Самоцветное ожерелье Гоби - Юрий Липовский

— Дза, дзугер! (Ну, ничего!) — невозмутимо отвечал Буян и тянул своих спутников вперед, старательно осматривая все базальтовые холмы и сайры.[6] И ему вновь повезло: в одном из сайров среди обломков серо-белого халцедона что-то заголубело, он нагнулся и поднял обломок — это был сапфирин. Рядом с ним лежали точно такие же. Буян оглянулся, ища глазами товарищей, хотел позвать их, но горло сдавило от мучившей жажды и внезапно нахлынувшей радости. И тогда он пошел один по сухому вымершему руслу, которое оживало перед ним, все более и более голубея от проглядывавших из пепельно-серой земли ярко-голубых, как цветки, камешков.

Буян двигался медленно, наклоняясь то в одну, то в другую сторону, поднимал с земли сапфирины и наполнял ими полевую сумку. Потом он поставил ее на землю и лег на открытую им россыпь, подставив разгоряченное лицо свежему гобийскому ветерку. Это был «звездный час» Буяна — он сдержал свое слово, нашел все же сапфирин, целую россыпь этого камня, такого же голубого, как небо над его головой.

Вскоре мы все уже были на открытой Буяном россыпи и провели необходимую работу по ее оценке.

Сапфирин был найден всего лишь в 6 км к юго-востоку от Их-Джаргалана. Россыпь, начинаясь с узкого сайра, постепенно расширялась к его устью и «впадала» в широкую плоскую ложбину между двумя базальтовыми холмами. Вот здесь-то и была главная, наиболее продуктивная, часть россыпи. Ее размеры в плане достигали 800X500 м. Обращала на себя внимание внешняя форма халцедоновых миндалин, треугольная и конусовидная, с вогнутым «дном». Мелкие обломки не превышали 2–5 см, а отдельные хорошо сохранившиеся миндалины достигали 15–20 см.

Россыпь была представлена исключительно голубым халцедоном, довольно неоднородным по декоративным качествам. Здесь встречался самый настоящий сапфирин, однотонный, от бледно-голубого до васильковосинего (сапфирового) цвета, хорошо просвечивающий на сколах. Реже мы находили не менее замечательные сапфириновые агаты с тонким чередованием белых и голубовато-синих полос. Иногда в центральных частях голубых агатов наблюдалась сердцевина медово-желтого или оранжевого цвета, напоминающая закат солнца. Несмотря на мелкую трещиноватость, все разновидности голубого халцедона были высокого качества. Концентрация его на поверхности была столь велика, что даже по самым скромным подсчетам в россыпи находилось несколько десятков тонн ювелирно-поделочного материала.

Сапфирин и изделие из него. Гоби. Месторождение «Гашуун». 1:1.

Опытной добычей сапфирина из открытой россыпи была поставлена последняя и счастливая точка в агатовой программе того урожайного сезона. Мы привезли добытое сырье в Улан-Батор и передали художникам, которые встретили его с восторгом. Они уже вплотную работали над мозаичным панно из камня для украшения центрального зала строившегося Дворца бракосочетания.

Композиция этой мозаики была разработана московским художником Е. Н. Яценко и его монгольскими коллегами в лучших традициях монгольского прикладного искусства с учетом символики цветов и узоров. На ее изготовление пошли многие монгольские самоцветы: разноцветные агаты, яшмы, родонит, зеленый лиственит и многие другие. В центре мозаики — изображение легендарного цветка Востока лотоса, символически выражающего старинную заповедь: «Пусть Ваша душа будет так же чиста, как лепестки лотоса, корнями уходящего в ил, но чистого от донной грязи!».

Когда создавалась каменная картина и мы подбирали к ней цветные камни, то не пришлось задумываться над тем, какой материал может быть использован для изготовления лепестков лотоса. Им мог быть только голубой халцедон, чистый и нежный, как юная невеста, входящая в торжественный зал дворца.

Глубокий нежно-голубой цвет сапфирина вызывал у многих положительные эмоции. Нас часто спрашивали, почему халцедон голубой? В самом деле — откуда у него такая редкая и весьма необычная окраска?

Природа окраски халцедона уже давно интересовала многих минералогов. Один из них, американец Дейк, связывал голубой цвет халцедона из Калифорнии с присутствием в нем органического вещества, ибо окраска его исчезала при нагревании. Другой американский исследователь, Лейтнер, предположил, что голубое окрашивание халцедона происходило под действием солнечной радиации. При этом он утверждал, что халцедон на поверхности имеет более интенсивную голубую окраску, нежели тот, который находится на глубине. Кстати говоря, это не подтвердилось нашими наблюдениями на монгольской земле: монгольский халцедон имел одинаковую степень окраски независимо от своего местоположения. Дело, по-видимому, было в другом. Известный минералог Дж. Дэна связывал возникновение голубой окраски с рассеянием света от присутствующей в халцедоне двуокиси титана в виде рутила и тончайших пылевидных частиц.

Природой голубой окраски монгольского халцедона заинтересовались сотрудники Минералогического музея им. А. Е. Ферсмана АН СССР в Москве. И мы предоставили им необходимый материал. Исследования, проведенные Г. П. Барсановым и М. Е. Яковлевой, дали неожиданно интересные результаты. По их данным, голубая окраска халцедона вызывается дисперсно рассеянным цирконом, содержание которого составляет 0.026—0.22 %. Это предположение вполне согласуется с данными исследований циркониевых красителей, которые используются для изготовления цветных циркониевых глазурей. Действительно, краситель, состоящий из двуокиси циркония и двуокиси кремния (в тех же количествах, что и в цирконе) и содержащий к тому же ванадат аммония и фтористый натрий, после предварительного обжига при температуре 800 °C становится голубым. Что же происходит? Разглядывая краситель под микроскопом, можно увидеть возникшие в нем кристаллы голубого циркона, цвет которого в свою очередь обусловлен вхождением ванадия в его структуру, что является следствием присутствия фтористого натрия. Итак, в конечном итоге необходим ванадий, окрашивающий циркон, который, в свою очередь, обеспечивает голубую окраску халцедона. Исследования доказали, что ванадий неизменно присутствует во всех образцах монгольского халцедона в количестве до 0.001 %.

Что еще сказать о голубом халцедоне-сапфирине?

В старинном тибетском трактате я нашел сведения о том, что сапфирин считается лечебным камнем, избавляющим от меланхолии и создающим хорошее настроение. Я охотно верю этому утверждению. Когда я смотрю на этот камень в серое ленинградское ненастье, то вижу в нем лазурное монгольское небо, вспоминаю своих друзей и сам не замечаю, как поднимается у меня настроение. Хвала голубому халцедону — подлинному камню радости!

Встреча у горы драгоценного пламени

«В дороге, особенно в дальней и трудной, человек обязательно что-то открывает, если не для науки, то для себя самого».

Памятный камень

Я люблю камень. Люблю той неиссякаемой и благодарной любовью, которая с юношеских лет захватила меня и не оставляет все эти долгие годы. Любовь к предмету своего труда необходима в любой творческой профессии, в профессии же геолога-самоцветчика без нее просто не обойтись. Это тот «компас земной», который ведет нас по жизни через радости и невзгоды, успехи и неудачи, мучительные сомнения, спады и творческие подъемы. Конечно, с годами наши чувства притупляются и мы становимся как бы заземленнее. Но если нас настигает равнодушие к своей профессии, если нас не влечет весной в экспедицию и мы не испытываем трепетного волнения, глядя на камень, то это верный признак, сигнал о том, что пора прощаться со своей профессией, какой бы желанной она не была прежде.

Мы, геологи и минералоги, посвятившие себя служению камню, обязаны знать минералы и породы «в лицо» (а их сотни различных видов и разновидностей), уметь безошибочно отличать их друг от друга, знать условия их образования и признаки, по которым можно находить те или иные камни в природе. А сколько замечательных свойств хранит в себе камень! Надо знать эти свойства, уметь раскрыть их и заставить служить человеку. Но чтобы найти и добыть камень, нашему брату-геологу приходится проводить большую часть своей жизни в экспедиции, или, как принято говорить, в поле. И, где бы ни находился геолог, где бы ни проходила его работа — в горах Памира, в Сибирской тайге или пустыне Гоби, он всюду испытывает накал творческого труда и ни с чем не сравнимое ощущение романтики своей беспокойной профессии. Камень владеет умом и сердцем геолога. Бывает, что он даже снится ему по ночам. Глядя на камень, специалист может «прочитать» всю бесконечно длительную историю его земного существования. Он может мысленно повторить весь тот маршрут, что привел его к этому камню, может с фотографической точностью воссоздать местонахождение того или иного камня с массой всевозможных подробностей и ассоциаций. Таково уж обостренное до предела свойство зрительной памяти и профессионального отношения геолога к камню как к источнику разнообразной информации и, более того, как к кусочку его собственной жизни.