Новая дивная жизнь (Амазонка) - Анатолий Курчаткин

– Мама! – закричала от таксофона, глядя на них невидящими глазами, женщина. – Мамочка!..

Она дозвонилась, мать ее была дома.

– А кто у тебя папа? – спросила Маргарита девочку, чтобы поддержать разговор.

– Он демократ, – с серьезным видом произнесла Алиса.

– Кто-кто? – Маргарита не смогла удержать смешка.

– Демократ, – с прежней серьезностью ответила ей Алиса. – Он сейчас в команде у Ельцина, помогает устанавливать демократию.

– А-а, – протянула Маргарита. Как отреагировать по-другому, она не представляла.

– Да, он сидит в кабинете, который при коммунистах занимал самый страшный человек, – заявила Алиса.

Маргарита хотела погадать, кого могла иметь в виду девочка, мелькнула мысль о Берии, но тут же, юркая и скользкая, как змейка, несколько даже ядовитая, словно змейка была какой-нибудь гадюкой, другая мысль вытеснила мысль о Берии из головы.

– А он очень большой человек, твой папа, да? – спросила она Алису.

– Он в ранге министра, – с осознанием важности отцовской должности ответствовала ей та.

Ого, прошибло Маргариту. Хотя, конечно, девочка спокойно могла что-то путать.

Мать девочки повесила трубку и выступила из-под алюминиево-стеклянного кожуха.

– Дома! – всплеснула она руками. – Приехала в шесть утра с первым транспортом и отключила телефон, чтобы спать. Никогда в жизни не отключала, тут отключила! Только что поднялась, не имела даже понятия, что здесь сейчас происходит.

Еще один выстрел, выкатившись из-под арки, сотряс воздух. Словно лопнула гигантская железная бочка.

– Вот будут знать, как против демократии выступать, – прокомментировала выстрел женщина.

– Полина! – проговорила Маргарита. – Мы вот, пока вы звонили… мы разговаривали с Алисой… а вашему мужу, скажите, не нужно в его министерство толковых работников-гуманитариев? – Она не выдержала и невольно пустила нервный смешок. – А то у меня сейчас такой статус… безработная. Можете рекомендовать вашему мужу?

Полина смотрела на нее с недоумением и интересом.

И интересом, отметила для себя Маргарита.

– У вас высшее образование, я понимаю, есть, да? – спросила Полина после паузы.

– Филфак МГУ.

– Ой, филфак! – В голосе Полины прозвучало чувство сообщничества. – Не романо-германское отделение?

– Русской филологии.

– А у меня романо-германское, – сказала Полина. И тут же поспешно добавила: – Но все равно, факультет один.

– Факультет один, – подтвердила Маргарита.

– А вы каких убеждений? – спросила Полина.

– Демократических, каких еще, – отважно объявила Маргарита.

– Да, конечно, я не сомневалась, демократических, – подхватила Полина. – Конечно, каких еще.

Ей уже были полные тридцать, старше Маргариты лет на семь, не меньше, но Маргариту это ничуть не стесняло. Опыт прошедшего года выбил из нее все подобные комплексы.

– Всегда есть какие-нибудь вакансии, да? – смягчая вопросительной формой свою наглость, проговорила Маргарита. – Очень даже может быть, что эта вакансия ждет именно тебя, но ни ты о ней не знаешь, ни о тебе не знают.

– У вас есть еще жетон? – вместо ответа спросила Полина. Получила от Маргариты пластмассовый кружочек, ступила обратно к таксофону, быстро накрутила номер и, уже ожидая соединения, прикрыв микрофон ладонью, спросила оттуда: – Вас как зовут?

– Маргарита! – выкрикнула Маргарита.

Полина кивнула и отняла от микрофона ладонь:

– Привет! – Помолчала, слушая, что ей отвечают, и следом, глядя от таксофона на Маргариту, произнесла: – Ты просил меня найти тебе образованную, энергичную и демократической ориентации. У тебя еще нет кандидатуры? Я нашла.

Что ей говорили на другом конце провода, понять по ее лицу Маргарита не могла. Но, повесив трубку и выйдя из-под алюминиево-стеклянного кожуха, Полина сказала:

– Можете прямо сейчас подъехать? Снизу позвоните по внутреннему, подождете немного, вам оформят пропуск – и вы пройдете. Это там сейчас быстро все, по-демократически.

– А где «там»? – не смея верить происходящему и вся внутри вопя от радости, спросила Маргарита.

– На Старой площади, где раньше ЦК КПСС был.

Ни хрена себе, лексикой ее бывшего любовника ахнуло все в Маргарите. Алиса, похоже, ничего не выдумала. А если и выдумала, то не слишком далеко отойдя от правды.

– Только я вас попрошу – сказала Полина. Глянула на дочку, внимательно слушающую их, взяла Маргариту под локоть, развернула, чтобы встать к Алисе спиной, и прошептала жарко и торопливо: – Только я вас попрошу, не говорите, где мы и как познакомились. Раньше были знакомы. А то он, узнает, где я была, убьет меня!

Не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Эту простенькую народную мудрость с психотерапевтическим привкусом Маргарита повторяла теперь про себя, случалось, по нескольку раз за день. Она стала для нее родом жизненного девиза. К Новому году Маргарита уже два с лишним месяца работала в администрации президента, в должности, до которой другие, отдавшие всю свою жизнь государевой службе, всю эту жизнь росли и дорасти у них так и не получилось.

Муж Полины и в самом деле оказался большим начальником – председателем специальной комиссии при президенте, действительно в ранге министра, и он взял Полину к себе помощником. Ведущий специалист, называлась ее должность в табели о рангах. Эта должность позволяла ей прикрепиться к специальной – кремлевской – поликлинике на Сивцевом вражке, и не только ей, но и матери как члену семьи; мать тут же воспользовалась этим, побегала по врачам – и легла лечиться, а по сути отдыхать в кремлевскую больницу в Кунцеве.

Кабинет, который занимал муж Полины, принадлежал раньше начальнику специального контроля всей коммунистической партии, можно сказать, главе партийного суда, – так что Алиса была недалека от истины в его оценке. Этот глава партийного суда в августовские дни девяносто первого, когда Маргарита была у Белого дома, застрелил жену и застрелился сам, – а кабинет его остался. Он был громадный, в шесть окон, с высокими, четырехметровыми потолками, от двойной, с тамбуром входной двери до противоположной стены получалось метров двадцать, а то и больше. На окнах висели насборенные, торжественные белые шторы, в зависимости от того, насколько их приподнять-опустить, кабинет приобретал нахмуренно-сумрачный или светло-веселый вид. Впрочем, особенной светлотой он не отличался, сумрачность была свойственна ему изначально как некое родовое свойство.

Маргарита сидела в приемной. Вернее, там был ее рабочий стол – замечательная конторка со множеством полочек, по которым так удобно было раскладывать свои бумаги, – но сидела она за ним не часто – присаживалась, не сидела. Два эти с лишним месяца она провела в беспрерывном движении по зданиям администрации. Они все были соединены переходами, виляя по тем, можно было пройти от Старой площади едва не до Красной. Службы, по которым она ходила, располагались в противоположных концах этого канцелярского города, иногда, выйдя в надежде вернуться через четверть часа, она возвращалась через два часа. Маргарита приводила рабочие аппартаменты своего шефа в надлежащий вид. У мужа Полины не было в кабинете необходимой мебели, не было такой мебели и в приемной, и в другой, небольшой комнатке рядом с приемной, служившей прежде кабинетом заместителю партийного судьи, а теперь являвшейся чем-то вроде места для различных неформальных встреч, тоже все было голо. И не было нормальной пишущей машинки – какая-то заедающая, прыгающая, не пробивающая буквы, – хотя в других кабинетах стояли уже и компьютеры, не было ксерокса, чтобы размножить документы, элементарной вешалки повесить пальто. Все это было растащено после самоубийства партийного судьи, и те, кто работал с мужем Полины до Маргариты, не сумели восстановить утраченное. Сарайный облик помещений комиссии угнетал мужа Полины, и первое, о чем он попросил ее, – попытаться придать этому сараю более или менее пристойный вид. Ждать, разослав письма с просьбами, когда им все предоставят, можно было бы годы, и Маргарита пошла по службам сама. Заводить знакомства, устанавливать контакты, требовать ускорить, убыстрить, поторопиться. За два с небольшим месяца появились кресла, диван, журнальный стол для приватных бесед, вешалка и даже холодильник для полного комфорта, который она попросила из обыкновенного куража. Принесли ксерокс, хотя и не новый, не скоростной, но вполне исправный, поменяли пишущую машинку, поставили факс и невдолге обещали компьютер.

Но все же, конечно, она и сидела за своей конторкой – отвечая на звонки, выполняя роль секретаря, писала разные бумаги, переходя затем за машинку, чтобы перепечатать; и сегодня был как раз такой день, что сидела, – сегодня было заседание комиссии. Заседания происходили раз в неделю, она непременным образом должна была присутствовать на них, вести протокол, а также нужно было встретить всех членов комиссии, с каждым перемолвиться словом, предложить кому чаю, кому кофе, а до того еще и приготовить их.