Завтра Млечного Пути - Сурен Цормудян

– Привет, Макс. Садись, что стоишь?

– Ну и как это понимать? – продолжал Иглов, садясь за столик. – В 'С-13' зашел, Олега навестил, а ко мне наведаться некогда. Так?

– Чего ты кипятишься, Макс? Я только утром из Америки. Мне еще в Москве надо побывать. А послезавтра я вообще на Зети улетаю. Ну я просто физически не успею всех повидать! – начал оправдываться Ди Рэйв.

– Эй, терминатор! – крикнул Иглов роботу-официанту. – Выпить чего-нибудь дай!

– Поконкретнее, пожалуйста, – ответил невозмутимый робот.

– Чего уж конкретнее, сто грамм водки мне и моему, с позволения сказать, другу!

– Может не надо водки? А, Макс? Я в клубе с мичманом виски глотнул. С Олегом винца хряпнули. Чем день-то закончится?

– Так ты даже пил с ними? А я не при делах, да? Ну и кто ты после этого? – фыркнул Иглов.

– Погоди. Вот закончу все дела. Возьму отпуск. Соберемся все вместе…

Робот принес водку.

– Послушайте, уважаемый, – обратился Симон к официанту, – здесь не сто, здесь все двести грамм.

– Совершенно верно. Как и заказал ваш друг.

– Але, я заказывал сто грамм! – возмутился Иглов. – Я русским языком сказал, сто грамм водки мне и моему другу!

– Я знаю четыреста языков и наречий. Я прекрасно вас понял. Вы сказали: 'Чего уж конкретнее, сто грамм водки мне и моему, с позволения сказать, другу!' – робот даже голос Макса воспроизвел. – Выражения 'чего уж конкретнее' и 'с позволения сказать' я опускаю, поскольку они несут некую информацию о ваших панибратских взаимоотношениях и к делу не относятся. Остается – 'сто грамм водки мне и моему другу'. Это значит – сто грамм вам, и сто грамм вашему другу. Итого двести грамм на двоих. Если вы имели ввиду – сто грамм на двоих, то должны были сказать: 'мне и моему другу по сто грамм водки'. Чего не понятно?

Макс уставился на робота и после некоторой паузы, в которой Иглов находился в недоумении, угрожающе произнес:

– Иди отсюда, киборг-убийца.

– Не надо хамить, – надменно произнес робот, уходя.

– Успокойся Макс, – засмеялся Ди Рэйв. – На вот лучше, – Симон протянул ему бокал с водкой.

– Давай. За встречу, – Иглов тут же забыл про инцидент с официантом.

Они выпили и закусили бутербродами.

– Что у тебя за дела, кстати? – поинтересовался Иглов.

– Ну-у. Ты ведь смотрел новую 'Звездную сагу'? – почесал затылок Ди Рэйв.

– Ты что? Я же на премьеру в Лос-Анджелес прилетал! Забыл? – воскликнул Макс.

– Очень хорошо. Так вот, – Симон принял деловитый вид. – Как понимаешь, данное кино не есть плод чьего-то каприза. Сейчас, когда на дворе эра межзвездных путешествий, старая фантастика стала, в некотором роде, актуальна. Фантазия романтиков доконтактической эры особо актуальна для обывателей нашего времени. И наш режиссер, Николас Вистлер, решил сорвать банк на возрождении в мире кинофанов фантастики прошлого, адаптировав ее к современным реалиям.

– Ближе к делу. А то ты сейчас улетишь, а я так ничего и не пойму, – махнул рукой Иглов.

– А суть в том, что я лечу на Зети с презентацией фильма и пробной партией товаров нашего концерна. В том числе партия роботов типа Сайлер и Текнас. На эту парочку у концерна особые надежды. Предполагается, что на бытовых роботов, созданных по образу и подобию героев фильма, будет сумасшедший спрос. Хотя некоторые полагают, что индивидуальность этих персонажей может быть утеряна из-за массовости производства. Но мы, вероятно, решим эту проблему созданием продвинутого искусственного интеллекта, дающего возможность каждому экземпляру проявлять свой уникальный характер, не теряя конечно связи с первоисточником. Ну, а поскольку я приложил немалые, в том числе и материальные, усилия к созданию фильма, то презентовать все это буду я, так как я теперь не просто актер, а киномагнат.

– Вот как? А почему Зети? Это же черт знает где, на краю Контактики!

– Именно поэтому. На планетах, которые в настоящее время быстрыми темпами обживаются, есть особая потребность в роботах-помощниках. Одновременно со мной вылетают еще пять представителей с подобным грузом на другие планеты.

– Надолго летишь, киномагнат? – усмехнулся, передразнивая, Иглов.

– Да несколько дней. Дорога больше займет, чем я там буду. Потом вернусь, и, надеюсь, возьму отпуск.

В этот момент по репродуктору объявили о том, что на рейс до Москвы производится посадка. Друзья попрощались, и Симон направился к посадочной платформе.

Ди Рэйв сидел в кресле и смотрел в иллюминатор, за которым раскинулся красивейший вид величественного заката. Однако думал он не о красоте солнца, опускающегося в бескрайнее поле облачности, раскинувшееся под крылом самолета, а о красоте иной. Из головы не выходила эта неприступная, колкая на язык, а потому умная и сильная девушка. Симон как-то неожиданно понял, что все прошедшее после ухода из офиса Ганна время, он думает только о Жанне. Она понравилась ему сразу. Ее каштановые с рыжеватостью волосы, вьющиеся как клубы плывущих за окном густых облаков. Прическа Жанны не скрывала ее прелестной шейки, и Ди Рэйв даже успел заметить родинку на ней. Он буквально влюбился в ее, пьянящего вида, фигуру, но особенно в ее большие глаза, хотя зеленый цвет глаз всегда отталкивал его. Но только не эти…

– Добрый вечер.

Симон аж вздрогнул от неожиданности. Он отвернулся от иллюминатора. Рядом с его креслом стояла симпатичная стюардесса в синей униформе 'Аэрофлота'. Киномагнат отметил про себя, что и у нее глаза зеленые, но не идут ни в какое сравнение с глазами Жанны, хотя тоже весьма красивые. Ди Рэйв даже вытянулся вперед к стюардессе, чтобы получше разглядеть глаза девушки.

– Простите? – она отпрянула.

Поняв свою оплошность, Симон плюхнулся обратно в кресло и с невозмутимым видом заявил:

– Я говорю, что вы хотели?

– Я хотела узнать, не желаете ли вы чего-нибудь, – улыбнулась она.

– У вас есть шампанское?

– Конечно, – девушка кивнула.

– Будьте добры.

– Хорошо, сейчас, – стюардесса снова улыбнулась и двинулась дальше между рядами пассажирских кресел.

Ди Рэйв снова уставился на закат и думал о том, что же все-таки с ним происходит, хотя прекрасно понимал, что ответ очевиден. Он за пять минут умудрился влюбиться в девушку, которая не знала кто он и, более того, не скрывала своего презрительного к нему отношения. Даже узнав о нем. Как же так? А ведь Жанна очень соблазнительна, в более возвышенном, чем обычно, понимании этого слова. Она была красива и женственна. Смелая и благородная. Да, она благородна. Ведь она 'отшила' его без всякого кокетства. Резко и без пошлостей. Симон даже поежился в кресле, понимая, что ее поведение в общении с ним делает ей честь. Делает ее особенной. Он снова вспомнил глаза Жанны. В ее взгляде были скрыты и нежность и страсть, какая-то добрая грусть и ум сильного человека. И даже детская наивность. Сколько противоположных качеств в одном человеке.

Симон уперся лбом, в холодное стекло иллюминатора, словно оно способно помочь ему избавиться от этих мыслей. Он вытаращил глаза на темнеющий горизонт, на алые, от утонувшего в них солнца, облака, и страстно захотел разбить это стекло, выпрыгнуть из самолета и, рассекая небо, промчаться вниз. Долететь до офиса Ганна, проломить головою крышу и, ломая перекрытия, устремиться в приемную, где свалиться к ней на стол, за которым она что-то печатает, и крикнуть – 'Жанна! Я вас люблю!'. А она в ответ:

– Вот ваше шампанское.

– А?! – Ди Рэйв вздрогнул и обернулся.

– Я говорю, вот ваше шампанское, – произнесла стоящая рядом стюардесса.

– Спасибо, – вздохнул Симон, принимая бутылку и бокал.

Девушка как-то странно посмотрела на него и удалилась.

– Наверное, решила, что я больной, – вслух подумал киномагнат, наливая себе шипучий напиток. – Хотя по большому счету, сейчас так оно и есть.

Был уже поздний вечер. Вся столица оделась в пеструю мантию разноцветных огней и налилась характерными для этого времени звуками, доносившихся из общественных заведений, в которые хлынули освободившиеся от рабочих будней москвичи. Небо мерцало огнями аэромобилей над всем городом, и только над Красной площадью оно было чистым, поскольку это была закрытая для полетов частного транспорта зона. Но зато она была свободна для пеших прогулок. По площади сновали десятки людей. В основном приезжие. Встречались и представители внеземных рас.

Недалеко от мавзолея мерил шагами небольшой участок площади молодой человек, который, судя по всему, был из местных, поскольку мало обращал внимание на многовековое величие и восхищающую красоту этого места. Очевидно, привык и к виду Кремля, и к собору Василия Блаженного, и к тому ощущению могущества и великой истории, которое дарит посетителям Красная площадь. Но этот симпатичный, худощавый молодой человек, роста чуть выше среднего, больше обращал внимание на проходящих мимо девушек. Определенно он был жителем Москвы. Звали этого элегантно одетого брюнета Алекс Крюгер. Это было обычное имя для многих граждан Великой многонациональной Державы, коей являлась Россия. Ведь имя его друга, которого он здесь ждал, тоже было своеобразным. Друга звали Симон Ди Рэйв.