Чинька-Чинька - Анатолий Харитонов

Чинька давно услыхал, что к лагерю приближается зверь. Вначале он думал, что это собака, и возможное развлечение его вполне устраивало. Он не стал лаять. Когда же этот «кто-то» вынырнул из кустов и сел напротив костра, Чинька ужаснулся: перед ним сидела и облизывалась самая настоящая кошка, только во много раз больше его самого. Чиньку обуял страх, и он перебежал к палатке.

Большая кошка, чуть слышно ступая, пошла следом и легла напротив него. Он метнулся на противоположную сторону палатки. Кошка хоть и не боялась машин, но пройти между палаткой и машиной не решалась. Пахло людьми. Они сопели и шевелились во сне, и чувство самосохранения удерживало ее. Обошла палатку по кустам и снова легла. Тут Чинька испугался не на шутку. Он всунул голову под полог, сильно ткнув головой в ноги Александра Ивановича. Тот встрепенулся.

— По-о-ошел вон! — крикнул он спросонья. Чинька выполз, оставшись снаружи один на один с громадной кошкой.

Тигрица взметнулась после окрика и исчезла. Но Чинька чуял, что она рядом. Только теперь она была осторожнее. Чинька бегал от одной стороны палатки к другой, наваливался боком на стенку так, что она прогибалась внутрь, и тогда Александр Иванович кричал:

— Чинька! По-ошел вон!

А тигрица ныряла в кусты.

Чинька понял, что в этом окрике его спасение и время от времени, когда кошка, прижав уши, готова была прыгнуть, он бросался на палатку всем телом и этим заставлял Александра Ивановича грозно покрикивать…

С рассветом старая тигрица ушла…

Таежные прелести

Мы проснулись в прекрасном настроении. Какое же развеселое выдалось утро! Птицы посвистывали на все лады. Позавтракав на скорую руку, мы собрались в путь.

— Чинька ночью на палатку лез, — говорил ворчливо Александр Иванович. — Не зря это… Может, испугался кого? Он хотел нас на всякий случай предостеречь.

— Кого ему здесь бояться! — беспечно отмахнулся я.

Александру Ивановичу явно хотелось поговорить, но мы спешили. Охотничья тропа тянулась ниточкой на юг мимо заболоченных мест, в обход сопки, вдоль прозрачного таежного ручья. У Лиды корзина, у меня заплечный рюкзак, при надобности способный вместить два ведра лимонника.

— Чинька, ты чего вертишься под ногами? — озлился я. — Иди вперед!

Он пробежал немного и остановился. Пропустил меня и опять пристроился позади. А замыкающей шла Лида. Мы оставили его в покое. Пусть идет где хочет…

Тропка по иссохшим кочкам вывела нас к узкой поляне, раскинувшейся по всему склону сопки. Поляна сплошь поросла полынью, высотой в человеческий рост. Мы не могли видеть друг друга, даже встав на цыпочки и вытянув шеи. Лида отстала.

— Ты где там? — окликнул я ее обеспокоенно.

— Здесь! — послышалось совсем рядом.

— Ну и травка! Здесь только засаду делать… В двух шагах ничегошеньки не разглядишь!.. Чинька с тобой?

— Тут он крутится, под ногами.

— Пошли дальше, не задерживайся.

Сверху в дымчатой дали виднелись покатые, сплошь поросшие лесом сопки. Все залито темной предосенней зеленью, когда еще не тронула желтизна деревья, но уже от ночных холодных ветров задубели листья, начала иссыхать трава. Вокруг ни жилья, ни дороги, только лес с темными огромными пятнами матерого кедрача, — словно тени от непроглядных туч легли на склоны сопок.

— Вот где шишек-то! — восторженно прошептала Лида. — Приехать бы за ними позднее…

— Ты хочешь сказать: за кедровыми орехами? — уточнил я.

И мы дружно рассмеялись не шутке, а так, от веселого настроения.

Мне казалось, в тайге удивляться особенно нечему. Такой же лес, как и повсюду, такие же деревья и кусты. Ан нет! Тайга — это нечто иное. Тут такие дебри, что и голову не просунуть. Деревья сверху прикрыли землю от солнца, словно крышей, и только кое-где хилый лучик проклюнется, но так и не дотягивается до земли. Там глядишь, трава такая густая: шагаешь по ней — хруст раздается на всю округу, как будто ты не идешь, а траву косишь.

А в иных местах и трава не растет. Голая земля, присыпанная толстым слоем преющей хвои, и ни росточка, ни стебелька! На крутизне такие огромные деревья с вывороченными корнями вповалку лежат, что, кажется, сунешься за корневище, а оттуда хозяин тайги — медведь — как рявкнет: «Здра-а-астье, а мы вас тут давно поджидаем!..»

Мы подошли к подножию сопки, поросшей внизу орешником да колючим «чертовым деревом», и собирались было брать ее приступом, но поднялись метров на десять и остановились перевести дыхание. Лида отстала и карабкалась следом.

— А где Чинька?

— Только что был здесь, — удивилась она не меньше моего.

Мы огляделись, Чинька исчез. У меня мелькнула нехорошая догадка…

В это краткое мгновение я вспомнил все, что слышал с детства о собаках и о тайге. Я рос в среде потомственных охотников. И хотя я ранее никогда не бывал в настоящей тайге, но о ней знал почти все.

Дело в том, что мой дед, у которого я воспитывался, был тигроловом; его предки жили в таежном поселке еще тогда, когда не было в Приморье ни городов, ни портов. Прокрутив в голове сведения, почерпнутые невесть как давно, я пришел к единственно правильному выводу: нас преследует тигр!.. Никаких сомнений тут и быть не могло. Лишь один зверь может выслеживать собаку часами и не отступаться от нее при любой опасности. И даже самый хороший охотничий пес трусливо подожмет хвост и будет искать защиты у людей, стоит ему лишь учуять тигра. Он не станет лаять, кидаться на зверя, защищая себя и хозяина. Собаке не дано превозмочь свой извечный страх перед этой огромной кошкой. На противоборство с тигром способен лишь человек. Да и то не всякий!

Тигр, в свою очередь, питает к собакам самую искреннюю привязанность и любовь гурмана. Если тигр привязался к охотнику с собакой, тут кричи не кричи, стреляй не стреляй, он свою добычу не упустит. Таежники это знают. Их выстрелы и попытки воспрепятствовать тигриной охоте могут только спровоцировать зверя к нападению на них самих. О ловкости, с какой полосатый хищник уносит свою добычу, я слышал прямо-таки легепды.

Тигр может неожиданно напасть из укрытия, сбить охотников и буквально из-под ног выхватить собаку.

Чинька от самого лагеря шел по тропе, втиснувшись между мной и Лидой, а привык он ходить впереди. Тогда я не придал этому значения, принял его поведение за блажь. И треск там, в зарослях овражка, меня не насторожил. Я и вообразить не мог, что недалеко от поселка мог встретиться какой-либо зверь поболее лисы.

Сейчас, проанализировав все это, вспомнив поведение Чиньки и те странности, которые мы вольно или невольно замечали в тайге, я все понял. Вот почему Чинька пропал. Смириться с этим было трудно. Умом я все понимал, а сердце надеялось на чудо.

Посмотрев вниз на притихшую тайгу, Лида задумчиво сказала:

— Похоже, дорогую цену запросила тайга за лимонник.

— Чинька, ко мне! — крикнул я изо всех сил. Деревья заглушили мой голос. Мы прислушались. Вокруг было тихо и спокойно, лишь сойки заполошенно кричали там, откуда мы пришли.

— Так бесшумно крадет собак только тигр, — сказал я.

— От самого лагеря мне все время казалось, что сзади кто-то идет. Нет, не идет, а движется… Там низинка такая и заросли густые. Ты ничего не слыхал? — спросила Лида.

— Нет, не слыхал… Да и не прислушивался. Впрочем, постой!.. Там, в буреломе, сук треснул. Звук был хлесткий, я еще подумал: какой же вес надо иметь, чтобы такой сук переломить. А потом вроде я и забыл об этом. А ты чего молчала?

— Я не была уверена. И потом, вдруг подумаешь, что испугалась, решишь возвратиться в лагерь.

Мы стояли и глядели друг на друга. Что же делать? Искать! Но где? Возвращаться в лагерь? Уйти — означало бы оставить нашего друга в тайге. Стоять и ждать… Но чего? И я принялся кричать как можно громче на всю таежную глухомань:

— Ко мне, ко мне, Чинька!

Я призывно засвистел. Но тайга молчала. Лида кричала до тех пор, пока не сорвала голос. Чиньки не было. Конечно, неуместно было поднимать в тайге такой невообразимый шум. Притихло все: где-то оборвалось далекое уханье совы и даже смолкли горластые сойки.

Прошло с полчаса. Мы отчаялись и решили уходить, как вдруг услышали, что кто-то мягко бежит по сухой листве.

— Чинька, Чинька, — позвал я. — Ко мне!

— Там по низине кто-то носится, слышишь?

— Слышу, — ответила Лида, — вот опять…

И вновь мне показалось, что это мелкая дробная рысь Чиньки.

— Это Чиньку кто-то не пускает к нам, — говорит Лида.

— Да, видно, не может прорваться.

Мы обрадовались, что он жив, и закричали:

— Чинька, Чинька!

И вдруг из непроглядных густых зарослей выскочил Чинька. Он подкатился к нам, упал под ноги и завалился в полном бессилии, распластав по земле лапы. Бока его ходили ходуном. Он задыхался, глаза затуманенно расширились, из открытой пасти во всю длину свисал язык и с него стекала алая кровь.