Зази в метро - Раймон Кено

— А что именно?

— Я бы с удовольствием выпила еще стакан пива, только без лимонада. Целый стакан настоящего пива.

Хмырь заказал ей пиво и заодно попросил принести ложечку. Он хотел добраться до остатков сахара, прилипших ко дну рюмки. Пока он проводил эту операцию, Зази слизнула со своего пива пену и только после этого ответила на вопрос:

— Газеты читаете?

— Бывает.

— Помните портниху из Сен-Монтрона, которая топором разможжила череп своему супругу? Так вот, это была мама. А мужем ее, соответственно, был папа.

— А! — сказал хмырь.

— Вы что, не помните?

Создавалось впечатление, что он не очень хорошо помнит. Зази возмутилась.

— Черт, а ведь вокруг этого шумиха была страшная. Мамин адвокат списально приехал из Парижа, знаменитый такой, говорит не то что мы с вами, дурак, одним словом. Тем не менее благодаря ему мамашу оправдали, вот так, в два счета (жест). Люди ей даже аплодировали, только что на руках не носили. В тот день все страшно напились. Маму только одно огорчало, что эту парижскую штучку на мякине не проведена. Очень уж он до денег охоч был, сволочь такая. Слава богу, Жорж ей помог.

— А Жорж — это кто?

— Колбасник. Розовый такой. Мамин хахель. Это он ей топор дал (пауза), чтоб дровишки поколоть (хихикнула).

Она очень изысканно, только что не оттопырив мизинец, пропустила глоточек пива.

— И это еще не все, — продолжала она. — Вот я, сидящая здесь перед вами, выступала в качестве свидетеля на закрытом заседании суда.

Хмырь не дрогнул.

— Вы что, мне не верите?

— Конечно же нет. По закону нельзя, чтобы ребенок давал показания против родителей.

— Во-первых, от родителей остался только один, а потом вы явно ничего в этом не смыслите. Если бы вы приехали к нам в Сен-Монтрон, я бы вам показала тетрадку с вырезками из газет, где речь идет обо мне. К тому же, пока мама в каталажке сидела, Жорж подарил мне на рождество подписку на «Каталог подписки». Вы знаете этот «Каталог подписки»?

— Нет, — ответил хмырь.

— Идиот. А еще спорит.

— А почему ты давала показания на закрытом заседании?

— Что? Интересно?

— Не особенно.

— Какой вы все-таки притворщик.

И она вновь изящно, разве что не оттопырив мизинец, прихлебнула пива из стакана. Хмырь не дрогнул (пауза).

— Ладно, не берите в голову. Я вам все расскажу.

— Я слушаю.

— Ну вот. Надо сказать, что мама на дух не переносила папу, ну и папа, конечно, загрустил, а потом запил. А пил он по-черному. Так что, когда он был под мухой, надо было бежать куда подальше, потому что тут и кошка б не уцелела. Как в песне, знаете?

— Припоминаю, — сказал хмырек.

— Тем лучше. Так вот: как-то раз в воскресенье и пришла с футбольного матча, там играл «Санктимонтронский стадион» против «Красной звезды» из Нефлиза, в классе Б. Вы спортом вообще интересуетесь?

— Да. В основном кетчем.

Смерив взглядом тщедушного собеседника, Зази хихикнула.

— В зрительском весе, я полагаю, — сказала она.

— Не смешно, — холодно отозвался хмырь.

От злости Зази залпом допила пиво и заткнулась.

— Да ты не сердись! — сказал хмырь. — Рассказывай дальше.

— Так, значит, вам интересно, что со мной было?

— Да.

— Значит, вы мне только что неправду сказали?

— Ну продолжай же.

— Да вы не нервничайте. А то не сможете по достоинству оценить мой рассказ.

V

Хмырь умолк, а Зази продолжала в следующих выражениях:

— Значит, папа сидел один дома и ждал, в общем ничего особенного не должно было произойти, но он все равно чего-то ждал и сидел один дома или, вернее, считал, что он один, подождите, сейчас вы все поймете. Значит, вхожу я, и, надо сказать, он был пьян как свинья, ну и он тут же начинает меня целовать, что в принципе только естественно, поскольку он мой папа. Но тут он стал меня непристойно лапать, я сказала: «Нет уж», но не потому, что поняла, куда он, сволочь такая, клонит. И когда я ему сказала: «Нет уж, только не это», он бросился к двери, закрыл ее на ключ, ключ сунул в карман, глаза вытаращил и бормочет: «Ах! Ах! Ах!», совсем как в кино, просто потрясающе. И заявляет: «Сейчас я тебя... сейчас я тебя...», он даже чуть прихлебнул из бутылки, когда произносил эти гнусные слова, и, наконец, наменяпрыгскок. Я, конечно, увернулась. Поскольку он совсем косой был, он шмякается мордойоппол. Потом встал. Опять за мной погнался, одним словом, тут началась настоящая свалка. И вот, наконец, он меня догнал. И опять начал клеица. Но в этот момент потихонечку открылась дверь, потому что, между прочим, мама ему лапши навешала, дескать, пойду куплю спагетти и свиных отбивных — это все была неправда, она хотела, чтобы он влип, а сама спряталась в чулане. Там у нее и топор лежал. И вот она тихонечко входит, ключи у нее, разумеется, были. Соображает, правда?

— Гм... да, — сказал хмырь.

— Значит, она потихонечку открывает дверь и спокойненько себе входит, а папа в ту минуту о другом думал, бедняга, бдительность потерял — так ему черепушку и разможжили. Надо признать, мама ему врезала от души. Ужасное было зрелище. Даже омерзительное. После этого и закомплексовать недолго. А ее, несмотря ни на что, оправдали. Я им все твердила, что Жорж ей топор достал, они на это внимания не обращали, говорили, когда у тебя муж такой подонок, выход один: порешить. Я ж вам говорила, ее даже поздравляли. Черте што, вы со мной не согласны?

— Что с них возьмешь... — сказал хмырь (жест).

— Потом на меня орала как бешеная, говорит, дрянь ты паршивая, на фига тебе было про топор рассказывать? «А что, — я ей говорю, — скажешь, не было этого?» А она опять, чертова дура, и хотела меня и избить среди всеобщего ликования. Но Жорж ее успокоил, и потом она так гордилась, что ей хлопали незнакомые люди, что ни о чем другом и думать не могла. Ну первое время, во всяком случае.

— А потом? — спросил хмырь.

— Ну а потом Жорж начал за мной ухлестывать. Тогда мама сказала, что всех не перебьешь, а то это будет как-то странно выглядеть, ну и просто послала его куда подальше. Можно сказать, лишилась хахеля из-за меня. Разве это не здорово? Какая у меня прекрасная мать!

— Это уж точно, — с готовностью согласился хмырь.

— Но только совсем недавно она себе нового завела, поэтому-то в Париж и приехала, она за ним по-страшному бегает, но чтобы я не оставалась одна на растерзание всем этим растлителям, — а их толпы! Простатолпы! Она оставила меня у дяди Габриеля. Говорят, с ним мне нечего бояться.

— Почему?

— Этого я не знаю. Я только вчера приехала и еще не разобралась, что к чему.

— А чем занимается твой дядя?

— Он ночной сторож. Он никогда не встает раньше двенадцати-часу.

— И ты сбежала, пока он еще спал.

— Точно.

— А где живешь?

— Где-то там (жест).

— А почему ты плакала на скамейке?

Зази не ответила. Хмырь начал действовать ей на нервы.

— Ты что, потерялась?

Зази пожала плечами. А он явно гад.

— Ты можешь мне сказать адрес дяди Габриеля?

Тихим внутренним голосом Зази произнесла пространную речь, обращенную к самой себе. «Ну все-таки, какое его собачье дело? Что он там себе думает? Во всяком случае, он заслужил то, что с ним сейчас произойдет».

Она резко вскочила со стула, схватила сверток и бросилась бежать. Она нырнула в толпу, проскальзывая между людьми и лотками, бежала вперед по ломаной прямой, резко отклоняясь то вправо, то влево, бежала быстро, потом вдруг переходила на шаг, двигаясь то убыстряя, то замедляя ход, бежала рысцой, кружа на месте и делая крюки.

Зази уже было начала посмеиваться над хмырем: то-то у него, наверное, рожа вытянулась, когда она смоталась. Но вдруг она поняла, что радоваться, собственно, нечему. Кто-то шел рядом. Можно было даже, не поднимая глаз, догадаться, что это был хмырь, но она их все-таки подняла — ведь всякое бывает, может, это был не он, — но нет, он самый. Казалось, он даже не понял, что случилось что-то особенное, и совершенно спокойно шел рядом.

Зази молчала. Исподлобья она изучала соседа. Они выбрались из сутолоки и шли теперь по улице средней ширины, где встречались в основном порядочные люди с тупыми рожами, отцы семейств, пенсионеры, тетки, прогуливающие своих отпрысков, одним словом, публика, о которой можно было только мечтать. «Дело в шляпе», — прошептал Зазин внутренний голос. И она сделала глубокий вздох, прежде чем бросить свой излюбленный боевой клич: «Спасите! Насилуют!» Но хмырь, как выяснилось, был совсем не так прост. Он злобно вырвал у нее из рук сверток и с большой убедительной силой произнес следующее:

— Как тебе не стыдно, маленькая воровка, только я отвернулся, как ты...

Затем он обратился к мгновенно образовавшейся толпе:

— Ах эти подростки! Посмотрите, что она хотела украсть!

И он потряс свертком над головой.