Беби из Голливуда - Фредерик Дар

Я еду следом. Заплечный мешок бьет ему по заднице... Проезжаем одну аллею, две аллеи, три. Похоже, круговерти конца не будет. Позади никого! Парень смело может сказать, что выиграл кубок. Велосипед утыкается в железные ворота, заржавевшие, как мужское достоинство Робинзона Крузо до прибытия на остров бесценного Пятницы. Первое, что мы видим, и это немного согревает мне душу, как паяльная лампа: неглубокий желобок у ворот для сточной воды. Вот, наверное, то самое, что подбросило вверх тушу мадам Берю. Но пока слишком рано праздновать победу. Мой девиз, как реклама сыра "Горгонзола": "Ничего не говорите - ощущайте!"

- Дом, про который вы говорили, здесь! - рапортует наездник.

Из своих секретных фондов я выписываю ему пять франков. Паренек прячет купюру настолько быстро, что я спрашиваю себя, не вырвал ли неожиданный порыв ветра заветную бумажку из его пальцев.

- Ты хозяина-то знаешь? - на всякий случай интересуюсь я.

- Видел в прошлом году...

- Как его зовут?

- Граф де ля Гнилье.

- А чем он занимается в жизни, твой граф, в свободное от полировки своего герба время?

Мальчуган косит на меня, затем взрывается звонким смехом. Он хоть и не понял смысла моей глупой шутки, но рассудил: дядя шутит и в этом месте нужно смеяться.

- Он живет на Средиземном море, кажется... Выходит, граф начищает до блеска свой герб в лучах солнца.

- А когда не живет здесь, сдает дом на лето, - добавляет херувим от скотобойни. - Он уже очень старый, и у него есть дочь, тоже очень старая...

Словом, старость является второй натурой рода де ля Гнилье.

- Но это точно не здесь! - вздыхает толстуха.

- Кто занимается сдачей дома в аренду? - спрашиваю я своего гида.

- Кажется, агентство "Вамдам-Жилье", их контора рядом с церковью...

- Ты не замечал - поскольку много колесишь, много видишь и выглядишь смышленым мальчиком - в этом районе американскую машину в последнее время?

- Таких, как вы говорите, американских машин тут полно, - быстро отвечает поставщик бараньих котлет, - потому как здесь живут одни богачи. У графа вообще никакой машины нет, только трехколесная коляска, которую толкает его дочь, так как у старика парализованы обе ноги!

Будучи человеком проницательным, я соображаю, что вытянул из этого кладезя максимум информации за минимум времени.

- Ну ладно, спасибо тебе, - говорю я, освобождая его от дальнейших расспросов.

Он отвешивает нам по очереди три короткие улыбки и стартует в стиле заправского трековика: локти раздвинуты, голова опущена над рулем двухколесного тигра.

- Вы видели?! - вдруг вскрикивает проснувшийся Берю.

- Что видели?

- В корзине у парня?

- Ну и что?

- Да у него фантастические ромштексы! Вам что, жрать не хочется?

- Потерпишь, - решаю я. - А сейчас перед нами стоят задачи поважнее.

- Нет ничего важнее хорошей жратвы! - уверяет изголодавшийся Толстяк. Он поднимает вверх палец, привлекая наше внимание. - Вот послушайте, что говорит мой живот!

Урчание, похожее на звук выходящего из тоннеля метро поезда, сотрясает машину.

- Ромштекс, - мечтательно произносит Берю, - я бы его сожрал с кровью...

Меня чуть не тошнит, и я выбираюсь из тачки.

- Берта, будьте внимательны и не показывайтесь. Я пойду сориентируюсь на местности. Если мне выйдут открывать, ложитесь на сиденье! И опустите стекла - пусть проветрится!

Отдав распоряжения, я иду к воротам и тяну за ржавую цепочку. Приглушенный звук колокольчика раздается где-то в глубине дома.

Берта, распахивая дверцу, орет мне вслед:

- Комиссар, все! Это здесь, здесь! Я вспомнила! Звук колокольчика! Я слышала его из своей комнаты... Это ведь был колокольчик, правда?

- Ложитесь, черт возьми! - кричу я шепотом, завидев среди деревьев приближающийся силуэт.

Толстуха сползает на пол машины. Нежный и заботливый муж быстро накидывает на нее плед. Эта вещь очень полезна в качестве подстилки, когда путешествуешь в лесу с дамой.

Ведь сосновые иголки, впивающиеся пониже спины, могут причинить серьезный вред.

Я рассматриваю приближающуюся фигуру. Это женщина. Да еще какая! У нее есть все, чтобы сразу понять, что на свет ты появился не зря.

Красотке лет двадцать пять максимум, фасад просто великолепный, с лепными украшениями, но без излишеств, мягкая грациозная походка, длинные ноги, глаза как незабудки, светлые пепельные волосы, коротко остриженные и рот сделан, чтобы сосать эскимо... Да, из-за такой хочется заказать столик в варьете "Лидо" и номер в отеле "Эксельсиор".

Черный кожаный пояс с золотыми заклепками плотно стягивает в талии короткое бежевое платье, а на ногах высокие бежево-черные башмачки. Мое восхищение настолько сильно, что я забываю, зачем пришел, и плотоядно сглатываю, вперив в нее взгляд.

- Кто вам нужен? - спрашивает мелодичный голос, в котором угадывается легкий иностранный акцент. Когда я говорю об иностранном акценте, это значит, что трудно определить с ходу, о каком именно идет речь. Он может быть и английским, и немецким, и американским или, скажем, скандинавским...

- Я из агентства "Вамдам-Жилье"... Мадемуазель прищуривает свои красивые глаза, что придает ей вид (как написал бы писатель-академик из престижного района Парижа) миниатюры кисти японского мастера.

- Агентство недвижимости рядом с церковью, - рапортую я, чтобы снять завесу недопонимания.

Она кивает головой.

- А! Да...

Но чудо природы, похоже, удивлено.

- Я думала, что все улажено? - возражает она.

Сан-Антонио Прекрасный напяливает на лицо самую искреннюю маску в стиле Казаковы. Глубокий проникающий взгляд, располагающая улыбка, ряд ослепительных зубов - любая девушка начинает ощущать, будто села в муравейник в разгар переезда его обитателей на новое место жительства.

Но в данном случае сеанс чарующих взглядов несвоевременен. Здесь нужен четкий и веский довод, помноженный на вежливость.

- Граф де ля Гнилье, хозяин дома, забыл очки в комоде, - объясняю я, а это специальные стекла с фокусом против поливалентного заражения. Он очень ими дорожит и просил нас переслать их ему, зайти сюда... извиниться перед вами...

Она опять кивает. Взгляд ее лазурных глаз останавливается на выглядывающей из-за лобового стекла роже Берю. Удивительно, но, похоже, физиономия, больше смахивающая на задницу, внушает ей доверие, поскольку красавица тут же отпирает ворота. - Пожалуйста, входите... Она поворачивается и идет по дорожке к дому. Я даю ей возможность идти чуть впереди, чтобы в свое удовольствие невооруженным глазом наблюдать за кульбитами ее шарнирного тыла. Я видел много попок в своей шальной жизни, плоских, круглых, прямоугольных, яйцевидных, отвислых, грустных, эллипсоидных, крепких, мягких, расплывчатых, мускулистых и всяких других, можете мне поверить на слово, но такой, как эта, завернутая в беж, никогда. Ее папа, видно, все время думал о Родене, когда на седьмом небе снабжал ее маму.

Первое, что мне бросается в глаза, когда мы выходим через аллею к дому (он действительно в два этажа и на окнах деревянные жалюзи), - это американская машина. Правда, она не желто-голубая с зелеными сиденьями, как нам расписывала Берта, а черная с вишневыми подушками.

Девушка с попкой на шарнирах поднимается по шести ступенькам подъезда и проходит в большую прихожую, пол которой выложен черно-белой плиткой в шахматном порядке. И тут совершенно неожиданно для меня, если принять во внимание ее конституцию и стиль поведения, она берет с дивана белый халатик няни, надевает его и, абсолютно потеряв интерес к моей персоне, будто я первые в ее жизни порвавшиеся от носки трусики, подходит к великолепной детской коляске, где на всех парах спит круглолицый малыш.

Я стою и смотрю на все, будто во сне. У меня, наверное, очень глупый вид, поскольку мадемуазель поворачивает ко мне лицо и улыбается обезоруживающей улыбкой.

- Вы не хотите найти очки? - спрашивает она тихим голосом, чтобы не разбудить ребенка.

Я спохватываюсь.

- А, да, конечно... Но... Может быть, лучше, если вы пойдете со мной?

- О нет! Джимми сейчас проснется, и тогда начнется большой скандал.

Чудо небрежно садится рядом с коляской и закидывает ногу на ногу настолько высоко, что у меня мгновенно развивается сердечно-сосудистая недостаточность. При этом она опять забывает о моем присутствии. Чтобы не получить тромбоз, решаю ретироваться... Я в некотором роде чувствую себя смущенным, прежде всего из-за того, что нахожусь в доме совершенно нелегально. Плюнув на смущение, иду по комнатам. В большинстве из них даже чехлы с мебели не сняты. Гостиная и еще три комнаты выглядят жилыми, но остальные помещения под толстым слоем пыли похожи на серые заброшенные могилы. В гостиной же, наоборот, жизнь бьет ключом, полно бутылок виски и содовой, везде валяются американские газеты и журналы с фотографиями людей, которые мне абсолютно неизвестны и останутся таковыми. За исключением шикарной няни, в доме графа больше ни души.