Соседи - Евгений Суворов

Первыми, как принято у Мезенцевых, пошли в баню мужики. Мыться, как только закрыли баню, хорошо тому, кто любит париться, а в остальном лучше, кто идет во вторую очередь: не так жарко, нет угара.

Баню закрывал Володя. Придраться не к чему: головешки залиты, крыльцо подметено, пол вымыт, блестит протертый шестик, новый веник лежит в горячей воде.

Петр Иванович попарился в третий раз.

— У-ах! — выдохнул он, соскальзывая с полка и отдавая Володе веник. Пригнувшись, он бежит по мокрому полу к выходу, очень похоже: Петр Иванович спасается от ос или пчел, жалящих его со всех сторон.

В маленькое оконце струится дневной свет. Горит лампа-коптилка, пламя колеблется, вот-вот погаснет, когда кто-нибудь парится или выходит из бани. Огонек коптилки потрескивает — долетают брызги. И оттого, что лампа горит днем, отодвигая ненастоящую темноту, не покидает ощущение таинственности, которая исходит из темных уголков бани, от ярко освещенных предметов, которые лежат рядом с лампой, из легких и странных шорохов на потолке и у крыльца.

— Кто-то прошел? — Петр Иванович перестал натираться мочалкой и прислушался.

— Птицы садятся! — сказал Володя.

— Молодец, — похвалил его Петр Иванович. — Надо прислушиваться.

— Зачем?

— Молодой человек должен быть наблюдательным. А как же!

— Я же не на границе.

— А где ты?

— В Белой пади.

— Граница везде, — сказал Петр Иванович, нисколько не сомневаясь в правильности своих слов. — Враг будет мыться с тобой из одного таза, и ты знать не будешь.

Последние слова показались Володе интересными, хотя и похожими на книжные, и он сказал:

— Ну вот сейчас, я что — враг?

— Ты — нет. А кое-кто может оказаться. По-твоему, кто ночью стоял на огороде, кто стучал в окно?

— Кому-то делать нечего.

— Делать нечего? Мы же с тобой говорили: что можно искать на огороде в три часа ночи? Огурцы мы перед тем выбрали… Не за капустой и не за картошкой он приходил, сейчас голода нет. Теперь давай предположим: в ту ночь, неделю назад, и позавчера ни один человек из нашей деревни ни в пьяном, ни в трезвом виде на чужом огороде не показывался. Кто же тогда стоял на огороде? Кто стучал ночью в окно, а потом бежал по картошке?

— Нарочно кто-нибудь…

— Нарочно? Для чего?

— Попугать захотелось.

— Кого? Я старый воробей, меня пугать нечего. Ты не смейся, — многозначительно произнес Петр Иванович, принимая у Володи таз с теплой водой. — Слушай, что я тебе говорю. Я завтра еду на учительскую конференцию, за хозяина ты остаешься. В амбаре я тебе ночевать запрещаю. Понятно? Что-нибудь заметишь, расскажешь, — я через три дня приеду.

Стемнело. После бани Мезенцевы во второй раз пили чай с брусничным вареньем, когда с бельем и со своим веником зашел к ним Дементий. Через минуту он взялся за ручку двери, отказавшись и от чая, и от разговора.

— Воды на троих хватит, — сказал Петр Иванович, отставляя стакан и поворачиваясь лицом к Дементию.

— Пар остался? Мне, главное погреться? Ноги на дню сколько раз намочишь! Около Третьего Индона пасем, коровы лезут в болото.

— И пару на троих хватит.

Дементий было пошел, но из коридора вернулся.

— Чуть не забыл? Петр Иванович, что это тебя за мужик спрашивал?

— Когда?

— Неделя будет, как я его видел. Что-то он мне не понравился. За мостом встретились под вечер. Гоним с Яшкой коров, подходит ко мне, заводит разговор.

«Где живет учитель Мезенцев?»

Я показал.

«Откуда будете?» — спрашиваю.

«С Исаковки».

«Я на Исаковке всех знаю».

Блеснул на меня глазами и говорит:

«Я там живу недавно».

«Эге, — думаю, — что-то тут неладно!» Не нравится ему, что я его пытаю. Я тут ему еще один вопрос: «А ты с Петром Ивановичем знаком или как?»

«Нет, — говорит, — не знаком. А что?»

«Так, — говорю, — ничего, интересуюсь». Посмотрел он на меня долго-долго и ничего, правда, не сказал.

Мезенцевы, все трое, внимательно слушали Дементия. Петр Иванович спросил:

— Точно не можешь сказать, когда ты его видел? Число?

— Чтобы не соврать… — подсчитывал Дементий. — Двадцать первого августа!

— Никого не было, — сказал Петр Иванович и постучал пальцами по столу, число совпадало.

7

Ярко пылают дрова в русской печи. Желто-красные языки пламени, изгибаясь над загнеткой, дотягиваются до трубы, и там, где языки пламени падают, отскакивают как живые, ярче видна густо-синяя плывущая лента дыма.

Александра Васильевна затопила печь лучшими дровами, взятыми из зимней поленницы. С веселым музыкальным шумом льется вода в чугуны, большую кастрюлю и чайник: ударяют об пол и стены ухваты: прозвенела сковорода… По избе пошел запах вареного мяса. Спрыгнула на пол молодая белая кошка с чистой, гладкой шерстью, с меланхолическими продолговатыми глазами, и очень похоже, будто глаза и ресницы обведены тушью. Кошка подбегает к ногам хозяйки не сразу: делает маленький круг, выгибая тонкую спину, смотрит Александре Васильевне в глаза, и ни звука, ни в коем случае она не станет просить и клянчить голосом. Белая кошка не ошибается: Александра Васильевна отрезает кусочек мяса и бросает в блюдце. Кошка садится перед блюдцем и ждет, когда остынет мясо. В блюдце она смотрит до того внимательно, как будто кусочек мяса сейчас превратится в живую мышь и исчезнет под полом.

Отъезд Петра Ивановича на конференцию всегда напоминает праздник. Из красного дубового ящика, пахнущего свежими яблоками, Петр Иванович достает костюм, в котором он ходит на уроки. Из кладовки приносит ботинки с калошами. Ботинки с калошами — любимая обувь Петра Ивановича, он никогда не перестает восхищаться, как поблескивает черная резина, как все еще остро пахнет каучуком!

Петр Иванович завтракает один. Александре Васильевне некогда — она складывает в потрепанный коричневый портфель Петра Ивановича еду на дорогу: отварного мяса и сала, с десяток вареных яиц, хлеба, огурцов, баночку свежего сливочного масла. Из швейной машинки достает пачечку красных бумажек, кладет на край стола.

Позавтракав, Петр Иванович пересчитывает деньги и половину протягивает Александре Васильевне. Она протестует:

— Мы же договорились: купи Володе костюмчик, портфель, ботинки.

— Есть у него и портфель, и костюмчик, и ботинки… У меня столько нет, сколько у него!

Вечером этот вопрос был обсужден, Петр Иванович был согласен, а сейчас он недоволен своим решением. Александра Васильевна как-то уж очень смешно подмигнула мужу, хитро сощурилась:

— Купи. Он, как все, новенькое наденет.

Петр Иванович сдался окончательно:

— Куплю, я же сказал. Думаешь, мне денег жалко? Не хочу в нем зазнайство воспитывать.

Он проверил, все ли уложено в портфель и белую полотняную сумку, завязанную тоненькой, крепко свитой веревочкой. Уложено было все.

— Ну что, надо идти к почтальону. А то уедет, придется тогда пять километров топать пешком.

Все так же спокойно и сосредоточенно Петр Иванович прошел в комнату сына. В учительском костюме и ботинках, чисто выбритый, помолодевший и какой-то добрый, остановился в дверях, готовый вот-вот улыбнуться. Володя не спал, просто так лежал в постели и, как показалось Петру Ивановичу, над чем-то думал. Он сел на кровати и хотел одеться, но Петр Иванович остановил его:

— Лежи-лежи, это ж мне ехать, а не тебе! А с завтрашнего дня знаешь, во сколько тебе подниматься?

— С шести часов.

— Правильно, вместе с матерью. Приеду с конференции, тогда выспишься. Ну, давай руку.

Почтальон, лет сорока мужчина, широкоплечий, с крупными чертами лица, вышел, прихрамывая, из ворот и первый издалека поздоровался с Петром Ивановичем, медленно и широко шагавшим к дому почтальона. Петр Иванович как будто не слышал приветствия и сказал свое короткое «здравствуй», когда подошел ближе. Не дожидаясь приглашения, он уложил в ходке портфель и сумку, сел с другой стороны ходка, спиной к почтальону. Ходок, грохоча на высохших комках грязи, покатил. Петр Иванович, тронув почтальона локтем, закуривая, сказал:

— Думал, опоздаю!

— Вы бы не опоздали, Петр Иванович! Я знал, что вам ехать надо!

— Откуда ж ты знал? — спросил Петр Иванович, довольный, что его ждали. — Это тебе Александра Васильевна сказала!

— Она!

— А что ж ты к дому не подъехал? Что ж ты старика заставил идти? — пошутил Петр Иванович.

— Так ведь подъехать к дому и стоять на глазах, это… все равно, что поторапливать! А я ради такого случая могу подождать. Думаю, управитесь, и поедем!

— Ну, спасибо, — поблагодарил Петр Иванович, пододвигая себе побольше соломы, так как сидеть было твердовато. — Что ж ты потник или старую телогрейку не подложишь, тебе каждый день ездить надо?