Трудно быть сержантом - Химэн Мак (Mackenzie Hooks Hyman)

— Здравствуй, как поживаешь? — Хорошо, надеюсь, и ты тоже.

— Да, хорошо, — ответил он, продолжая стоять и смотреть на меня.

— Вот жарища-то, правда? — сказал я, глядя на парня.

Суконная форма на нем потемнела от пота, как будто он только что выкупался в реке,

— Ты хочешь занять эту нижнюю койку? — вдруг спросил он.

— А она что, твоя?

— Нет, не совсем. Обычно в армии бывает так: кто пришел первым, того и место, а я был здесь…

— Хорошо, — прервал я его, — раз ты был здесь раньше, занимай.

— Теперь койка уже не моя. Мне надо было что-нибудь оставить на ней, а я этого не сделал. В следующий раз буду умней, — проговорил парень.

— Можешь занимать, — повторил я, — я сижу здесь просто так.

Но парень покачал головой:

— Нет-нет, занимай ты. Мне надо было что-нибудь оставить, а я не оставил. Я сам виноват.

— Я только хотел посидеть здесь, занимай, — пытался я уговорить парня.

Но он продолжал отнекиваться:

— Нет-нет, я сам виноват, я должен был что-нибудь положить на койку, а раз я не сделал этого, значит, это место не мое. Пусть это будет впредь мне наукой.

Тогда я решил солгать и сказал, что не могу спать так низко, что дома я всегда устраиваю себе постель высоко над полом, подкладывая под ножки кровати кирпичи. Но и это не помогло. Упрямый новобранец продолжал убеждать меня:

— Солдат должен знать, что для того, чтобы его место не заняли, на нем нужно что-нибудь

оставить. — И он всем своим видом показал, что не желает больше говорить на эту тему.

Затем он попытался закинуть на верхнюю койку свой мешок, по, как ни пыхтел и ни тужился, не смог поднять его выше плеча. Я, было, хотел помочь ему, но, зная, что имею дело с упрямым человеком, отошел в сторону и стал наблюдать, что будет дальше. Так как у парня ничего не получалось, я не выдержал и сказал:

— Послушай, давай я займу верхнюю койку.

Но коротыш только покачал головой и опять начал пыхтеть над своим мешком.

Тогда я решил схитрить, чтобы как-то помочь бедняге, и незаметно стал поддерживать мешок одной рукой. Но не тут-то было! Оказывается, с другого конца казармы за нами наблюдал Ирвин. Он быстро подошел ко мне и проговорил:- Убери-ка руку, Стокдейл. Пусть он сам поднимает.

Я отнял руку и тут же был вынужден подхватить мешок. Не сделай я этого, он свалил бы своего хозяина с ног. Вокруг нас начали собираться любопытные. Я сказал:

— Ирвин, я только…

Но он опять набросился на меня:

— Такой здоровый, а не нашел ничего лучшего, как меряться силой с парнем, который вдвое меньше тебя. Неужели ты не можешь найти партнера по своему росту?

— Послушайте, Ирвин, да я ничего худого не хотел сделать. Я…

Но тут в наш разговор вмешался коротышка. Он выпрямился и, смотря Ирвину прямо в лицо, зло сказал:

— Думайте, что говорите!

Ирвин на минуту замер, взглянув на него я опять заговорил, но коротышка сказал еще решительнее:

— Займитесь лучше своими собственными делами!

— Я думал тебе помочь, дружище, — начал было Ирвин, — этот парень хотел…

— Это наше дело, — возразил коротышка, — никто не просил вас вмешиваться.

— Послушай, недомерок, я только хотел тебе помочь. Я…

— Кого это вы назвали недомерком! — возмутился новобранец. — Кто вас сюда звал, а?

— Ладно, не хочешь, чтобы тебе помогали, дело твое.

— Да, вот именно, и не суйте нос в чужие дела.

Ирвин явно не ожидал, что с ним будут так разговаривать. Он просто растерялся, начал что-то объяснять, но ничего вразумительного сказать не смог. Тогда он повернулся ко мне и, сверкнув глазами, прошипел:

— Если из-за тебя у меня еще раз будут неприятности, ты у меня узнаешь, парень. — С этим и словами он быстро направился к своей койке в другой конец казармы.

Коротышка долго не, мог успокоиться, он что-то бормотал себе под нос, возясь со своим мешком. А мне даже понравилось, как все это кончилось. Я, конечно, не прочь был рассказать коротышке кое-что об Ирвине, но торопиться было некуда. Я сел на койку и стал наблюдать за ним, пока он поднимал мешок наверх. При этом он старался дышать ровно, чтобы показать, будто это ему ничего не стоит.

— Хочешь закурить? — спросил я. Он отрицательно покачал головой, потом хотел что-то сказать, но вместо этого лишь тяжело вздохнул, Я, конечно, сделал вид, что не заметил

этого. Наконец, отдышавшись, он проговорил:

— Нет, спасибо, я не курю. Курение вредно для здоровья. Оно укорачивает жизнь. Но все же спасибо!

Тут я говорю ему тихо, чтобы никто не слышал:

— Мне, наверное, надо было предупредить тебя раньше, но не было возможности. Ирвин, говорят, был на каких-то курсах вневойсковой подготовки офицеров. Ты ведь этого не знал. Я и сам услышал только перед приездом сюда.

— Это не имеет никакого значения, — ответил парень.

— Да нет же, с этим нельзя не считаться.

— Неважно, что он был на курсах. Если он их не закончил, он не выше рангом, чем любой из нас. Кроме того, он, как видно, еще не принимал присяги, да даже когда и примет будет не выше остальных, потому что звание присваивают только тем, кто прошел весь курс обучения. Он может делать вид, будто у него есть звание, но меня не проведешь. Я хорошо знаю порядки на этих курсах.

И тут он стал подробно, рассказывать мне о них. Я слушал внимательно, стараясь не пропустить ни слова.

Казалось, что этот маленький паренек осведомлен о курсах вневойсковой подготовки офицеров лучше, чем сами курсанты. Он знал даже, когда и как они были созданы. Он рассказал, что его двоюродный брат проходил вневойсковую подготовку на курсах механизированных войск при университете в Джорджии, а один его знакомый- на пехотных курсах в Далонеге. Потом он начал объяснять мне разницу между этими родами войск и сказал, что любит больше всего пехоту, потому что только пехотинцы настоящие солдаты. Остальные рода войск он считал вспомогательными и особенно плохо отзывался о военно-морском флоте.

— Ты только подумай! Короткая, старомодная белая форма и прогулки по палубе. Каждый день одно и то же. Ты только представь себе! — возмущался он.

— Да, — соглашался я, — я тоже всегда так думал. Пехота лучше всего.

— Не может быть никакого сравнения! Стоит только вспомнить войну между Севером и Югом. Что ты скажешь об этом?

— Да, я тоже всегда так думал.

— Вот-вот, об этом я и говорю. Понимаешь? — Потом он взглянул в ту сторону, где сидел Ирвин, и добавил:

— Держу пари, что он учился не больше года, а то и меньше. И притом, наверное, на курсах механизированных войск или полевой артиллерии, скорее всего, полевой артиллерии.

— Это не даст ему никакого права командовать нами, — вставил я.

— Правильно, он не старше нас по званию.

И чем больше я об этом думал, тем легче становилось у меня на душе. Самое большое мое желание было жить со всеми в ладу и никому не причинять беспокойства, и я надеялся, что рано или поздно так и будет, если я постараюсь ни с кем не ссориться.

Поэтому, когда мы вышли и построились пе-ред казармой, чтобы идти на ужин, я старался быть со всеми очень вежливым и пытался вступить в разговор, словно ничего не случилось, но на меня никто не обращал внимания. Только Ирвин не оставлял меня в покое. Проходя перед строем, он остановился около меня и грубее обычного рявкнул:

— Эй, ты, равняйся!

А когда мы шли, он нарочно наступил мне на пятку и сказал:

— Шагай в ногу, ты, парень, ведь не за плугом идешь.

Все расхохотались, и я тоже засмеялся, сделав вид, что я никогда ничего смешнее не слышал: ведь я не хотел ни с кем портить отношения. Но это не помогло. Ирвин толкнул меня в спину и под общий смех еще несколько раз наступил мне на пятки. Я попробовал засмеяться, но это было нелегко, потому что пятки у меня болели.

Мне казалось, что в случае придирок следует отделываться смехом, но, когда парни взялись за маленького Бена Уайтледжа (так звали коротышку), мне очень это не понравилось: ведь Бен никому ничего плохого не делал. Когда мы сели за стол, парни начали приставать к нам обоим. Я посмеивался и, как мог, терпел. Я считал, что они просто напросто грубияны. Но парни не унимались. Ирвин то и дело толкал меня под столом ногой и делал обидные замечания. Он даже сказал: