В огонь - Валерий Терехин

«Куртка, заклёпки, осветленная чёлка, серьга в ухе. Мне и двадцать лет назад такой прикид претил. Ладно, не пляши, говорить не о чем. Всё равно скоро выходить».

Электросостав подплывал к платформе Дедо́вская. Пришлось заблаговременно продираться к выходу.

– Нет, я верю только в стального парня из спецназа!.. – послышалось вдогонку под аккомпанемент распаленной пневматики.

Сиганул через сумки с рассадой на неосвещенную платформу, по ветхим, искрошенным ступенькам взобрался на эстакаду и засеменил по переходу, покашиваясь на провисавшие где-то внизу провода с тарелками изоляторов.

«Их бы свистнуть, насадить на штыри, добавить к ударной установке и барабанщик заколотил бы дробь с лезгинкой. Только вот кануло в лету “Привычное дело”. Где теперь забулдыга Бабай? Погиб, наверно, война была, а он на их стороне… – Он взглянул на часы и ускорил шаг. – А вот и наша зелёнка, хвойно-болотная. Не опоздать бы в Срубчатый, а то Хорунжий умчится из посёлка. Небось, матерится, меня дожидаючись, но сидит, лишь бы Нагибалова не рассердить. Полковника все боятся. “Love him, yes we love him…” Влюблены до безумия в этот ужас».

Мобильник в нагрудном кармане рубашки задергался и пропищал, пропустив в электронное чрево эсэмэску. Пришлось вытащить трубку, на ходу разложить, ткнуть пальцем иконку «Сообщения». Выскочили: «Входящие. 3 новых». Нажал ещё и прочитал на дисплее sms-весточки:

…

ГДЕ ТЫ?

…

С КЕМ?

…

ОТЗОВИСЬ, ЛАПА!

…

«Милена бесится. И ответить на попрёки западло, а то расшифруют биллинг через подстанции сотовой связи и засекут наше Лонжюмо. Оргкомитет и так на карандаше. Лучше перестраховаться, иначе Хорунжий накапает на меня Нагибалову. Жаль, не могу забанить твой ник, благоверная, зажала со всех сторон. А что Мутнов, кент лощеный, живет лучше? Хорунжий баял, ездил к куратору на день рождения в Килогорск гудеть на флэту́. А жiнка-стоматолог опилась палилкой и давай лупить муженька-аппарат-технолога сковородой, гости-чоловiки обгоготались… В перестройку с провинциалками было проще. Раздолбай Пучков с незабвенного семинара мечтал напечататься на халяву, и засел писать конъюнктурный роман о пута́нах. Не хватало устремисту натуры, и понесла его нелёгкая к “Интуристу” в импортном костюмчике, да с пустым кошельком: “Почём ходишь, девочка?” “Десять ‘красненьких’, мальчик. Я чистая, обслуживание и класс гарантирую!” Ну, а он сразу: премьеру Литинститута – льготная скидка, и чтоб после пролетарского акта контрольный поцелуй в формате “супер”! И обслужили не-мальчика досконально. Но по головке не погладили. Как увидали бывалые бабы трёшки и рубли советские, завизжали во весь голос и позвали качко́в. Те вставили куда надо, тариф “деревянный” скомкали, в хайло ему засунули, отвезли в общагу, и зашвырнули голого на вахту. Такой вот столичный сервис, с фингалом под глазом. Муру́ пучковскую не опубликовали: истёрлась, видать, либеральная этикетка, и остался мастер-пофигист без маргарит и московской прописки. Годы пролетели, отовсюду балду́ повыкидывали и приютила сестра в Тьмутараканске, сжалилась. Там и догнивает проститут с простатитом, порносайты окучивает, заходит на форумы, поучает молодёжь, вывешивает на стартовую страницу стариковские былички про половую жизнь: мол, СПИД не спит! Гонорар какой-то ему сыплется от производителей контрацептивов, тоже мне, культуртрегер постнулевых. А ещё в день знаний грозился смешать меня с землёй… И кому теперь нужна эта туша? Господи, с какими скотами свела когда-то судьба в Москве, хуже не видал!..»

Порыв прохладного ветра донёс запах гнили. Зажав ноздри пальцами, перевалил на ту сторону железнодорожного полотна и очутился среди коммерческих ларьков и киосков, из которых один еще работал.

«Ничего, распогодится. Успеешь изжариться в Запорожье. Может, отдохнешь чуток, забудешь про всё, 05-й… Нагибалов не зря всех числит по номерам. На то мы и серая гвардия, чтобы нас не знали в лицо».

За последним освещенным козырьком расстилалась гнетущая темнота. Густой ельник вплотную подступал к болоту, по краям которого маячили пятна помоек. Сквозь кроны едва мерцали далёкие огоньки, утопавшие во мраке.

«Улица Локомотивная. Задворки страшного мегаполиса».

Увёртываясь от залапанного орешника, заспешил по асфальтовой дорожке. Под ногами хрустела игольная сыпь.

Двухэтажный бревенчатый сруб, построенный когда-то немецкими военнопленными, местный военкомат отбил под молодёжный клуб «Юный патриот» лет пять назад. А подвал для собраний военно-спортивного отделения «клуба» выканючили через вопненский муниципалитет.

«Не забесплатно, небось. Хорунжий сунул кому-то в лапу, и теперь видный член движения. А меня всё футболят с Кубани в Лабашиху, с Лубянки в Вопню…»

Вспомнились тягостные прощальные дни в лабашихинском ОРЧе на улице Зарина. Под самое расформирование сверху распорядились уничтожить базу данных на этносообщества. И вместе с матерившимися ребятами он раздёргивал системные блоки компьютеров и бабахал молотком жёсткие диски. Тут и Милена к ним сунулась невпопад: готовила статью о работе инспекции по делам несовершеннолетних, искала Моргунову. Или, может, разводка Облезлова мужчину искала… Приехала бы в Лабашиху на день позже, никогда бы не увиделись и разминулись навсегда. А пока любезничал, заикаясь, с помятой красоткой (системный блок б/у), кто-то сунул в руку трубку, и послышался голос Хорунжего. Пришлось выдвигаться в Вопню, на противоположный край бесконечной Москвы. Удалось застрять там, в аппарате Оргкомитета, и вновь остаться на плаву.

«Ходил когда-то на репетиции в подвал, и теперь точно так же в партийную школу шастаю… Подвальный человек, подвальная жизнь, как там у Достоевского “подпольное сознание”»[8], – ворчал он про себя, осторожно продавливая носками кроссовок прогнившие досчатые ступеньки. Напоследок, вытянув подбородок, оглянулся на запах гари – на месте соседней двухэтажки зияла дымистая мгла.

На скрип выглянул низкорослый крепыш в спортивном костюме, с бесформенным, словно сведённым в кулак лицом – Хорунжий, один из двух первых замов Нагибалова. Вместо рукопожатия пихнул в плечо костистой лапищей.

– Чего зыришься, позавчера снесли. Предпоследняя была в посёлке. А стены и брёвна спалили бомжи. Мы их днём повыгоняли, а они ночью оторвались… Ничего, оборудуем здесь полосу препятствий… А нашу фрицевскую хибару попробуй сломай! Да еще с дойчевским фундаментом. Умели строить гансы, не то, что наша пьянь забубённая. Ныряй, чего мнешься… До́й-чен зольда́-тен!!!.. у́нтер офеци-рен!!!..

«Деды в гробах переворачиваются, скот… Здесь в 41-м передовая была, траншеи, заваленные трупами… Выходит, гибли за твою свободу пьянствовать и трахаться!»

Смолчал. Нагнув голову, вошёл и осторожно распрямился. Трухлявый свод, затянутый изнутри рубероидом, оброс паутинными ловушками, в которых подрагивали комочки дохлых мух. У черной ученической доски, укрепленной на железобетонной опоре, выстроились в неровные шеренги лавки, табуреты и ломаные стулья, засиженные до полированной смоли и сдвинутые как попало.

«Лет сорок назад здесь, наверно, репетировали доморощенные “Слэйд-ребята”, а теперь, когда Нагибалов приезжает, запираются и по скайпу нахваливают соратников-скинов в Штатах».

– Посиди, братан, сейчас принесу ксиву, бабло́ и все дела… «Хорунжий… Кто тебе присвоил чин? Казачество местное или донское-кубанское? Не похоже. Туда и без тебя набрело неудачников в проклятые 90-е. Жил-был затёртый жизнью бесквартирный разведённый капитан Советской Армии, а потом глядишь, а он уже “генерал-лейтенант казачьих войск”, носится с аксельбантами по бюрократическим коридорам в поисках финансирования…»

Зевнул, сморённый усталостью, но вдруг под самым сердцем в нагрудном кармане загудел мобильник. Пришлось извлечь трубку, разложить и читать эту дребедень. «Эта покоя не даст… Про “Любовь по телефону” спели Foreigner в 79 году. Про ревность с эсэмэсками, наверно, кто-нибудь тоже спел».

…

КТО ОНА?

…

ОПЯТЬ МОРГУНОВА?

…

ПРИСТАЛА ЭТА БЛЯДЬ ИЗ УБЭПА?

…

У ТЕБЯ ЕСТЬ Я!

…

Он стёр по очереди все sms-послания, очистил крохотный дисплей. «Эх, благоверная, думаешь мне охота париться в биогазе? Когда рядом смердит упитанный функционер…»

– Держи билеты! – Хорунжий плюхнулся на соседнюю лавку – Вот, командировочные, пересчитай. И постарайся уложиться в баланс. Мутнов на “Hond’е” продирается через пробки, будет через полчаса. Что-то пронюхал этот килогорский чмошник. Вот возьмет и всех сдаст в управление по защите конституционного строя!.. Проконтролировать ему неймётся и обязательно через фэйсбук. В долю набивается, сволочь. Ревизор, бля…

«Деньги, билеты, паспорт, вроде, всё в порядке. А этот чего напрягся-то, чего му́тного педалирует?.. Небось, затеяли в большом политсовете очередную интригу против оргкомитета, чтобы выжить оттуда Нагибалова и посадить выходца из органов, а то, видать, совсем “органы не работают”… – Его передернуло от раздражения. – Аппаратные игры, перестук клавиатуры, факсы, принтеры, ксероксы, сканеры, это для них в Москве. Я-то еду на войну настоящую. Им по запорожским хуторам от упаковцев[9] бегать слабо́».