Любящие братцы (Мария-Антуанетта, Франция) - Елена Арсеньева

Вот что писал Филипп Друль, член Конвента: «Когда голова приговоренного падает под мечом закона, только злое и аморальное существо может этому радоваться. К чести людей моего пола скажу, что если и встречал это чувство, то только в женщинах; они вообще более жадны до кровавых зрелищ, чем мужчины; они, не дрожа, смотрят, как падает нож гильотины, этот современный меч, одно описание которого исторгло вопль ужаса у Учредительного собрания, которое не захотело даже дослушать его до конца: но там заседали мужчины; женщины в сто раз более жестоки».

И далее:

«Отмечают, что именно женщины в народных движениях способны на самые ужасные деяния: месть, эта страсть слабых душ, мила их сердцу; когда они могут творить зло безнаказанно, то с радостью хватаются за возможность избавиться от собственной слабости, ставящей их в зависимость от судьбы. Это, конечно, не касается женщин, в которых образование или природная мудрость сохранили достойные нравственные принципы, делающие их необыкновенно привлекательными. Я говорю о тех, кому незнакомы женские добродетели, их видишь в основном в больших городах, в этой клоаке, где собраны все пороки».

Да, женщины, которые вопили, требуя смерти, прикалывали на чепцы кокарды, били монахинь, таскали по улицам пушки или распевали неприличные куплеты, явились прямиком из Пале-Рояля, чтобы поддержать своего обожаемого душку Филиппа. Но и от него требовали взамен поддержки, ведь они лишились работы с тех пор, как закон ограничил проституцию, требовали от политики компенсации. Некоторым из них было поручено раздать деньги французским гвардейцам, чтобы те братались с народом. Другие, более красивые, расплачивались с солдатами своим телом. По всему Парижу бывшие проститутки с заткнутыми за пояс пистолетами «работали» во имя нации.

«Красные амазонки» заставляли трепетать даже депутатов. Послушаем графа де Воблана.

«Приходя в Собрание, я обязательно встречал какую-нибудь женщину с перекошенным от патриотического пыла лицом, наводившим ужас на окружающих. Эта фурия называла меня по имени, шипя, что скоро она увидит, как моя голова покатится с плеч, а она напьется моей крови».

В этой связи забавно звучит характеристика известной истерички-революционерки Теруань де Мерикур: «Она не могла больше заниматься проституцией и кинулась очертя голову в революцию. Революция доставляла ей чувственное наслаждение...»

Итак, прелестные и нежные создания орали громче всех, требуя смерти для короля...

Бывшие монархи были переведены в мрачное здание в центре Парижа. Людовик ХVI все никак не мог поверить, что подданные могут лишить его трона, и не соглашался отречься. А их замыслы шли гораздо дальше – подданным нужна была голова короля.

В январе 1793 года начался судебный процесс, который поразил короля: по приговору его лишали не трона – жизни. Всего два голоса определили его участь. Если бы не эти двое аристократов, он остался бы жив. Одним был бывший граф Лепелетье. Вторым – бывший герцог Орлеанский...

Перед смертью Людовик провел последние два часа с семьей.

И вот заветная мечта Филиппа исполнилась. Однако еще жива была королева...

Но ее участь уже перестала волновать Филиппа Эгалите: теперь его куда больше беспокоила собственная судьба. Ведь 5 апреля 1793 года его старший сын герцог Шартрский вместе с генералом Дюмурье перешел на сторону австрийцев. После этого Конвент издал декрет, согласно которому все члены семьи Бурбонов, кроме содержащихся в Тампле (в том числе Филипп Эгалите и два его сына), должны быть арестованы и сосланы в Марсель. После шестимесячного заключения в форте Сен-Жак в Марселе бывший герцог был переведен в Париж и заключен в тюрьму Консьержери.

Вскоре состоялся судебный процесс. Его обвиняли в том, что он... хотел возвести на французский трон герцога Йоркского. Несмотря на вздорность обвинений, суд вынес смертный приговор. Услышав его, принц обратился к председателю суда: «Если вы решили погубить меня, то вам следовало бы отыскать для этого сколько-нибудь благовидный предлог. Теперь вы никого не убедите, что сами действительно считаете меня виновным во всем том, в чем вы меня обвинили».

Жаль, Мария-Антуанетта не узнала о том, что ненавистного кузена настигла справедливая месть! А впрочем, ничья жизнь, кроме своей собственной и жизни ее детей, ее уже не волновала.

После казни мужа она еще какое-то время продолжала прежнее существование, но однажды ночью к ней пришли трое мужчин, чтобы увести сына. Через несколько дней Марию-Антуанетту перевели в тюрьму Консьержери. В маленькой сырой камере ее ни на минуту не оставляли одну, отобрав все вещи и подвергая непрестанным унижениям, понять которые может только женщина.

Конвент и Комитет общественного спасения использовали членов королевской семьи как разменную карту, чтобы ликвидировать опасность интервенции – все-таки Мария-Антуанетта была иностранкой. Некоторое время велись переговоры, но под давлением общественного мнения 16 октября 1793 года суд вынес смертный приговор королеве.

В день казни Мария-Антуанетта поднялась очень рано – часов не было, так что она не могла следить за временем. С помощью служанки королева стала надевать белое платье. Охрана следила за каждым ее шагом, и наконец осужденная, не выдержав, воскликнула: «Во имя Господа и приличия, прошу вас, оставьте меня хотя бы на минуту!» Вошедший в камеру палач остриг роскошные волосы Марии-Антуанетты: это был его трофей. Ее посадили в грязную телегу и повезли по улицам Парижа. Толпа улюлюкала вслед.

Гильотина находилась неподалеку от дворца Тюильри, на площади Революции. Когда Марию-Антуанетту подвели к плахе, она неосторожно наступила на ногу палачу.

«Простите меня, мсье, я не нарочно».

Такими были последние слова французской королевы.

Спустя двадцать дней – 6 ноября – на эшафот взошел бывший герцог Орлеанский. Говорят, что перед казнью он позавтракал устрицами, жареным цыпленком и выпил две бутылки шампанского. Итак, к нему относились все же лучше, чем к несчастной королеве, преданной им. С другой стороны, он имел заслуги перед Революцией, а она – нет. Но конец их, предателя и его жертву, ждал один – эшафот.

Что же касается другого предателя, де Прованса, то он, как уже было сказано, в 1791 году бежал из Франции в Брюссель. В 1792 году он воевал против революционного правительства на стороне интервентов, в 1793-м, после казни короля, граф де Прованс объявил себя регентом при его малолетнем сыне, который содержался в тюрьме в Париже. В том же году он поселился в крохотном дворце в Вероне. После того как в 1795 году правительство Директории официально сообщило о смерти маленького сына казненного короля, эмигранты провозгласили графа Прованского Людовиком XVIII. Он успел-таки поцарствовать... успел получить свои тридцать сребреников и насладиться ими вполне!