Соседи - Евгений Суворов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вы что здесь делаете?!
Опоясанный бичом, в самошитных ичигах на болото вышел пастух Яков Горшков. Ребята ждали, когда он подойдет к ним, и заранее побаивались: Яков — мужик строгий.
— Рано, однако, клюкву собирать, в сентябре надо, — сказал Яков, заглядывая в ведро.
— В сентябре от нее одни следы останутся! — ответил Коля.
— Это правда — одне следы, — согласился Яков. — Но ниче, я вам скажу, где много клюквы: на Третьем Индоне! А здесь пускай маленькие ребятишки с бабами собирают.
— Дядя Яша, коров потеряли?
— Потерял.
— Помочь вам?
— Если делать нечего, помогите. Только за мной не успеете, я быстро.
— Успеем!
Яков, мужик хоть и строгий, но веселый, даже в соседних деревнях известен своим замечательным качеством: его никогда не огорчала неудачная охота. На привале он готовил на вертеле подстреленную кем-нибудь из охотников ворону, дятла или сойку и под дружный хохот односельчан, похваливая, съедал жаркое. Об этом его умении поджарить и съесть самую погань, «лишь бы птица была», как любил говорить Яков, знали в деревне все до единого. Те, кто был с ним в близких отношениях, имели право шутить по этому поводу, и, что было не менее удивительно, Яков не только не обижался на шутника, а самым искренним образом смеялся вместе с ним. Закончив смеяться, он, например, вполне серьезно говорил:
— А ты хоть раз пробовал сорочье мясо? Под голодком будешь, от рябчика не отличишь! Я все это на практике знаю, а не с чужих слов!
Отбившихся от стада коров они нашли около Второго Индона. Коровы перешли сухое болото и паслись около узкой и глубокой речушки, сверкавшей у самого подножья Марьиных бугров, возвышающихся над болотом несколькими уступами. Вверху каждого уступа, прерываемая поваленными в несколько этажей деревьями, была тропинка, выходившая на главную тропинку, петляющую по краю леса вдоль болота. Такая же главная тропинка, только более проторенная, была и по другую сторону болота.
Втроем они легко перегнали коров через болото, и на Шкуратовом покосе, около дороги, сели отдохнуть.
— А правда, — спросил Коля, — что дед Аким из-за учебы хотел тебя застрелить?
— Меня-то? — Яков посмотрел на Колю и на Володю, как бы решая: имеют ли они право задавать ему такой вопрос? И, не без значительности, ответил: — Было дело. — После небольшого молчания Яков, оправдывая и себя и Акима сказал: — Вам-то что не учиться! Те годы с теперешними и сравнивать нельзя! Хотя нам-то, Горшковым, легче маленько было: отец старый был, в армию его не взяли.
Ребята уговорили Якова рассказать, так как знали эту историю смутно и не от самого Якова.
Все сыновья Акима Горшкова (дочерей у него не было) дальше четвертого класса учиться не хотели. Чего только в войну не делал старик Горшков: самому младшему, Яшке, купил велосипед, патефон. Попросил Яшка матросскую форму, — на тебе форму! В Черемхово на базаре достал. Бескозырка была самая настоящая, корабельная!
Надел Яшка матросскую форму, ходит по деревне матросом, а учиться не хочет. Тогда Горшков пошел на крайнюю меру. Очень уж ему хотелось, чтобы сын вырос грамотным. Сам Горшков, как он считал, всю жизнь в темноте прожил, даже читать путем не умел, так пусть хоть сын покажет, на что способна Горшкова родова.
Надо заметить, единственная книга, которую осилил Аким до конца, была повесть Гоголя «Тарас Бульба». И так как это была единственная книга, прочитанная до конца, то Аким Горшков и считал, что это самая лучшая книга. И что бы ему ни говорили, Аким, не колеблясь, отвечал:
— «Тараса Бульбу» знаешь? Нет? Прочитай, тогда говорить будешь! А сейчас тебе говорить со мной нечего!
Одним словом, старшие Яшкины братья сумели отговориться от учебы, а Яшке не повезло, да и время такое наступило — учиться все стали.
Дело было в сентябре. Несколько дней кряду дождик как раз сыпал, мелкий, с туманом, не поймешь — середина дня, утро или вечер. В общем, погода для Акима самая подходящая — ничего никому не видно, не слышно… Как потом говорил Аким, ненастье на него повлияло: маялся он, маялся от безделья, от дождя монотонного и надумал проучить стервеца Яшку как следует.
Пришлепал откуда-то Яшка мокрый, как лягушонок, раскисла на нем вся матросская форма. А надо было ходить ему в пятый класс.
— В школе был? — сурово спросил Аким, зная, что ни в какой школе Яшка не был.
— Какая школа, всю дорогу расквасило! — нудным голосом попытался оправдаться Яшка.
— Где был? — не отступался Аким.
— В зароде играли.
— Кто разрешил?
— Никто. Надо же где-то прятаться.
Яшка ничего не боялся и никогда не врал: глаза выпучит, рот откроет — и слова сыплются, как из пулемета. Уж на что Аким бывал скор на расправу, и то не удержится, разулыбается: сын-то, Яшка, за словом в карман не лезет! Это уж точно, старших братьев, туды их растуды, обскачет! Но оказывается, и самый младший дальше четвертого класса двигаться не хотел.
Аким снял со стены ружье, заложил в него патрон с картечью и говорит:
— Переоденься в сухое, и пойдем.
— Куда? — обрадовался Яшка. Он готов был идти в любой дождь в любую грязь куда угодно, только бы не учиться.
Аким рассердился:
— Чего обрадовался?
— Люблю ходить по дождику!
— По дождю любят ходить дураки.
— Ну и что, мне дураком хорошо.
— Этому тебя в школе учили?
— Нет.
— А чего болтаешь?
— Я не болтаю. Ну пошли, что ли. Чего стал? — сердился Яшка на мешкавшего отца.
Аким не замечал, как включался с Яшкой в словесное состязание, прибегая нередко к запрещенным приемам, — мог щелкнуть Яшку по затылку или рвануть за ухо. Этот прием отца Яшка знал в доскональности и, быстро отвечая, не менее быстро увертывался от щелчков и оплеух.
На этот раз словесный поединок никто не выиграл — ружье, которое Аким все время держал в руках, несколько отвлекало Яшку. Отец прикинул, как увеличатся его шансы на улице, и он бодро махнул прикладом ружья, указывая на дверь. Яшка, оттолкнув приклад, снисходительно глянул на отца и, не торопясь, вышел в сени. Отец, не опуская ружья, шагнул за ним следом.
— Подними ружье! — приказал Яшка. — Иль повесь на плечо, я не арестованный.
— Шагай-шагай.
— Подними ружье, кому сказано!
— Я тебе сейчас подниму. Кричишь, чтоб соседи услыхали? Где же твоя смелость?
— Куда идти? — пренебрежительно спросил Яшка.
— К зароду.
Яшка, не разбирая, сначала по самой глубокой луже, а потом по самой большой грязи направился к зароду.
Аким не выдержал:
— Дороги не видишь, лезешь то в грязь, то в воду?
— Хочу и лезу, — огрызнулся Яшка. Он развязал ворота, хмуро глянул на отца. — Вперед пойдешь, что ли?
— Драпануть хочешь?
Яшка, не удостоив отца ответом, пошел, слегка согнувшись, вперед. Но тут же он вспомнил, что красные идут на расстрел с гордо поднятой головой, и он пошел на расстрел в точности так же. Пройдя шагов двадцать и оглянувшись, точь-в-точь как оглядывались красные, он, не останавливаясь, предупредил отца:
— Будешь стрелять, скажешь, я не люблю, чтобы мне стреляли в спину.
— Ладно, — пообещал отец.
Яшка шел так, будто руки у него связаны за спиной. Ни то, как шел Яшка, ни то, как он держал руки, Акиму не понравилось, и он скомандовал:
— Поднять руки вверх!
Находясь в наивыгоднейшей позиции, Аким не ожидал от сына новой дерзости: Яшка, продолжая шагать к зароду, все так же, не оглядываясь, вытянул назад правую руку и показал отцу сложенную по всем правилам фигу. В другой бы раз Аким изловчился и треснул Яшку по пальцам, но сейчас надо было дойти до места без тычков.
— Стой! — скомандовал он Яшке.
— Не дошли еще, — ответил Яшка. Он нехотя остановился среди мокрого зеленого луга, медленно оглянулся и, сожалея, что все скоро кончится, сказал: — Около зарода интереснее.
Аким зашел вперед Яшки, отпнул подальше в сторону увесистый белый голыш и укоряюще произнес:
— За тобой если не смотреть, схватишь голыш и залепишь родному отцу в голову.
— А ты не лезь первый.
Не дожидаясь разрешения, он двинулся к зароду. Аким с ружьем наперевес поспешил за сыном, ругаясь, что тот пошел без команды. Яшка шел нарочно медленно и соображал, что лучше: быть до конца смелым или, пока не поздно, дать стрекача? И еще одно соображение удерживало его от позорного бегства: Яшка верил, что в последний момент, когда отец прицелится, запоет труба, налетят всадники, отец оглянется — и в эту секунду один из всадников на скаку выхватит у отца ружье…
Яшка подошел к зароду, выбрал травянистый бугор, встал повыше, вглядываясь, не покажутся ли с какой-нибудь стороны красные. Но ниоткуда не было слышно пения трубы, лошадиного топота, и он вздохнул. Отряд явно запаздывал.