Трудно быть сержантом - Химэн Мак (Mackenzie Hooks Hyman)

Я сел, закурил и стал наблюдать за Беном. Разделавшись с Лаки, он поднялся и начал гордо расхаживать по сортиру, размахивая кулаками, как в боксе, и делая глубокие вдохи и выдохи. На лице у него сняла широкая улыбка, от которой у меня сразу стало легче на душе.

— Ну, как дела, Бен? — спросил я.

Играя своими жидкими мускулами, он ответил:

— Лучше не бывает, дружище.

На него приятно было смотреть. Но скоро я глубоко задумался. Да и было над чем. Ведь ребята определенно разозлятся на меня. А какой разгром был в уборной: по всему полу валялись карты, папиросы, спички, осколки стекла.

Но все-таки игра стоила свеч! И Бен, наверно, думал так же. Он ходил гоголем, его просто нельзя было узнать.

Отдохнув немного, мы подняли ребят, открыли двери и пропустили их в казарму, но Ирвин все еще не приходил в себя. Я велел двум парням вернуться и помочь ему, но они ничего не могли сделать, так что нам с Беном пришлось самим тащить его. Правда, Бен мог поднять только одну ногу Ирвина, хотя и старался изо всех сил. Мы отнесли Ирвина на кровать, укрыли его одеялом, а потом и сами отправились спать. Я чувствовал себя прекрасно и знал, что на этот раз буду крепко спать. Мне уже незачем было вспоминать о том, что было в последние два дня. С приятным сознанием того, что они больше не повторятся, я повернулся на бок и через несколько секунд уже спал крепким сном.

ГЛАВА VII

На следующее утро все были очень любезны со мной и совсем не сердились. Я проснулся рано, раньше Бена, и пошел в уборную умываться. Там я застал нескольких ребят, и надо сказать, что все они были очень вежливы. Правда, когда я вошел, они немного испугались. Один из них перестал бриться и уставился на меня. Я кивнул ему и поздоровался, но он будто замер с бритвой в руке и с открытым ртом. Я подошел поближе и хотел дружески похлопать его по спине. Но стоило мне поднять руку, как парень, втянув голову в плечи, отскочил в сторону и забился в угол. Я направился к другому умывальнику, но и здесь произошло почти то же самое. Около умывальника стоял толстый парень, по имени Пит и настороженно наблюдал за мной. Я спросил:

— Ты будешь здесь умываться?

Парень поспешно отошел от раковины и проговорил:

— Умывайся сначала ты. Я не тороплюсь.

— Нет, я подожду, пока ты умоешься.

— Но я не тороплюсь, — убеждал меня парень. Я все-таки отошел в сторону, уступив ему место. Толстяк решился подойти к умывальнику, но занимал его недолго. Он несколько раз ополоснул лицо водой и, торопливо схватив свои туалетные принадлежности, сказал мне:

— Пожалуйста, я уже умылся, большое спасибо.

— Очень тебе благодарен, — ответил я. Я стал умываться, тихонечко насвистывая. Тогда и остальные стали бочком подходить к раковинам и тоже умываться. Закончив свой туалет, я вернулся в казарму, чтобы разбудить Бена. Он крепко спал и, когда я потряс его, только что-то проворчал, но не проснулся. "Пусть еще поспит, не буду его беспокоить", — решил я и отправился будить Ирвина.

Подойдя к его койке, я увидел, что он выглядит неважно. Одна сторона лица у него почернела, а верхняя губа сильно распухла. Я потряс его, и он открыл глаза.

— Ирвин, тебе лучше встать, а то опоздаешь на завтрак, — сказал я.

Мне показалось, что он здорово зол, потому что с минуту он в упор смотрел на меня, а потом тихо застонал и снова закрыл глаза. Я оставил его и пошел будить Бена. Но не успел я подойти к его койке, как Ирвин вскочил и довольно резво зашагал в уборную. Я опять принялся трясти Бена.

— Пора идти завтракать, — говорю, а он в ответ только ворчит.

— Вставай, Бен, петухи уже пропели и хотят пить, — пытался я рассмешить его.

Наконец Бен открыл глаза, хмуро посмотрел на меня и уставился в потолок.

— Вставай, — приставал я, а он даже не пошевелился и продолжал лежать.

— Что с тобой? — спрашиваю, потому что я уже начал беспокоиться, не избил ли его кто-нибудь этой ночью. — Мы выходим строиться, ты опоздаешь.

Тут он приподнялся, отбросил одеяло и сел. Волосы у него были сильно взъерошены, а, глаза смотрели бессмысленно.

— Ладно, ладно, сейчас встаю, — пробормотал он, слезая с койки, и больше не проронил ни слова.

Его поведение меня озадачило: ведь он никогда не был таким медлительным. Обычно он быстро вставал, старательно начищал свое обмундирование, приводил все в порядок, а сегодня еле-еле слез с койки и медленно стал надевать ботинки, а потом брюки. Покончив с одеванием, Бен взял мыло и полотенце и, с трудом переставляя ноги, потащился в уборную. Когда я уже занял свое место в строю, чтобы идти завтракать, он все еще оставался там. Я не спускал глаз с двери и ждал его. Наконец я не выдержал и побежал в казарму. Вижу, он стоит спиной к койке. И медленно надевает рубашку, словно ему совсем некуда спешить.

— Дружище, если не хочешь опоздать на завтрак, поторопись, ты что-то очень медлишь

сегодня, — уговаривал я его, но он продолжал, не спеша одеваться, застегивая одну, за другой маленькие пуговки рубашки.

— Я почти не спал сегодня ночью, — наконец проговорил Бен, позевывая.

— А я спал очень хорошо, давно уже так не спал, — похвалился я.

— Вначале я тоже хорошо уснул, но вдруг проснулся и стал думать и долго не мог снова заснуть.

— Правда? Это почему же? — спросил я. — Не знаю почему, но не спал. Он хотел еще что-то сказать, но в этот момент раздалась команда, ж мы бросились догонять строй.

Позавтракали мы хорошо. Я ел много и с аппетитом. А бедный Ирвин ничего не мог есть и только выпил немного кофе. Видно, челюсть у него сильно побаливала. Я не отказался от его порции, а также и от того, что осталось у Лаки. У него тоже в это утро был плохой аппетит, так что у меня получился довольно плотный завтрак. Бен почти ни к чему не притрагивался. Он лишь ковырял вилкой в тарелке и долго размешивал сахар в кофе. Казалось, его злит уже одно то, что он сидит в столовой. Через некоторое время он встал, взял свой поднос и ушел, не сказав мне ни слова.

Когда я вернулся в казарму. Бен лежал на койке, уставившись в потолок. Я сел на свою койку и сначала не хотел его беспокоить. Но мне не сиделось, и я решил поговорить с ним. Когда все ушли, я спросил Бена, что его беспокоит.

— Ничего особенного. Просто очень мало спал, — нехотя ответил он.

— Может быть, кто-нибудь тебя побил этой ночью?

— Нет-нет, что ты. Это я оттого, что… — Но он не договорил, глубоко вздохнул и отвернулся. Я подождал немного. Вдруг он быстро поднялся и, глядя прямо мне в глаза, проговорил:

— Уилл, ты не должен был этого делать, тебе не нужно… — Но он опять замялся, глубоко вздохнул и снова повалился на кровать.

— Чего я не должен был делать? — спросил я, но Бен только покачал головой. — Чего я не должен был делать, Бен? — снова спросил я, пытаясь узнать, в чем дело, но он перебил меня:

— Рассказывать нет никакого смысла. Ты не можешь понять меня, но ты в этом не виноват.

Тут, наконец, я понял, что Бен тяжело переживает вчерашнюю потасовку в уборной. Я стал его успокаивать, но он продолжал свое:

— Мы погибли, Уилл. Нам это может испортить все дело. Когда я приехал сюда, я держал язык за зубами, никому ничего плохого не делал и думал попасть в пехоту. Мне казалось, что и ты захочешь пойти в пехоту. У меня плохое зрение, но я думал, что это полбеды. А вот теперь, когда они узнают…

— Что узнают? Кто они? — допытывался я.

— Кто-нибудь обязательно расскажет начальству о том, что произошло вчера. Что тогда? Ты думаешь, что после этого нас возьмут в пехоту, Уилл! Нет, друг, они не захотят с такими связываться. Им нужны люди выдержанные, умеющие держать язык за зубами и вести себя как надо. Мы допустили ошибку, Уилл. Солдат не должен так поступать. Ты понимаешь, солдат не должен ввязываться ни в какие скандалы в сортирах. Он должен проявлять себя на поле боя, где идет настоящая битва. И какое ему дело до какой-то глупой возни в уборной. Для него это слишком мелко. Ты, наконец, понял меня, Уилл?