Крылья (СИ) - Градова Элина

— Вот, дурак! — тушуюсь немного, — вдруг заплохеет, не дверь же взламывать. А, сама думаю, пришла бы, не сомневайся, только при других обстоятельствах.

— Да, норм всё, но запирать не буду… так что, если передумаешь…

— Иди, уже!

Пока ушёл, хоть комнату проветрю, да сменю постель, пропотевшую. Чистая постель — большое дело, после болезни, да после помывки, — одно наслаждение…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Александр

Как же здорово стоять под упругими горячими струями, смывать с себя пот и грязь, и болезнь. Слабость, конечно, ещё чувствуется, держусь за стену. Это уж я так, перед Ксюхой бравирую, к себе зазываю, а на самом деле, разве что на словах орёл. Эх, Ксюнь, при других бы обстоятельствах… Это я не про слабость свою сегодняшнюю… А в голову лезут непрошенные мечты, вот бы отбросила все условности и пришла… Да с чего бы? — одёргиваю своего пробудившегося романтика: ты ей, как был не нужен, так и до сих пор! Сказала же, что долг врачебный исполняет, вот и вся забота! Ну, может ещё, что не совсем чужие, всё-таки, одноклассники…

Выхожу из душа. Чёрт, трусы свежие забыл взять, обматываю бёдра полотенцем. Гляжу на себя в зеркало, жуть: под глазами круги, щёки ввалились, щетина торчит — надо, всё-таки, побриться, не могу перед Ксюхой чучелом выглядеть. Опускаю взгляд и вижу синюшное кольцо вокруг всего торса — полный урод!

А Ксюша другой вернулась, волосы в хвост высокий собраны, пахнет вкусно, какой-то новый аромат, а футболка — просто бомба, мало ли что, графитовая, точь-в-точь, как глаза, так ещё и вырез V-образный, заканчивается, как раз там, куда и так всё время смотрел бы, и облегает к тому же, будто, вторая кожа. Так хочется по всем изгибам и выпуклостям провести, аж ладони горят! Может, не случайно её надела? Может, не наплевать ей на меня?

— Сань! Ты живой? — волнуется за дверью, возвращая к реальности.

— Всё в порядке, побриться решил, — успокаиваю.

— Ты с ума сошёл! — врывается, замокает на несколько секунд. Вижу в зеркале её недоумённый взгляд на полотенце, потом, растерянность, неловкость, опять краснеет слегка. Поднимает глаза, смотрим друг на друга через зеркало, берёт себя в руки, продолжает, — остынешь же! Вымылся и слава Богу! Кто на твою бороду смотрит!

— Ты, — отвечаю.

Вспыхивает, ещё больше,

— Давай трусы принесу. Где можно взять?

Объясняю, где моя полка с бельём, уходит. Возвращается с трусами,

— Держи! И босиком не стой!

Послушно вхожу в шлёпки.

Уф, кажется всё сделал… Устал немного, но так приятно. Такое чувство, будто сбросил старую кожу, как змея, а новая, аж хрустит от чистоты и свежести. Пришлось влезть в халат. Жарко, ни за что бы не надел, терпеть не могу его, тело свободы просит. Вообще, дома спортивными шортами обхожусь, за последнее время только и надевал футболку, когда вот разболелся, согреться никак не мог. Но Ксюха, точно, выговор сделает, потерплю лучше в халате… А, ведь ей на меня, кажется, не наплевать!

Ксения

Во попала! Заметил, теперь заметил! Вот, дурочка! Он там мог и без полотенца оказаться, это ж его ванная, мало ли, как он привык! Зачем попёрлась! Но до чего же хорош, идеальные пропорции! Как хоть так-то? Из тощенького парнишки богатырь получился. Ему бы в натурщики: плечи, ноги, попа и талия есть! Не каждому мужику такую фигуру природа дарит, а мышцы! По его рельефам можно студентов — медиков учить. Всё, всё, Ксюша, остепенись! Займись, чем-нибудь! Разливай бульон, режь хлеб, курицу разделывай, в конце концов!

Слышу, как Санька выходит из ванной,

— С, лёгким паром! — чуть не добавила любимый, совсем с ума сошла.

— Спасибо, Ксюнь, как заново родился! — голос бодрый.

— А, есть хочешь, новорожденный?

— Как волк!

Заходит на кухню. Халат синий мужской на талии перехвачен поясом небрежно, вся грудь нараспах. Глаза сами липнут. Побрился, причесался — красавчик. С лица слегка схуднул, круги тёмные вокруг невозможных глаз добавляют драматизма, душу рвут, — с ума сойду, наверное.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ну, волчьей еды у меня нет, вот ешь, что дают.

Наливаю пиалу бульона, от него пар идёт, и аромат разливается, блёстки жира мерцают, Петровский в нетерпении. На плоскую тарелку выкладываю половину курицы.

— Ешь, восстанавливай силы.

В ответ слышу почти звериный рык и с удовольствием смотрю, как Санька вгрызается в куру. Ловлю себя на том, что взгляд примагнитился к нему напрочь. Струдом встаю, чтобы типа, заняться делами. Ставлю чайник, слышу, как Петровский шумно втягивает бульон через край пиалы, наплевав на ложку. Ухожу в комнату поливать цветы. Бедный Катюхин цветуарий, что не засушила, теперь утоплю. Тяну время, сколько можно, потом возвращаюсь в кухню с таблетками. Вижу, абсолютно довольного мужика, сытого с лоснящимся от еды подбородком и немного осоловевшими глазами.

— Ксюнь, спасибо тебе огромное, — мурлычет.

— Да, на здоровье, дорогой, лишь бы на здоровье! Вот лекарства ещё примешь, послушаемся, и будешь спать.

Перебираемся в комнату, Петровский сбрасывает халат и отдаётся в мои руки. Делаю серьёзное лицо, переставляю стетоскоп в нужные точки и… тяну время, любуюсь. Санька честно дышит и не дышит, когда скажу, кашляет… с докторами не спорят. Стараюсь не забыть, что сейчас я именно доктор. Сосредотачиваюсь, и вправду слушаю, замечаю улучшения и, наконец, закончив, спрашиваю,

— Сань, что это за странные синяки у тебя кольцом по торсу?

— Да, ерунда! — отмахивается, — не обращай внимания. Рабочие моменты.

— Ну, рабочие, так рабочие, — вздыхаю. Не хочешь, не говори. — Завтра понедельник, надо участкового вызвать, или как там у вас принято в МЧС, но больничный недели на три точно необходим.

— Разберёмся, — машет рукой. Типичный мужик, чуть полегчало, и уже забыл, как плохо было ещё вчера.

— Катюха-то в курсе, что ты тут чахнешь? — задаю больной вопрос, — домой не торопиться?

— Она не знает, что я вернулся.

— Так вызови, — недоумеваю, а у самой внутри всё замирает, — будет за тобой ухаживать.

— Пусть погостит ещё в родном доме, недавно уехала, — говорит нехотя.

— Ну, тебе видней, конечно. Только, если позвонит насчёт цветов или ещё чего, мне что сказать?

— Ксюнь, наври ей, а? — смотрит с мольбой, — скажи, нет меня, и ты не в курсе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Что, бережёшь нервную систему благоверной? — язвлю.

— Ничего не берегу, — буркает, глядя в сторону, — просто, не соскучился ещё…

Молчу, не знаю, что и сказать… Дело твоё, Петровский…

— Ложись, поспи немного, сон лечит, — других рецептов у меня для тебя нет, любимый… Смогу ли наврать твоей жене, не знаю. Одна надежда, может, не позвонит?

Глава 4

Александр

Ушла… Зачем про Катюху напомнила? Я забылся на какой-то миг, представил, что ты хозяйка в моём доме, а ты взяла и разрушила! Ксюха, что мне делать? Признаться тебе, как горит моя душа? А уж, как тело горит! Разве, что болезнь отобрала силы, а так и не скрыть бы… И, что? — спрашивает внутренний критик, — ты уже признавался… Забыл, чем закончилось? Думаешь, что-то изменилось? Появился шанс? Даже, если и появился, ты сам его потерял, погляди на правую руку. Кольцо видишь?

Она права, надо позвонить жене, лучше я сам опережу. Беру мобильник, раздумываю ещё, вернее маюсь, так не хочется, выбираю «Котёнок», нажимаю вызов. Пока идут гудки, надеюсь, что не возьмёт, хотя лучше бы взяла, а не перезванивала, когда не надо. Какой же я гад, всё-таки! Катюха-то, чем виновата? Любит меня, а я её нет. Пока Ксюхи рядом не было, думал, что почти люблю, а теперь, знаю, что нет. И, что делать с этим знанием?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})