Под другим углом. Рассказы о том как все было на самом деле - Абсентис

— Это же очень просто, Уотсон. Газовый рожок за окном настолько закоптил стекло, что в нем, как в зеркале, отражался огонек спички, когда вы раскуривали свою трубку. И эту спичку вы потушили не сразу, сначала поднесли ее к глазам и смотрели на то, как она горит, добрых одиннадцать секунд. А потом вы сразу зашуршали газетой. Единственная газета, которая лежала рядом с вами — это старая «Таймс» с большой статьей о Джеке Потрошителе, которую вы читали до завтрака. Что же заставило вас вернуться к ней? Только то, что ниже в газете напечатана статья о забастовке работников спичечной фабрики. Вы, прикуривая, засмотрелись на спичку и вспомнили, что спичечники протестовали против того, что они умирают от отравления фосфором, и решили взглянуть, чем закончилась забастовка. Потом вы задумались о смысле жизни, о неотвратимости смерти, достали из кармана часы вашего покойного брата и попытались их завести. Знаете, Уотсон, я как-то давно написал монографию об определении марок часов по звукам их открывающихся крышек, и могу сказать, что часы у вашего несчастного брата действительно дорогие. Жаль, конечно, что он был человек настолько беспорядочный, легкомысленный и неаккуратный, что промотал все свое приличное состояние, спился и умер.

Расстроенный, я вскочил со стула и, хромая, зашагал по комнате.

— Это, Холмс, в высшей степени некрасиво с вашей стороны. Во-первых, вы вводите меня в заблуждение: газовые рожки не коптят, а грязь на стекле осталась от последнего пожара. Во-вторых, вы каким-то образом проведали о судьбе моего несчастного брата, а теперь делаете вид, что вам это стало известно каким-то чудом только сейчас. Я никогда не поверю, что все это рассказал вам звук каких-то старых часов! Это жестоко и, уж если на то пошло, отдает шарлатанством!

— Мой дорогой Уотсон, — сказал мягко Холмс, — простите меня, ради Бога. Решая эту задачу, я забыл, как близко она вас касается, и не подумал, что упоминание о вашем брате будет тяжело для вас. Но, уверяю вас, я ничего не знал о существовании вашего брата до той минуты, пока вы мне сами не показали черновые наброски вашей новой повести «Знак четырех», которую вы собираетесь издать в следующем году. Я проглядел ее очень быстро, но прекрасно помню, что у вас там подробно расписан этот злосчастный эпизод с часами и вашим братом.

— Разве я показывал вам черновик? Простите, Холмс, я совершенно забыл об этом. Старею, наверное, становлюсь рассеянным. Вчера, например, вообще вышел из дома без шляпы.

— Браво, Уотсон! Ну, конечно же, вы правы, дело в шляпе. Как только я сам раньше не догадался!

— Холмс, вы уже знаете, кто убийца?

— Конечно, знаю, — сказал Холмс. — Только, к сожалению, его невозможно арестовать. Как сообщил Лестрейд, эта девушка, Дэнил Хармс, работала на свинцовой фабрике. Что вы знаете о свинцовом производстве, милейший Уотсон?

— Ну что вам сказать, — задумался я. — Сейчас известно, что свинец в любой форме, даже в бесконечно малых дозах, постепенно собирается в организме человека, после чего обнаруживаются серьезные проблемы со здоровьем, первыми признаками из которых являются колики. Практически все работники на свинцовых фабриках выглядят очень бледными. Этот недостаток крови, а также голубая линия около зубов на деснах являются показателем серьезности заболевания. Следующая ступень — это паралич запястий рук, за которым следует стадия, начинающаяся с жалоб на головную боль с припадками и потерей сознания. Смерть в таких случаях наступает через три дня. Если же человек приходит в сознание, то часто остается слепым. Особенно поражает эта болезнь молодых девушек от 18 до 24 лет.

— Прекрасно, Уотсон, прекрасно. Нашей девушке было как раз двадцать лет. Вы только что подтвердили мою мысль, что ее никто не убивал. Просто у нее случился припадок от отравления свинцом, спровоцированный услышанными ею дикими криками. Девушка свалилась с лестницы и сломала себе шею. Жаль ее, конечно, но, как вы говорите, она все равно умерла бы через три дня.

— О каких диких криках вы говорите, Холмс?

— О криках сэра Чарльза Баскервиля, конечно. Его жутко испугал этот одноногий спичечник. Вы ведь уже поняли, что это мог быть только работник спичечной фабрики? Кто еще будет носить в кармане сразу два коробка спичек! Только тот, кто украл их на производстве. А вот почему сэр Чарльз так его испугался — это, скорее, вопрос вам, дорогой Уотсон. Вы только что прочитали статью о забастовке спичечников и наверняка заметили в ней упоминание об одном из печальных образов Ист-Энда — «phossy jaw». Полагаю, как врач вы можете мне рассказать поподробней об этом эффекте.

— Да, Холмс, «фосфорная челюсть» — это давно известная проблема. Работа на спичечных фабриках, пожалуй, еще хуже, чем на свинцовых. Рабочие по 14 часов в день окунают деревянные палочки в раствор фосфора и серы, налитый в лотки. За мизерную, кстати, оплату в пять шиллингов в неделю. В крошечных комнатах без окон и вентиляции рабочие проводят целый день, дыша испарениями фосфора. Здесь состав смешивают и нагревают, и здесь же готовые спички сохнут перед их раскладыванием по коробочкам. Работа несложная, но уже через несколько лет у бедняг начинаются мучительные зубные боли, распухают десны и челюсти. Единственный способ прекратить мучения хоть на какое-то время — это выдергивание всех зубов. Если же человек продолжает работать на этом вредном производстве — а в большинстве случаев у них нет выбора — то испарения фосфора проникают в костную ткань, и у бедолаги начинает светиться в темноте челюсть, а порою также и другие кости. Не случайно районы, где живут спичечники, называют трущобами светящихся скелетов. Редко кто из них доживает до сорока лет. Одежду они не меняют, и она тоже светится от фосфорной пыли. Отравление также вызывает серьезные повреждения мозга, галлюцинаторно-бредовые состояния или кататонический ступор. Если организм крепкий, и остается надежда, что болезнь не охватила все ткани, то единственный способ избавиться от мучительных болей — это удаление зараженной челюсти. Сложно, конечно, выдержать такую операцию без анестезии, но все же иногда…

— Прекрасно, Уотсон, теперь все встает на свои места! Ведь сэр Чарльз Баскервиль, как мы теперь знаем, больше всего на свете боялся большой собаки. Хороший, кстати, сюжет для какой-нибудь вашей будущей повести. Уверен, что вы там многое присочините для красного словца, но само происшествие заслуживает…

— Собаки, Холмс. Он боялся собаки, а не светящегося скелета!

— Конечно, собаки, но ведь мы нашли пустую бутыль из-под виски в кустах. Да и спичечные коробки так просто из кармана не вываливаются. Совершенно очевидно, что наш одноногий голландец, работник спичечной фабрики, был смертельно пьян и полз на четвереньках, светясь в темноте. Сэр Чарльз принял его за дьявольскую собаку, и у него произошел сердечный приступ. Он упал и из последних сил пополз к дому, из которого на крик выскочил Александр Холдер. Чарльз Баскервиль протянул ему записку с нашим адресом и потерял сознание. Сэр Александр бросился к перекрестку, чтобы позвать полисмена, но сразу за углом наткнулся на лежащую Дэнил Хармс. Он попытался приподнять ее и запачкал свои руки в крови. После этого у него произошел нервный срыв, а подоспевший на крики доктор Мортимер не увидел второй трагедии за углом дома и быстро увез сэра Чарльза в больницу.

— Холмс, но это все как-то слишком неправдоподобно! И почему голландец?

— Констебль принял его за русского, но на самом деле тот не ругался матом, как ему показалось, а лишь пожелал полицейскому доброй ночи, «хуйе нах» на голландском. Иногда судьба демонстрирует нам воистину черный юмор, дорогой Уотсон. Возьмите, к примеру, второго в мире после меня по известности сыщика Аллана Пинкертона. Какие сложные дела он раскрывал! Даже один раз сумел предотвратить покушение на президента Линкольна. В следующий раз Пинкертона рядом не оказалось, и Линкольна все же убили. А сам Пинкертон умер пять лет назад от гангрены, после того как прикусил свой язык, споткнувшись на тротуаре. Не меньшая нелепость и прихоть загадочной судьбы, как и в нашем случае с этой несчастной девушкой, сэром Чарльзом, пьяным спичечником и сэром Александром. Или вы все же полагаете, что мы здесь имеем дело с мировой закулисой или с хитроумным планом профессора Мориарти?

— Но почему же этот молодой человек до сих пор ничего не вспомнил из случившегося?

— У меня есть мысли по этому поводу, но мне и в этом случае не обойтись без вашей подсказки. — Холмс показал мне газету с фотографией Александра Холдера на королевском приеме. — Интересная у него шляпа, Уотсон, вы не находите? Возможно, вы знаете происхождение нашей поговорки «as mad as a hatter»?

— Безумный как шляпник? Да, конечно, знаю, — здесь я также мог помочь Холмсу, поскольку давно слышал эту историю. — Это старая поговорка, даже Льюис Кэрролл вывел такого сумасшедшего шляпника в своей книге о приключениях Алисы еще четверть века назад. Он списан с совершенно реальных персонажей — работников фабрик войлочных изделий. Здесь дело в ртути. Использовать ее при изготовлении фетровых шляп у нас в Англии стали только с прошлого столетия, но во Франции — гораздо раньше. И если в Турции издавна при изготовлении войлока использовали верблюжью мочу, чтобы волокна войлока становились мягче, легче и быстрее сбивались, то во Франции в связи с дефицитом верблюдов мастера стали использовать мочу собственную. При этом со временем обнаружилось, что особенно удачной оказалась струя одного конкретного рабочего. Именно те фетровые шляпы, на который мочился этот шляпник, пользовались особым спросом у королевских мушкетеров. Шляпники долго гадали, в чем секрет, а в результате оказалось, что трудяга болен сифилисом. Как показала дальнейшая проверка, дело, тем не менее, было не непосредственно в этом — добрая половина рабочих были сифилитиками. Но выяснилось, что именно этот рабочий лечился от сифилиса ртутью, которая попадала в его мочу. Так в результате и догадались использовать нагретый нитрат ртути при производстве шляп. Только в 1685 году, когда французские гугеноты были вынуждены покинуть свою родину, они привезли этот «le secrétage» в Англию. Но ртуть ядовита, и с тех пор работники фабрик страдают токсическим психозом. Также для них характерны чрезмерное слюноотделение и потеря зубов. А недавно русский психиатр Корсаков читал лекции о том, что отравление ртутью может вызвать фиксационную амнезию, то есть невозможность запоминать текущие события при более или менее сохранной памяти на прошлое. В связи с этим возникает дезориентировка в пространстве, времени и окружающей действительности.