Беби из Голливуда - Фредерик Дар

- Ну слава богу! - радостно урчит Толстяк. - Мне такое больше по вкусу!

Эти добрые люди предлагают составить им компанию за завтраком. Я принимаю приглашение, боясь их обидеть, и толстуха тянет меня за стол. Тут же появляется огромная чашка какао, сладкого, как елейные речи целого конклава кардиналов.

- Дорогая Берта, - начинаю я запев, - к великой радости моего подчиненного, признаю, что вчера, когда вы мне рассказывали о своих злоключениях, я отнесся к ним весьма скептично и ошибся. Но повинную голову меч не сечет...

Мой речевой поток, похоже, хлынул ей в бюстгальтер. Два огромных мешка муки начинают лихорадочно вздыматься. Она облизывает свои встопорщенные усы языком.

- Ну что я говорила! - вскрикивает она и шлепает своего суверена по руке. Пальцы Берю вместе с зажатой в них булочкой погружаются в чашку с какао по второй сустав. - Я была уверена, что вы признаете свою неправоту! - заявляет слониха с некоторым вызовом.

- Мне доставило бы огромное удовольствие, если бы вы подробно описали внешность того человека, который похитил вас на Елисейских полях.

Берта отхлебывает из своей чашки. Звук напоминает шум работы подвесного лодочного мотора, оказавшегося над водой.

- Он был большого роста, - начинает она предаваться сладостным воспоминаниям. - На нем был костюм из тонкой ткани, несмотря на сезон...

- Какого цвета?

Берта мечтательно прикрывает веки с видом счастливой коровы.

- Нефти!

- Это определенно указывает на то, что он американец...

Толстяк фыркает так, что дребезжит молочник на столе.

- Классно, когда он начинает валять дурака, мой Сан-А! - говорит Берю, поправляя вставную челюсть.

Затем он встает и с невинным видом направляется к буфету, откуда извлекает литровую бутыль вина. Чтобы не утруждать свою возлюбленную мытьем лишней посуды, Толстяк беззаботно наливает себе в чашку с остатками какао примерно половину.

Теперь я не сомневаюсь, что Берта вчера говорила чистую правду. Данное ею описание точь-в-точь соответствует тому, что выдали сегодняшние газеты.

Итак, ошибки быть не может. Вернее, была основная ошибка: изначально похитители напутали. В прошлый понедельник они приняли нашу старушку Берту за миссис Один Таккой. Стало быть, их задачей было стянуть жену у незадачливого бизнесмена. Но явился заказчик похищения и, поскольку знал американку в лицо, заметил путаницу. Тогда исполнители пошли ва-банк, но сначала отпустили мамашу Берю... Они, должно быть, срочно поскакали в гостиницу, где обитала миссис Один Таккой, узнали, что мадам улетает в Штаты, и рванули за ней в Орли...

Мой мозг потирает руки, если я могу позволить себе подобную метафору. Ваш малыш Сан-Антонио, похоже, проведет отпуск в своем обычном духе.

Я уже вижу, какую рожу скорчат мои коллеги из криминальной полиции, когда узнают, как примитивно просто мне удалось распутать дело. Поскольку я ни секунды не сомневаюсь в успехе своего экспресс-расследования. Ссылаясь на утреннюю газету, я рассказываю ошеломленной паре бегемотов о последних событиях.

- Представляете, гангстеры лопухнулись. Они приняли Берту за жену американца. Кстати сказать, сходство сумасшедшее.

И тут толстуха начинает устраивать трубный концерт, как насмерть обиженное стадо слонов. Она так и рвется на скандал. Ее, видите ли, интеллигентное с тонкими чертами лицо не имеет ничего общего с толстой рожей американки, не умещающейся на газетном листе.

Пользуясь смятением чувств супруги, ее милый муж под шумок приканчивает литр.

Я пытаюсь успокоить это чудо природы, призывая на помощь всю свою врожденную дипломатию.

- Дорогая Берта, когда я говорю о сходстве, то имею в виду сугубо анатомический термин, то есть я хочу сказать, что если мы обратимся к собственно морфологии лица, то можем констатировать в доминирующей структуре совпадение, базирующееся на принадлежности ваших черт к группе "Б" согласно таблице высших зоологических видов, о которых упоминает Брем в своем многотомном труде.

Уф, надо перевести дыхание!

- Не правда ли? - поворачиваюсь я к Толстяку, который все время прохождения моей мысли по данной траектории сидел с широко открытыми глазами и не дышал.

- Это как раз то самое, о чем я и сам думал, - подтверждает он.

На Бертиной физиономии вырисовывается подозрение. Будто дождевое облачко затемнило ее широкое лицо. Но через минуту она вновь сияет, словно круглое светило. Ее муж шепчет мне на ухо:

- Тебе надо было устроиться лапшой торговать!

- Берта, я вынужден вас реквизировать! - говорю я серьезно.

Королева Берю делает лицо в духе Марлен Дитрих, модернизированное Джиной Лолобриджидой.

- О комиссар! Реквизировать меня... Я покрываюсь холодным потом. Еще не хватает, чтобы она меня неправильно поняла.

В конце концов, я ее не в хлев покрывать тащу, этакую буренку.

- Да, дорогая моя Берта, только с вашей помощью мы сможем найти дом, куда вас отвезли.

Она начинает блеять:

- Но это же невозможно. Я вам говорила, что они меня...

- Усыпили, знаю. Но тем не менее необходимо попробовать, иначе мы не придем ни к какому результату.

- Сан-А прав! - возбуждается законный муж. - Ты ведь у нас главный свидетель!

Слово "свидетель" уносит толстуху прямо на страницы прессы. Она уже видит свои фотографии во всех газетах. Героиня уходящего сезона! Толпа обожателей бросается к ее ногам. И она сможет менять восторженных поклонников сколько душа пожелает.

- Долг прежде всего! - заявляет она с достоинством. - Я вся в вашем распоряжении!

* * *

Погода несколько улучшилась, во всяком случае лягушки-барометры понизили тон своих вокальных упражнений.

Лес Мезон-Лафит вырядился в потрясающее красно-желтое одеяние. Аллеи, впавшие в меланхолию, покрыты толстым золотым ковром. Нежный аромат зарождающегося гумуса приятно щекочет ноздри, романтично напоминая о лесной чаще.

Этот приятный аромат природы вступает в безнадежную борьбу с запахом мадам Берю. Не знаю, может быть, парикмахер, презентуя Берте одеколон, перепутал пузырьки, но вонь непереносимая. У меня впечатление, будто в машине опрокинули кастрюльку с прокисшим супом.

- Это здесь! - кричит Берта.

Вот уже битых четверть часа мы крутимся по парку. На заднем сиденье, развалившись, дрыхнет Толстяк. У него остаточные явления после бессонницы последних ночей: как только где приткнется, тут же храпит.

- Вы уверены?

Она указывает на статую, возвышающуюся на въезде в шикарное поместье.

- Я узнаю статэю.

Обозначенная "статэя" представляет собой даму, единственным предметом одежды которой является колчан со стрелами, да и тот висит на ремешке.

- Здесь?

- Тут они остановились, и мужчина извлек из-под сиденья коробочку с тряпочкой.

Мы стоим на пустынной тихой аллее, по прямой уходящей от нас между двух рядов подстриженных густых кустов.

Совершенно идеальное место, чтобы дать даме подышать хлороформом или попросить доставить вам более живое удовольствие.

- Послушайте, - пытаюсь я уточнить, - вы же потеряли сознание... А значит, у вас нет представления, сколько времени вас везли.

- Ни малейшего! - с удовольствием подтверждает жертва похищения.

- Эти скоты усыпили вас в машине, но когда вас везли обратно, просто завязали глаза... Послушайте меня, Берта, слава богу, вы женщина удивительно тонкого ума!

Ну все, конец! Ее бюст начинает танцевать самбу! Я могу продолжать свои словесные маневры, прекрасно зная, что лесть всегда возвратится к вам с выгодой. Чем глупее люди, тем шире они развешивают уши, если вы им говорите приятные, но совершенно не соответствующие действительности вещи.

Бегемотиха еле сдерживается. Рессоры моей тележки жалуются на непосильную нагрузку.

- Поскольку вы так замечательно соображаете, давайте прикинем методом дедукции. Следите за моей мыслью и идите за ней. Если вас привезли в этот парк, то по логике вещей дом, где вас удерживали, находится неподалеку. Не стали бы они вас усыплять в Париже, чтобы везти в Венсен, правда?

- Да, в высшей степени нелогично! - заявляет мадам Берюрье, понимая, что перед встречей с прессой необходимо поправить стиль языка.

- Отлично...

Сзади Толстяк храпит, как вертолет, который погнался за бомбардировщиком. Я так думаю, что у него волосы растут не только в носу, но и, как говорят врачи, ниже, судя по трудной проходимости воздуха. Это я так, констатирую факт, обдумывая дальнейшие вопросы полегче, чтобы Берта могла на них ответить.

- Дорогая Берта, сейчас мы проделаем первый опыт.

О! Бог мой, какое кудахтанье! Взгляд, который она мне отвешивает, уже сам по себе насилие. Она готова на все, моя милая Берта, полностью подчиненная моей авторитарности, моей личности и моей симпатичной физиономии. Похоже, она готова отдать свою лопаточку для торта с серебряной массивной ручкой, если я кинусь в ее стальные объятия. Вообще-то я ее понимаю.