Чинька-Чинька - Анатолий Харитонов

Вообще-то корзины были оставлены на опушке, на видном месте, а грибы мы складывали в кучки и потом уже подбирали их. Один Чинька не участвовал в поиске грибов. Я назвал его тунеядцем и поругал за то, что он только баламутит воздух хвостом. Продолжая игру, я срезал очередной гриб, потыкал боровиком Чиньке в нос и сказал: «Иди ищи!» Он повилял хвостом и пошел в папоротники, где скрылся с головой. Я направился следом. Смотрю, он пробежал несколько шагов и остановился, опустив голову. Через мгновение его голова вновь появилась над травой с большим грибом в зубах.

— Ай да Чинька! Молодец, Чинька! — радостно вскричал я. Все, всяк на свой лад, стали хвалить его. Чинька принес гриб и положил в мою кучку. Развернулся за следующим, но зацепился грибом за ветку и поломал его.

— Э-э-э! Так дело не пойдет! — сказал я строго Чиньке. — Ты грибницу портишь… Нельзя, иди сюда и сторожи! — «Сторожи!» — это я ему сказал так, для порядка, чтобы чем-то занять его.

Чинька недоуменно посмотрел мне в глаза, вильнул хвостом, как бы говоря: «Как хотите…» Теперь он с подчеркнутым безразличием подходил к грибочку, обнюхивал его и поглядывал на нас, ожидая, когда мы обратим на него внимание и подойдем. Мы кричали: «Не трогай!» — и шли спасать гриб. В конце концов он потерял к грибам интерес, тем более что искать их было совсем не трудно. Найденный Чинькой гриб мы не очень-то спешили срезать, и он нас понял. Мы тоже больше любим искать, нежели брать готовое.

Расквитался

Близ озера Ханка рис с полей уже убрали, а воду слили. Утки носились в воздухе, искали привычные заводи, но не находили их. Когда-то давно, лет десять — пятнадцать назад, здесь были сплошные болота и озера, самое благодатное место для гнездования уток и гусей. Они веками прилетали сюда с юга и выводили птенцов.

Время шло, люди освоили землю, понаделали высоких дамб, загнали воду в каналы и осушили болота. Посеяли рис. А пернатые по-прежнему появлялись на своих родных местах. И только к осени, когда воду спускали, потревоженные птицы метались между большой водой озера Ханка и рисовыми полями.

Как только была разрешена охота, я, Лида, Александр Иванович и Чинька отправились к озеру. Ехали вдоль канала на автомашине. У крутого поворота сделали остановку, и я вылез, чтобы убрать бревно, валявшееся поперек дороги. Чиньке, который было ринулся за мной, я приказал сидеть. Он обиженно отвернулся и скосил недовольные глаза на Лиду. Та тоже подтвердила, что ему лучше остаться, а то вывозит лапы и запачкает сиденья.

Чинька все понял, однако не утерпел и сиганул на дорогу через открытое окно. Я возмутился:

— Ну это уже полное безобразие! В наказание ты побежишь за машиной.

Я захлопнул дверцу перед носом Чиньки и поехал достаточно быстро. Он бежал с километр следом, высунув ленточку красного языка.

Вдруг на воде канала я увидел спокойно сидящую утку-чирка.

— Раз есть дичь, должен быть и охотник! — Я притормозил и вылез.

Представьте себе: на охоте подбираешься к дичи ползком по раскисшей илистой пашне. Торчит лишь ствол ружья. Но этого, к сожалению, никто не видит, и дома никого не заинтересуют эти скучные подробности, более того, прервут ваш рассказ одним простым вопросом: «Сколько уток добыли? Одну?»

А случаем представлялась возможность проявить свое умение на публике и без всяких там тягот. Хотелось бы мне знать, кого такая перспектива не вдохновила бы?

Осторожно подкравшись, я поднял птицу на крыло, вскричав: «Кыш!» — и выстрелил. Утка упала в воду. Я гордо оглянулся. Остальное — работа Чиньки… Он как раз в хорошем собачьем темпе прибыл к месту. Не дожидаясь команды и даже не взглянув на меня, плюхнулся в воду и поплыл к утке. Небрежно взяв ее за перья, потянул к берегу. Только к противоположному…

— Чинька, ко мне! — крикнул я, удивившись.

Но он и ухом не повел. Я заволновался. Я так красиво снял утку, и теперь Чинька портил мне весь спектакль!

— Чинька, неси ко мне! — закричал я грозно. Чинька как ни в чем не бывало вылез на дальнем берегу, положил утку в траву и отряхнулся. Виляя хвостом, он смотрел в мою сторону.

— Чинька, неси ко мне! — приказал я я хлопнул себя по коленке, все еще не переставая надеяться на его благоразумие. Он с великой охотой поплыл, но только без добычи. Утка осталась там, где ее положил Чинька. Если это подранок, тогда ищи-свищи его в камышах. Я, позабыв о всех командах и правилах дрессировки, закричал псу:

— Вернись и принеси утку, паршивец! Она убежит в камыши…

Чинька вылез рядом со мной и, не обращая никакого внимания на меня, отряхнулся.

— Иди возьми утку… Взять! — надрывался я, но он, опустив голову, будто вынюхивая след невидимого зверя, побежал к машине.

Лида и Александр Иванович покатывались со смеху. Чинька сел рядом с ними и уставился на меня. Пасть его была полуоткрыта, красный дразнящий язык лежал меж белых зубов, и мне издали казалось, что он издевательски ухмыляется.

Я прикинул, где может кончаться канал, нашел переход, перебрался на другой берег, подобрал утку и снова вернулся.

Несчастье

Возвращаемся с охоты. Чинька заметно оживился, поскуливая в ответ на звонкий лай дачных собак, давних его друзей и недругов. Это к ним по ночам он ходил в гости.

Лида в болотных сапогах, со сложенным ружьем, торчащим из рюкзака, и в утепленной брезентовой куртке вяло шла но обочине дороги. Я был в таком же походном одеянии, при ружье, с рюкзаком потяжелее, в котором покоилась наша добыча — несколько уток. Чинька бежал по противоположной стороне дороги, осознавая, что свой собачий долг он выполнил до конца. Низко опустив голову, он словно продолжал вынюхивать вкусно пахнущие утиные следы. Вдали из-за поворота показалось такси. На всякий случай я окликнул Чиньку: «Чинька, ко мне!» Но он замечтался, обследуя утрамбованную землю.

Машина приближалась. Навострив уши, все еще находясь под впечатлением азартной охоты, Чинька продолжал трусить по дороге. И вдруг такси рванулось вперед. Все мы закричали, и Чинька, будто проснувшись, бросился к нам. Но поздно! Если бы шофер затормозил… Нажми он на педаль, пропусти ошалевшую и потому неверно оценившую обстановку собаку, и несчастья не случилось бы. Но машина, не меняя скорости, сбила пса и поехала дальше. Я только и успел заметить, как на меня трусливо и опасливо глянули маленькие, заплывшие глаза шофера.

Я было бросился вслед, но меня отвлек Чинька. Он с трудом поднялся на ноги. Его спина изогнулась, будто у него внезапно вырос горб. Он стоял и покачивался. Я обнял его, боясь потревожить поломанные кости. Хотел поднять и понести, но он взвизгнул тихонько и извинительно.

— Чинька, как же ты, глупыш, кинулся под машину? — запричитал я над ним. — Тебе больно на руках?.. Может, пойдем, Чинька, здесь недалеко…

Он, постанывая, мелкими шажками побрел к дому. Мы следовали за ним. Я снова попытался взять его на руки, но, казалось, он просил не трогать его, так ему было больно. Он напрягся и, мобилизовав всю свою волю к жизни, переставлял ноги медленно, поочередно, лапу к лапе. Я не утерпел.

— Давай лучше я тебе помогу, Чинька, потерпи!

Осторожно поднял его и понес. Ему было больно, но он терпел. И только где-то в глубине души я еще надеялся невесть на что: на Чинькины силы и жизнелюбие, на его волю, наконец. Я принес его на дачу и уложил на сено. Я был взволнован и возмущен. Ну чего стоило таксисту притормозить! Так, легонько придержать машину и пропустить собаку. А вместо этого шофер, проявляя неуемную лихость, поддал газу и сбил безответное существо. Великий соблазн — безнаказанность!

Такси поехало в тупик и остановилось там. Я зашагал туда. Мне непременно хотелось понять, осознать истоки этого дремучего безразличия к чужой жизни. Второпях я не сбросил ни рюкзака, ни ружья. Сапоги глухо стучали по дороге.

Каково же было мое удивление, когда я увидел миловидное, уже начавшее полнеть женское лицо с ярко накрашенными губами и подсиненными веками. Женщина, вызывающе вскинув подбородок, нагловато глядела на меня, но в глубине ее зрачков, словно зверек, затаился страх. Страх, который ей хотелось заглушить. Женское начало и жестокость не увязывались в моем сознании. Это так противоестественно!..

— Вы не умеете тормозить? — спросил я тихо, еле сдерживая клокотавшую в груди бессильную ярость.

— Вот еще… Должна я тормозить из-за каждой собаки! — неожиданно низким мужским голосом ответила она и резко тронула машину с места.

Жизнь продолжается

Говорят, кому суждено сгореть, тот не утонет. Выжил и Чинька. Несколько дней организм его яростно боролся за жизнь. О своих муках он не мог рассказать нам. Первое время поднимался со своего ложа с великим трудом. Вставая, стонал совсем как очень больной человек, передвигался согнувшись, будто дед при застарелом радикулите. Через неделю, когда Чинька смог потихоньку передвигаться, он нередко покидал свое ложе и уходил в лес поесть лекарства.