И только сладкие мгновения длятся вечно - Гримальди Виржини

Я закатила глаза, как делаю всегда, если мой собеседник прав и мне не хочется признавать его правоту. Ева облекла в слова то, что я чувствовала с нашей первой с тобой встречи. Внутри меня возникло нечто такое, с чем я никогда не расстанусь.

Я никогда не была боязливой. В молодости сначала делала, потом думала и мирилась с последствиями. Предвосхищать, предвидеть я не умела, и главное испытание в жизни только укрепило эту особенность натуры. Я узнала, что судьба неустанно влияет на нас через предчувствия. Бессмысленно отгораживаться, творить заклинания, организовывать все и вся, вооружаться против опасностей: если судьба решит нанести удар, она его непременно нанесет. По существу, по большому счету, глубинно я была непоколебима.

До твоего рождения я не замечала этих симптомов. В горле все время стоит комок, кишки завязались в тугой узел, я вздрагиваю, услышав шорох. Все защитные слои сорваны, я бреду, обнаженная, по заснеженному лесу с мишенью на шее, а по моим следам идут охотники. Так-то вот. Отныне я люблю кое-кого больше всех на свете, даже себя. Теперь я уязвима.

17. Элиза

В супермаркете полно народу.

Я составила список продуктов дома и теперь иду вдоль полок и методично заполняю тележку. Напитки, дары моря, хлеб, яйца, овощи, сласти и – главное – сыр, в Лондоне не так-то легко найти хороший.

Впервые мы устроили телеужин лет семь или восемь назад, когда загрипповали. Я едва держалась на ногах, дети температурили и полдня провели в постелях. Мне не хватило сил на приготовление ужина, и я собрала на журнальный столик всякую готовую еду, мы вставили в плеер диск с фильмом, устроились в подушках на диване и прекрасно провели вечер в компании друг друга и микробов. Потом это стало традицией, мы регулярно загружали подносы вкусностями и садились смотреть кино, отдыхали после тяжелого дня и утешались нашей любовью, отгородившись от остального мира.

Беру журнал кроссвордов – Шарлин щелкает их как орешки и, приезжая погостить, разгадывает все, что попадается под руку. Потом кипа брошюрок долго лежит на полу в туалете как свидетельство нашей встречи.

Плеер работает – я проверила, можно смело брать диски.

Дочь должна приземлиться в час дня. Мы не виделись около двух месяцев. Она прилетала в июле, провела в Бордо неделю отпуска, пообщалась с подругами и позагорала на ближайшем пляже. Семь дней мои взрослые дети были со мной, но с тех пор Тома переехал, так что подобный праздник повторится не скоро. Я тогда сделала сотни размытых фотографий, заслужив насмешки Шарлин. По ночам я слушала их дыхание, слушала, как они обсуждают охрану природы, спорят о политике, и тайно радовалась тому, что они так хорошо ладят. Да, мы не всегда можем договориться, мне не нравятся отдельные черты характера дочери и сына, некоторые поступки меня раздражают, но я никогда не позволяла себе упрекать или поучать их. Они взрослели и становились такими, какими сами хотели стать.

В десять утра звонит Шарлин и сообщает, что встреча переносится. «Обещаю, мамочка, мы скоро увидимся!» Я стараюсь не кукситься: голос у моей девочки веселый, значит, с Гарри все разрулилось. Освобождаю тележку. На душе паршиво.

18. Лили

Сегодня утром, едва проснувшись, я поняла, что должна немедленно бежать к тебе, проигнорировала поднос с завтраком, оставила твоего папу в туалетной комнате, наплевав на душ, надела первое, что попалось под руку, и полетела по коридору к боксу, как птица, которую охотник спугнул зарядом дроби. «Полетела» в данном случае – гипербола. Мне надо как можно чаще передвигаться на своих двоих, а не в кресле, иначе каждый шаг так и будет требовать тройного усилия. Ноги не желают подниматься, спина не разгибается, я попискиваю от боли и даже в игре «найди семь отличий» не нахожу ни одного.

Какой же он длинный, путь до тебя! Воображение рисует разные картины, не все с хорошим концом. Толкаю тяжелую дверь, протираю руки антисептиком, не глядя прохожу мимо боксов других грудничков, других родителей, других судеб, подвывает аппаратура, ей вторят дети, а вдруг тебе плохо, еще несколько метров, сердце рвется наружу, я задерживаю дыхание, возношу безмолвную молитву, стеклянная дверь… Спасибо, Господи!

Ты жива.

Флоранс занимается твоим туалетом. Я подхожу ближе, еще ближе. Ты завернута только в пеленку, и меня это, как обычно, трогает до слез. Есть что-то душераздирающее в этих крохотных бедрах, хрупких ручках, груди, которая поднимается и опускается, втягивая в себя жизнь. Ты ухватилась за мой палец, я любуюсь твоей мраморной кожей, пушком на плечиках, глазками без ресниц (пока!). Ты выглядишь ужасно уязвимой, и мне хочется сжать тебя в объятиях, силы найдутся, мое сердце бьется рядом с твоим, задавая правильный ритм.

– Мне нужно поменять ей маску, поможете?

Флоранс объяснила, что размеры масок меняют, чтобы подобрать оптимальный, который не будет травмировать твой носик. Я согласилась, но оказалась не слишком полезной – была слишком занята, любуясь тобой, мое сокровище.

Я впервые видела твое лицо – несколько секунд в день твоего появления на свет не в счет.

Ты широко открытыми глазами смотрела в пустоту, чуть приоткрыв ротик, и не шевелилась. Наверное, наслаждалась чувством свободы.

Нос у тебя оказался курносый, как у папы, губы тонкие – мои, в остальном ты показалась мне ни на кого не похожей. Особенной. Я погладила твою теплую щечку и мысленно «засняла» любимое личико, чтобы навсегда его запомнить, машина подала голос, и Флоранс надела на тебя новую маску.

Я все еще витала в облаках, и тут она подрезала мне крылья.

– Слышала, вы завтра выписываетесь…

Я знала, что когда-нибудь это случится. Вчера акушерка сообщила: «Шов выглядит отлично, вы не бледная, не анемичная, свободных родительских палат мало, а пациенток много… Не расстраивайтесь, пользуйтесь моментом – мало кому из молодых родителей удается спокойно высыпаться по ночам!»

Я с трудом поборола желание выбить ей пару зубов.

Не хочу выписываться. Ты и сейчас далеко от меня, этажом выше, а наш дом вообще на краю света.

Мы оставались с тобой до трех часов ночи, не имея сил расстаться, и ушли, только почувствовав, что засыпаем сидя.

У меня двоилось в глазах, твой папа то и дело спотыкался. Когда мы наконец в последний раз вошли в нашу комнату, я рухнула на свою неудобную кровать, подумав: «Без тебя я обойдусь…» – и, погружаясь в полудрему, услышала рыдания твоего отца.

Шарлин, Тома

10:33

Ку-ку, мои милые, это мама! Только что отправила вам посылку, открывайте сразу, как получите. Обнимаю. Мама

Шарлин 10:45

Привет, мамуль! Поклянись, что в коробке не животное.

Тома

Если там папино ухо, я бы предпочел правое.

11:50

Не знаю, кто вас воспитывал, но он провалил все дело. Целую. Мама

19. Элиза

Я рада, что выходные заканчиваются. Скука вот-вот возьмет надо мной верх.

Я разморозила холодильник, надраила сортир и ванную, пропылесосила лежавший у входной двери коврик, начала читать три романа, бросила их читать, посмотрела два отвратительных фильма по телевизору, вымыла Эдуара и передвинула мебель в своей комнате.

И вот, в девять вечера, в воскресенье, я лежу на диване, смотрю в потолок и думаю, чем заполнить жизнь.

Вот ведь ирония судьбы – последние двадцать три года я только и делала, что пыталась изыскать время для себя.

Не сосчитать случаев, когда я искала предлог, чтобы не играть в «Монополию» с Шарлин или в «1000 вех»[20] с Тома. Не счесть вечеров, когда я слушала их истории вполуха и мысленно торопила рассказчика. А уж как часто я раздражалась на очередной отчаянный зов «ма-ма!».