Хранитель забытых вещей - Рут Хоган

Это она предложила Элизе платье от Скиапарелли. Она была от него без ума, чего нельзя было сказать о женихе.

– Господи, Лиззи! Нельзя выходить замуж в платье, предназначавшемся умершей женщине.

Лили никогда не нравился Генри – суженый Элизы. Она бы ни за что не доверилась мужчине, у которого было такое же имя, как у пылесоса. К тому же у него был блестящий нос картошкой. При их первой встрече его взгляд ясно дал ей понять, что женщин, которым перевалило за шестьдесят пять, во внимание не принимают. Разговаривал он с ней с театральной терпеливостью, будто занимался тренировкой собак, а она была упрямым щенком. По сути, на том первом семейном обеде, который был приготовлен с такой любовью и так любезно подан, у Лили возникло впечатление, что никто из семьи не прошел проверку, кроме, конечно, Элизы. И, по его мнению, ее главными достоинствами были красота и податливость. Ах да, еще он лестно отозвался о еде. Жареный цыпленок был почти таким же вкусным, как у мамы, да и вино было «весьма неплохим». Но Лили заметила, как он с презрением отметил небольшую щербинку на вилке, а на бокале – воображаемое пятно. Элиза уже тогда тихо оправдывалась и просила прощения за его поведение, будто была беспокойной матерью непослушного маленького ребенка. Лили подумала, что его не помешало бы хорошенько шлепнуть по задней стороне его упитанных бедер. Но она особо не переживала, потому что даже не могла вообразить, что он задержится надолго. Генри стал надоедливым дополнением к семье, но она смогла бы с этим смириться, зная, что он здесь лишь на какое-то время. Так ведь?

Элиза была непоседливым ребенком, а когда подросла, твердо решила осуществить свою мечту. Она надевала вечернее платье с резиновыми сапогами и отправлялась охотиться на тритонов у ручейка в дальнем конце сада. Ей нравились бутерброды с бананом и тунцом, и однажды она весь день ходила спиной вперед, просто чтобы узнать, как она будет себя чувствовать. Но все изменилось, когда ее мать – дочь Лили – умерла, Элизе тогда было всего пятнадцать. Ее отец женился снова, приведя в дом вполне пригодную мачеху. Но они так никогда и не сблизились.

Мать Лили научила ее двум вещам: одеваться для себя и выходить замуж по любви. С первым ее мать справилась, чего не скажешь о втором, о чем она жалела потом всю свою жизнь. Лили извлекла из этого урок.

Одежда всегда была ее страстью – это был любовный роман, который никогда ее не разочаровывал. Как и ее брак.

Джеймс работал садовником в загородном доме ее родителей. Он выращивал анемоны цвета драгоценных камней, помпонные георгины и бархатные розы, которые пахли летом. Лили всегда поражало то, что такой мускулистый, сильный мужчина, чьи руки были в два раза больше ее собственных, мог уговорить распуститься столь изысканные цветы. Она влюбилась. Элиза обожала дедушку, но Лили овдовела, когда она была еще ребенком. Много лет спустя она спросила Лили: «А как ты узнала, что именно за него тебе следует выйти замуж?» Лили ответила: «Потому что он любил меня несмотря ни на что». Ухаживания его были долгими и трудными. Отец относился к нему неодобрительно, а она была упрямой и нетерпеливой. Но каким бы плохим ни было у нее настроение, как бы солнце ни обжигало ей лицо, как бы ужасно она ни готовила, Джеймс все равно любил ее – любую. Они прожили в браке сорок пять счастливых лет, и она до сих пор сильно по нему тосковала, каждый день.

Когда мать Элизы умерла, целеустремленность девушки угасла и она потерялась, словно пустой бумажный пакет, который ветер гнал то в одну, то в другую сторону. И так продолжалось, пока пакет не наткнулся на изгородь из колючей проволоки – Генри. Генри работал управляющим хеджевого фонда, и все понимали, что это не самая пристойная работа. Он был денежным садовником – выращивал деньги. На Рождество Генри оплатил для Элизы уроки изысканной кулинарии и отправил ее к парикмахеру своей матери. Лили не могла дождаться, когда это уже закончится. На день рождения Элизы – в марте – он подарил ей дорогие наряды, в которых она была на себя не похожа, и поменял ее любимый старый «Мини» на новый двухместный автомобиль с откидным верхом, на котором она не ездила из-за страха поцарапать его. И все же Лили не могла дождаться, когда это закончится. В июле они поехали в Дубай, и он сделал ей там предложение. Она хотела надеть кольцо матери, но он сказал: «Бриллианты уже год как не актуальны». Он купил ей новое кольцо, с рубином цвета крови. Лили всегда казалось, что это было дурным предзнаменованием.

Элиза должна была скоро прийти. Лили подумала, что было бы неплохо посидеть под яблоней. Там была тень, и ей нравилось слушать сонное жужжание пчел и вдыхать запах нагретой солнцем травы, напоминающий запах сена. Элиза всегда устраивала чаепитие с Лили по субботам во второй половине дня. Они ели бутерброды с семгой и огурцами и лимонный пирог с творогом. Слава богу, в конце концов она разлюбила бутерброды с тунцом и бананами.

В ту субботу, когда она пригласила Лили на свадьбу, она спросила ее: «Какого бы мнения была мама о Генри? Понравился бы он ей? Одобрила бы она наш брак?» Элиза выглядела молодо, несмотря на прическу, с которой что-то было не так, и сковывающее движения новое платье; она искала одобрения и так сильно желала, чтобы кто-то убедил ее, что в браке они с Генри будут жить «долго и счастливо», чего она так хотела. Лили струсила. Она солгала.

Генри повернул голову, увидел Элизу, нервничающую и будто крадущуюся по проходу между рядами, и улыбнулся. Но в этой улыбке не было ни капли нежности, которая смягчила бы его лицо. Это была улыбка мужчины, которому доставили новый красивый автомобиль, и она вовсе не напоминала улыбку жениха, таявшего при виде любимой. Когда Элиза подошла к нему и отец передал ему ее руку, Генри выглядел очень самодовольным. Священник объявил гимн. Пока прихожане с трудом пели «Guide Me, Oh Thou Great Redeemer»[13], Лили чувствовала, как в ней начинает бурлить паника, словно варенье в кастрюле, которое вот-вот убежит.

Лили всегда на субботних чаепитиях использовала только лучший фарфор, и лимонный пирог с творогом всегда подавался на стеклянной стойке. Бутерброды уже были готовы, чайник закипел. Это было чаепитие только для них двоих, они начали устраивать его, когда умерла мама Элизы. Сегодня у Лили был для нее подарок.

Затишье – опасная вещь. Тишина – прочная и надежная, а затишье – выжидающее, как многозначительная пауза; оно притягивает беды – так висящая нитка молит, чтобы за нее дернули. Это все начал священник, бедняга. Он напросился. У них был дом в Лондоне, когда Лили была маленькой, еще во время войны. В саду было бомбоубежище, но они не всегда им пользовались. Иногда они просто прятались под столом. Безумие? Это можно было понять, только побывав там. Когда с неба падали снаряды, они больше всего боялись вовсе не ударов, не оглушительных взрывов – они боялись затишья. Затишье означало, что летящая бомба предназначается тебе.

– Если кто-то из присутствующих может назвать причину, по которой…

Священник бросил бомбу. Все затихли, и Лили взорвала ее.

Невеста помчалась назад по проходу, одна; ее лицо озаряла улыбка облегчения. Она будто излучала свет.

Элиза вернула ему кольцо. Но рубин отвалился в день свадьбы, и они так его и не нашли. Генри побагровел от злости. Лили показалось, что его лицо обрело цвет пропавшего камня. Они должны были лететь в Дубай. Элиза предпочла бы Сорренто, но для Генри этот город был недостаточно крутым. В итоге он отправился в Дубай с мамой. А Элиза шла на чаепитие с Лили. На ее стуле лежал подарок. Уютно устроившись в упаковке из серебристой бумаги, перевязанной сиреневой лентой, ее ждало платье от Скиапарелли. Он все равно ее никогда не любил.

– Я буду вечно тебя любить, невзирая ни на что.

Энтони поднял с туалетного столика Терезы фотографию в рамке и обратился к изображенной на ней женщине. Ее сфотографировали в день помолвки. За окном молния рассекла темно-серое небо. Из окна ее спальни он посмотрел на розарий, где первые крупные дождевые капли разлетались брызгами по бархатным лепесткам. Он не увидел Терезу в свадебном платье, но за столь долгое время, проведенное без нее, он часто пытался представить их свадьбу.

Тереза очень волновалась. Она выбрала цветы для церкви и музыку для церемонии. И, конечно же, она купила платье. Приглашения уже были разосланы. Он представлял себя, взволнованного, ждущего ее у алтаря. Как бы он был счастлив, как бы гордился своей красавицей невестой! Она бы опоздала, в этом можно было не сомневаться. И она бы эффектно появилась в васильковом летящем шелковом платье – необычный выбор, но ведь она и женщиной была необычной. Необычайной. Она сказала, что платье такого же цвета, как и камень на обручальном кольце. Теперь платье лежало в коробке на чердаке, завернутое в ткань. Энтони было тяжело смотреть на него, но расстаться с ним он не мог. Он сел на край кровати и закрыл лицо руками. Он все равно побывал в церкви в тот день, на который у них была назначена свадьба. Тогда хоронили Терезу. И сейчас он практически слышал, как она говорила: «По крайней мере, новый костюм пригодился».