, кроме одной, но зато самой трудной: как сохранить производство. Он все еще верил, что и Ловкова это тоже волнует, поэтому и не проявлял излишней осторожности. Но если ему вообще не нравится руководство предприятия, можно расстаться.

— Я не буду юлить, Павел Степанович, — начал Ловков мирным тоном, — назрела необходимость покончить с этим разбродом. Мол, это — мое, а это, понимаешь, — не мое! А чье? Короче, я решил, что мы с тобой кончаем со всем этим базаром, и я беру управление в свои руки. Полностью. Понадобятся ли в дальнейшем твои услуги?.. Ну, думаю, разве что в том случае, если ты сам проявишь благоразумие и откажешься от своих ненужных амбиций. Да, тогда я буду готов рассмотреть этот вопрос. Но лишь после того, как мы с тобой сейчас и прямо здесь решим самую главную проблему. Хочешь слышать, какую?

— Хотелось бы… — в совершенной растерянности выдавил из себя Уткин.

— Вот и умница, что не ломаешь руки в отчаянье, а внимаешь нормально. Мне нужны все акции дочерних предприятий, я их собираюсь объединить в одном… — Он посмотрел в бледное лицо генерального директора и усмехнулся: — В одном кармане, — и похлопал себя по боку, — в этом вот! Понял? Или надо популярно объяснять? — голос его приобрел жесткость.

— Не знаю… Бред какой-то, — с трудом произнес Уткин. — Я ничего не понимаю! Какое вы имеете к ним отношение? Вы, часом, не сошли с ума, Андрей Дмитриевич?

— Хочешь точно узнать? — улыбнулся тот, упираясь в Уткина ледяными глазами. — Может, и диагнозом интересуешься? Сейчас все тебе будет…

Он нажал на какую-то кнопку снизу столешницы. Вошел охранник, один их тех, кто нагло шарил по нему, когда разыгрывался неприличный фарс с обыском у входа. Уткин обернулся на стук двери и не видел, как Ловков кивнул охраннику. А тот без рассуждений подошел сзади к генеральному директору и сокрушительным ударом по челюсти сбоку сбросил Уткина на пол.

Последняя мысль у Павла Степановича была совершенно неуместной: «Как хорошо обставил свой кабинет этот хищник! И откуда у него такой приличный вкус?» Потом эта мысль уже не появится, потому что единственным ощущением останется лишь тупая ноющая боль, пронзающая все тело от головы до ног…

Сам хозяин кабинета участия в экзекуции не принимал, он лишь наблюдал, как работал охранник Федор, бывший опер из «хозяйства» Гриши Грошева, уволенный из «рядов» за неоднократное превышение служебных полномочий. А, кроме того, Ловков тоже знал об этом, один из подследственных повесился в камере после «беседы» с этим оперативником. Что ж, Гриша сам знает, какие сотрудники ему нужны. И по «работе» Федора Андрей Дмитриевич видел сейчас, что «кадр» этот действительно достойный: умеет «убеждать» так, чтоб следов почти не оставалось.

Он сделал знак Федору, обрабатывающему ногами валяющегося на полу Уткина, чтоб тот приостановился. И охранник послушно подхватил Уткина за шиворот, встряхнул и жестко! посадил на стул, придерживая сбоку рукой, чтоб тот не свалился на пол: «хозяин» ведь еще не закончил разговор…

— Слышь, Павел Степанович, — спокойно сказал Ловков, — куда ж ты торопишься? Это у нас с тобой только начало. Мы до главного еще не дошли. А ты уже «в бессознанку» пытаешься улизнуть! Нехорошо. Не торопись. Оставь пока его, Федор, он и сам сидеть может, что он — баба? Нормальный мужик, все прекрасно понимает. Кончилось, Паша, твое время, мое теперь пошло, усек? Так что не тяни, давай по-хорошему подписывай, да и дело с концом… Федор, — повернулся он к охраннику, — попроси заглянуть нотариуса. Через пяток минут. И сам пока останься там, нам нужно с глазу на глаз, — он махнул рукой и, когда Федор вышел, наклонился совсем уже доверительно к Павлу и негромко заговорил — почти интимным тоном: — Это я к слову, насчет бабы… Паша, сугубо между нами… У тебя есть Катерина, хорошая баба, и у вас с ней правильные семейные отношения. Ну, что деток пока нет, так Бог даст, появятся еще. Если ты сам того захочешь, усекаешь мою мысль? А могут и не появиться. Никогда. Всякое ведь случается с красивой женщиной, слышал, поди? Одна такая кралечка шла по улице, никому не мешала, а там машина ехала мимо. Так какой-то хрен, вот вроде моего Феди, выскочил, ухватил ее поперек тулова, да к себе в тачку. Три дня искали. Помнишь стишки? «Ищут пожарные, ищет милиция…» И, знаешь, нашли-таки. В лесу. В Сокольническом лесопарке. И, понимаешь, жива, как говорится, осталась, даже соображала чего-то, правда, ходить сама не могла… Хочешь узнать, чего потом про тот случай рассказывали? Я своими ушами слышал. Будто бы она, ну, если б вдруг захотела рожать, то наверняка сразу семерых бы родила, вот столько папаш вместе с ней все эти три дня старались, пока ментовка ее искала! И один другого краше, ну, вроде Федора, можешь себе представить? А так-то ничего, все еще живет бабенка… — он засмеялся, словно рассыпал по столу мелкий, звонкий горошек. — Но только на колясочке ездит. Мужик ее какой-то возит, из бомжей, кажется… Вот какие истории случаются в жизни, Паша. Поэтому я тебе настойчиво советую не рыпаться и не упираться, а делать то, о чем говорю. Для твоей же пользы… и твоей семьи. Будущей. По-дружески советую…