Крылья (СИ) - Градова Элина

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Где были мои глаза десять лет назад? Впрочем, как и всегда, на пятой точке. В семнадцать трудно разглядеть в нескладном худом мальчишке, героя своих грёз через десять лет. Да и не бывает первых отношений на такой длительный срок. Где вы, восхитительные мгновения первой любви, сладкий вкус неопытных поцелуев, неловкий румянец, всякий раз расцветающий на щеках от робких запретных прикосновений или даже только от мыслей о них? Куда это всё девается потом? Почему всю трепетность и нежность нещадно смывает жизненный опыт разочарований и цинизм здравого смыла? Словно разбиваются розовые очки, и остаётся лишь память, память о чувствах, но не они. По крайней мере, не знаю я крепких длительных браков со школьной скамьи, если только в кино…

Флакон с лекарством наконец-то, пустеет, Сашка, вроде бы, заснул, освобождаю руку. Катетер надо оставить, через несколько часов снова капать приду. Прикасаюсь губами ко лбу, температура пришла в норму, если и не совсем, то почти. Тихо ухожу к себе…

В курсе ли Катюха? Не позвонить ли соседке, дело то не шуточное? Да, может, уже и в курсе и даже в пути? А, если нет, стоит ли нервировать девчонку, у них там ночь уже, наверное. Дождусь утра. Да и проку от неё немного, больше суеты ненужной. Пока выходные, я Саньку не оставлю, а там, оклемается и сам её вызовет, а если, что-то пойдёт не так, к себе в больницу уложу…

Дома становится тревожно, всё равно, делать ничего не смогу, так какой смыл сидеть и дёргаться, если все мысли там, этажом ниже. Да и, не дело это — оставлять пациента без присмотра в момент кризиса. Тем более, любимого пациента. Беру подушку и спускаюсь…

Сашка спит, дыхание ровное, и лицо расслаблено. Задерживаюсь около него ненадолго, рука сама тянется провести по волосам, коснуться горячей груди, живота. Спи, Петровский, поправляйся, очнёшься, не прикоснусь, обещаю…

Моё спальное место нынче не очень комфортно, но зато, не просплю. Придвигаю кресло к дивану, чтобы в поле зрения был, и не вскакивать каждую минуту. Подушка под шеей валиком, тоже не айс, но, тем не менее, незаметно засыпаю…

Просыпаюсь мгновенно от Сашкиного крика,

— Серый, не надо! Уходи, Серёга, бегиии!..

Кидаюсь к нему. Спросонья врубаюсь не сразу, что он в кошмаре. Осознав, хватаю за руки, тормошу,

— Милый, мой, проснись, это всё сон!

Он резко садится, глаза дурные. Обнимаю его, прижимаю к себе и глажу по волосам,

— Просыпайся, Сань, — спасаешь какого-то Серёгу, а сам в огне… Сжимает меня крепко, так что дух вон, потом, что-то бормочет и медленно опадает на постель, так и не очнувшись. Снова температура скакнула, ещё колю жаропонижающее и, не в силах дождаться результата, иду на кухню. Где-то у Катюхи должен быть уксус. Нашла. Развожу с водой, беру чистое полотенце. Уксусные примочки ко лбу, шее, запястьям — метод, конечно, средневековый, но эффективный. Дышит тяжело, тело, как печка, полотенце очень быстро делается горячим и почти высыхает, мочу снова и так меняю несколько раз. Клюю носом, но дожидаюсь, когда жар спадёт, только после этого позволяю себе задремать…

Глава 3

Александр

Кажется, жив… Лежу, болит всё до последнего сустава. В голове обрывками проносится командировка, особенно последние трое суток. Непрерывный дождь, ливень. Будто небеса разверзлись и сомкнуться только тогда, когда смоют до основания и эти горы, и дорогу, и селения, и наивных самоуверенных людишек, возомнивших, что могут удержаться на этой неудобной земле. Уже есть раненые и пропавшие без вести, вывезти никак, помощь доставить никак, узкую серпантинную ленту дороги, размыло селем и завалило обломками породы, смываемыми сверху мощным ливнем. О малой авиации тоже речи не идёт. Прогноз неутешительный, ждать штиля не приходится, когда на кону человеческие жизни… Водоотталкивающая одежда уже ничего не отталкивает, набухла и сковывает движения, не давая выполнить точные работы. Какая разница, что она есть, что без неё. Сбрасываю отяжелевшую куртку. Вроде легче, но ветер начинает пронизывать насквозь, выхолаживая сырое тело, потерплю, немного осталось. Сейчас всё подсоединю, потом пойду греться в палатку. Пока доделываю, ещё раз проверяю размещение взрывчатки в нужных точках, палатку сносит, ветер усилился. Мужики матерятся, пытаясь, её, не то чтобы вернуть на место, а хотя бы удержать. Скользим по грязи, перемещаясь в безопасное место, скальный выступ прикроет, если что. Нажимаю кнопку пульта и… вижу Серёгу, напарника. Откуда взялся? Как я его не заметил? Ору, но не успеваю. Взрыв… Рассчитал точно, направленный, разбрасывает завал: слипшиеся с глиной камни, обломки деревьев и грязь. Серёгу забрасывает грязью, но он цел, только съезжает вместе с потоком всего этого дерьма и воды в пропасть. Уже кидаюсь к нему, он успевает зацепиться рукой за какую-то палку, застрявшую поперёк потока. Мужики обвязывают меня по-быстрому верёвкой и держат, а я качусь по грязи вниз к Серёге. Вокруг стоит непрекращающийся шум: скрежещущие камни, ливень, крики и грязная вода, мчащая меня, как щепку. Чувствую рывок, это верёвка остановила скольжение, как раз так, чтобы напарник смог дотянуться до моей руки. Хватаемся, и ребята тянут назад. Ощущение не из приятных, кажется, что рёбра не выдержат нас двоих. Наконец, Серый чувствует опору под ногами и начинает помогать себе сам. Сразу становится легче. Выползаем. Вниз даже не глядим, всё обошлось. Сель сползает ниже, освобождая небольшой участок извитой серпантинной дороги… Можно двигаться дальше, остальное расчистят местные аварийные службы… Последний день, вообще, помню, как в тумане. Хорошо, что отработано всё до автоматизма, не накосячил. А дождь, нескончаемо продолжает своё мокрое дело, но, кажется, всё-таки, немного слабеет. Последнее, на что обратил внимание перед возвращением, когда в вертолёт грузились, маленький кусочек голубого неба, среди рваных серых туч. Как дома оказался, вообще, не помню. Думал, просто, устал… Посплю, и всё пройдёт…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Опять снится Ксения. В этот раз ещё явственнее, чем обычно. Так, что даже ощущаю её прикосновения к своему телу. Помогает снять футболку, гладит по спине, касается губами лба, и даже пью из её рук. Наваждение, какое-то…

Открываю глаза, темноту ночи размывает круг света от ночника. Странно, никогда не включаю его… Может, Катюха приехала, так, вроде, не собиралась пока. Поворачиваю голову — рядом кресло, а в нём… Ксюша. Снова закрываю, сон во сне… Вдруг, лёгкое, но явственное прикосновение ко лбу. Так приятно, прохладная ладонь освежает разгорячённую голову. Не хочется просыпаться, слишком чудесный сон. Но веки размыкаются, и передо мной обеспокоенное Ксюшино лицо, напряжённая морщинка залегла между бровей, убирает руку,

— Плохо тебе, Сань? — спрашивает.

— Мне хорошо… — хриплю, не узнавая собственный голос.

— Да уж, вижу, как хорошо… Пить хочешь?

Киваю,

— Ксюш, ты мне снишься, что ли? — не могу поверить.

— Считай, что так! — кричит с кухни, слышу, как включает чайник. Наверное, всё-таки, не сплю…

Возвращается, стряхивает градусник и даёт мне, беру, но пальцы, как деревянные, роняю. Находит его в одеяле, вздыхает встревоженно и уже сама, берёт меня за руку и ставит его под мышку, потом аккуратно укладывает руку на место. Я держу её ладонь в своей и не хочу выпускать. Какая она нежная и прохладная. Не убирает, подсаживается на диван,

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Как же тебя, родной, угораздило? Пневмония ведь.

— Не знаю, — а на душе спокойно и благостно, — под дождём вымок…

— Будем лечиться, — кладёт вторую ладонь сверху на мою, таю. Разглядываю лицо, она совсем домашняя, без макияжа, с какой-то дулькой из волос на макушке, в футболке и трениках. Такая родная и близкая, почти моя… В это время раздаётся свисток чайника, Ксюша высвобождает ладонь и уходит на кухню.