Государственное Дитя - Вячеслав Пьецух

— Да, конечно, мы что-то про нее в школе, кажется, проходили.

— А больше ничего, в остальном грязь, рвань, пьянь и боевые действия по ночам. Вас куда, собственно, отвезти?

— В какую-нибудь гостиницу поприличнее и потише.

— Отличная гостиница «Краснопольски», но там кругом много всякой сволочи сшивается, так что лучше отвезу-ка я вас в «Барбизон».

— А эмигрантов я все-таки не люблю.

— Я вам сейчас скажу, почему вы не любите эмигрантов: потому что вы любите, когда всем одинаково плохо, и терпеть не можете, если кому-то плохо, а кому-то вражески хорошо.

Вася Злоткин обиделся и замолк. Они уже давно въехали в город, сиявший пожаром своих огней, — в автомобиль залетал ласковый ветерок, снегу тут не было и в помине. Таксист плавно остановился у гостиницы «Барбизон», обернулся к Злоткину и сказал:

— Слушай, друг, давай споем на прощанье песню…

Что стоишь, качаясь,

Тонкая рябина…

Василий Злоткин петь был не в настроении, но неудобно было отказать таксисту, и он запел.

В гостинице «Барбизон» он снял номер за 450 гульденов в сутки, принял ванну, достал из бара мерзавчик шотландского виски, завалился на постель, нашарил в сумке одно из писем бывшей своей жены и принялся за него в надежде начитать сон.

«Милый Вася!

Здешний воздух действует на меня так благотворно, что я почти забыла о своей хвори. Правда, вечерами температура поднимается до 37,2о, плюс-минус одна десятая, но, во-первых, это почему-то перестало меня беспокоить, а во-вторых, такое бывает не каждый день. И мысли у меня совсем не такие мрачные, как прежде, — не то чтобы будущее представлялось мне теперь в розовом цвете, а просто думается не о том. Например, сегодня с утра мне пришло в голову, что когда кого-то грозят повесить, то обязательно на осине, — а почему, собственно, на осине? По моим наблюдениям, это почти невозможно, по крайней мере, очень сложно, потому что крона у осины расположена высоко. Вот напротив летней кухни растет у меня осина, так до первой солидной ветки, на которой можно укрепить веревку, будет, наверное, метров двадцать. И как это Иуда Искариот умудрился повеситься на осине стоеросовой — не пойму.

Кстати, о висельниках. Вчера у нас распространился слух, будто бы в Погорелом (это наша центральная усадьба, где имеется почтовое отделение, сельсовет, пункт охраны общественного порядка и прочие признаки цивилизации, но, конечно, в убогом виде) повесилась учительница русского языка. У нее четверо детей, как водится, пьющий муж, куры, утки, овцы, корова, боров, одним словом, все двадцать четыре женских удовольствия, которые могут до срока свести в могилу. Утром она встала, покормила детей, выпроводила мужа на работу (представляю, чего это ей стоило), обиходила скотину, сходила в сельсовет заплатить земельный налог, вернулась домой и повесилась в пристройке, на чердаке. А вроде бы была нормальная женщина, да еще учительница русского языка.

Меня не удивляет, что людей, склонных к суициду, считают психически неполноценными, и вот, собственно, почему: у человека, которому Бог дал счастье постоянно, ежечасно радоваться чуду личного бытия, даже в самых отчаянных обстоятельствах сработает инстинкт самосохранения (сумма этих двух сил и есть, наверное, Бог в тебе), а если эти две силы не работают, то человек, по сути дела, не человек. К сожалению, людей, склонных к суициду, по моему мнению, гораздо больше, чем полагают, потому что, кроме, так сказать, объективных самоубийц, есть еще и субъективные самоубийцы, вроде солдат-добровольцев, готовых воевать где угодно и за что угодно, политиков, которые настолько социально опасны, что каждую минуту рискуют оказаться жертвой покушения, бандитов, кладоискателей и дельцов. В этом смысле я не вижу разницы между каким-нибудь думским придурком и нашей учительницей русского языка. Впрочем, с этих соотечественников взятки гладки, потому что они не то что не умеют — не любят жить.

Ну так вот… И телесно мне теперь стало заметно лучше, и на душе лучше, потому что в деревне как-то сосредоточиваешься на себе. Да еще не проходит дня, чтобы не случилось какого-нибудь приятного происшествия. Вчера, например, Надежда Михайловна отказала мне стограммовую баночку меда, а сегодня я выменяла у пастуха Егора сетку парной рыбы за стакан технического спирта и сварила себе уху. Есть много рецептов приготовления этого блюда, но я предпочитаю новороссийский вариант, который от прочих отличается тем, что, во-первых, рыбу не потрошат, а во-вторых, варят ее с несколькими цельными помидорами, которые потом растираются в дуршлаге. Есть еще украинская уха, предусматривающая специальный соус под названием „лек“, — это, собственно, рыбный навар, в котором намешивают безумное количество соли, перца и чесноку. Русская же классическая уха приготовляется так: сначала варится петух, затем мелкая рыбешка в сетке, потом крупная рыба, порезанная на куски, цельный картофель и крупный лук, с которого отнюдь не обдирают шелуху, а только обрезают верхушку и корешок. Петрович утверждает, что в русскую уху обязательно вливают полстакана водки, а Надежда Михайловна говорит, что это все выдумки алкоголиков, — уж не знаю, кому и верить.

На уху я пригласила обоих своих соседей. Надежда Михайловна не пришла почему, об этом как-нибудь в другой раз, — а Петрович пришел, да еще принес с собой бутылочку домашнего ягодного вина. Мы выпили по рюмочке, и Петрович мне рассказал, что будто бы учительница русского языка из Погорелова повесилась (местные говорят „завесилась“) потому, что якобы ее облыжно обвинили в краже трех пол-литровых банок свиной тушенки. По-моему, тут налицо трагедия в герценовском роде.

Кстати, о Герцене. При всем таланте этого замечательного писателя, при глубоком и утонченном его уме, он все-таки не понял сущности русской трагедии, которую до конца понял великий Гоголь. Сущность же ее такова: трагедия в России всегда имеет нелепый, почти комический оттенок, и в ста случаях из ста в ней найдется что-то пошлое и смешное. Ну разве не комично, что тиран Николай I, который уходил страну до полной потери обороноспособности, в частности самолично утверждал проекты всех строений на Руси, за исключением только крестьянских изб? Разве не смешно, что русскую революцию делали агенты Охранного отделения? И какая пошлость, что вековую мечту христианина о Царствии Божьем на земле обещал воплотить неуч и хулиган!

Впрочем, до Герцена у меня руки так сегодня и не дошли. Сегодня я устроила генеральную уборку в избе, провозилась до самого вечера и часу в шестом свалилась без задних ног. Именно, я вымыла полы и потом еще отдраила их такой теркой из жесткой проволоки, потом вытерла везде пыль, переменила скатерть, поставила в вазы свежие цветы, поправила книги на полках и в этажерке, заново постелила половики и свалилась без задних ног. Я лежала на постели и думала о том, какое удовольствие может доставлять человеку простой порядок простых вещей. Главное, он дает ощущение покоя, собранности и уверенности в себе.

А на сон грядущий я ходила гулять к реке. Наша Урча еще издали дает о себе знать, ее чувствуешь, что ли, — уж не знаю, как и сказать, — еще ничего не слыша и не видя за дико разросшимися травами и кустами. Вдруг пахнет холодком и чем-то новым в воздухе, точно ты попал в другую климатическую зону, да еще пряно запахнут перестоявшие лопухи. Урча на ночь глядя всегда течет медленнее, точно и она притомилась за день, и всегда в это время наводит мысли. Представь себе, сегодня я думала о том, что субъективно все: и река, и солнце, и леса, и Россия, — и поэтому я представляю собой как бы высшую драгоценность, поскольку не будет меня — ничего не будет. Только вечная тишина.

Кстати, о тишине. Как оказалось, у нее есть не только свои плюсы, но и свои минусы, например, слышимость у нас такая, что это даже странно. Проедет грузовик по шоссе за три километра от нашей деревни — слышно, бензопилу заведут в Лесках — тоже слышно, мужики где-то ругаются — мужиков не видно, а матюги их слышно. Или вот, пожалуйста: вчера ночью была гроза, но без дождя, только вдруг вспыхнет как будто электричество ослепительного серебра, и через секунду-другую раздастся гром. Так вот сижу я в избе и вдруг слышу оглушительный треск, точно у меня на задах бомба разорвалась или свалился с неба новый тунгусский метеорит. Выйти я побоялась, но решила, что молния ударила в мою баньку, и каково же было мое удивление, когда потом оказалось, что в грозу свалило одинокий дуб по дороге в Лески, а это от нас километрах в трех…

Нет, я лучше сейчас расскажу, почему Надежда Михайловна не пришла ко мне на уху, только начать придется издалека.

Так вот Надежде Михайловне, моей соседке слева (написала и вспомнила Марселя Пруста, точнее его книгу „В сторону Свана“, подумав при этом, что занятно было бы сочинить роман „В сторону Надежды Михайловны“), лет, наверное, под восемьдесят, во всяком случае своих девочек-двойняшек она родила еще до войны. Происхождением она не из нашей деревни, а из Погорелова, а к нам вышла замуж за скотника Матюхина, с которым, по выражению Надежды Михайловны, они „жили, как две картинки“. В особенную заслугу своему благоверному она почему-то ставила то, что он ни разу не поднял на нее руку, хотя будучи под мухой, ходил за ней по усадьбе с черенком от грабель и строил нечеловеческие гримасы.