Покойный господин Галле - Жорж Сименон

— У него есть семья?

— Он вдовец. Мы почти всегда зовем его господин Тибюрс. У него такое редкое имя. Все виноградники вон на том склоне принадлежат ему. Он сам следит за ними, время от времени ездит в Париж покутить, а потом возвращается обратно, обувает грубые башмаки… Что вам там нарассказала матушка Каню?

— Как вы думаете, сейчас он у себя?

— Вполне возможно. Я сегодня не видел его машины.

Мегрэ подошел к решетке и позвонил. Около гостиницы река делала изгиб, и поэтому вилла была последней постройкой в округе — сюда можно было войти, равно как выйти в любое время, оставаясь незамеченным.

От ворот на триста-четыреста метров тянулась крепостная стена, а дальше шли только лесные заросли.

Ворота открыл мужчина с висячими усами. Он был в фартуке садовника и от него разило спиртным. Мегрэ заключил, что, по всей видимости, это и есть супруг матушки Каню.

— Твой хозяин дома?

В ту же минуту Мегрэ увидел человека в рубашке с закатанными рукавами, который копался в моторе поливальной машины. Взгляд садовника подтвердил, что перед Мегрэ не кто иной, как Тибюрс де Сент-Илэр, а тот, оставив машину, выжидательно обернулся к посетителю.

Поскольку Каню выглядел по меньшей мере обескураженным, г-н де Сент-Илэр поднял с земли пиджак и подошел к комиссару.

— Вы ко мне?

— Комиссар Мегрэ из уголовной полиции. Не будете ли столь любезны уделить мне несколько минут?

— Снова это убийство? — проворчал владелец замка, покачав головой в сторону гостиницы «Луара». — Чем я могу вам помочь?.. Проходите сюда. Не приглашаю вас в гостиную — там сейчас солнце. В этой беседке нам будет удобнее… Батист! Бокалы и бутылку шипучки. Из дальнего ряда.

Он был точно такой, каким описал его хозяин гостиницы: маленький, толстенький, румяный, с короткими неухоженными руками, одет в костюм цвета хаки, предназначенный для охоты или рыбалки: такие серийно выпускает фабрика в Сент-Этьене.

— Вы знали господина Клемана? — спросил Мегрэ, садясь в одно из металлических кресел.

— В газете сказано, что это не настоящее его имя. Как же его звали? Грелле? Желле?

— Да, Галле. Это неважно. У вас с ним были деловые отношения?

Мегрэ мог бы поклясться, что в эту минуту его собеседнику стало вдруг не по себе. Действительно, Сент-Илэру зачем-то понадобилось выглянуть из беседки и забормотать:

— Этот дурень Батист способен взять и полусухое. А вы, наверное, как и я, предпочитаете сухое. Это собственное вино, приготовленное по методу шампанских вин. Что же касается господина Клемана — будем лучше называть его так, — что я могу вам сообщить? Утверждать, что нас связывали деловые отношения, было бы преувеличением. Сказать, что я никогда его не видел, тоже было бы не совсем верно.

И пока он говорил, Мегрэ думал о другом допросе — допросе Анри Галле. Эти двое вели себя совершенно по-разному. Сын пострадавшего не стремился расположить к себе собеседника и вовсе не заботился о том, что его поведение может выглядеть странным. Он выслушивал вопросы с недоверчивым видом, молча, а затем, отвечая, взвешивал каждое слово.

Тибюрс же болтал без умолку, улыбался, размахивал руками, ходил взад и вперед по беседке, старался казаться рубахой-парнем.

Но и у того, и у другого проскальзывала затаенная тревога, может быть, страх, что им не удастся что-то скрыть.

— Знаете, к нам, владельцам замков, кто только не заходит. Я имею в виду не только бродяг, коммивояжеров, торговцев. Вернемся к господину Клеману… А вот и вино!

Все в порядке, Батист. Можешь идти. Я скоро приду взглянуть на поливальную машину. Главное, сам до нее не дотрагивайся.

Не переставая говорить, он медленно откупорил бутылку и наполнил бокалы, не уронив ни капли пены.

— Короче говоря, он как-то приходил сюда. Очень давно… Вы, наверное, знаете, что род Сент-Илэров — весьма древний и в настоящее время я являюсь его последним отпрыском. Просто чудо, что я не переписываю бумажки в какой-нибудь конторе в Париже или где-то в захолустье. Если бы не наследство двоюродного брата, разбогатевшего в Азии… В общем, я хочу сказать, что мое имя значится во всех родословных книгах. Мой отец сорок лет отличался легитимистскими взглядами. Ну, а я…

Он улыбнулся, выпил пенистое вино, по-простонародному прищелкнув языком, подождал, пока Мегрэ опорожнит свой бокал, и наполнил его снова.

— Наш господин Клеман, которого я отродясь не знал, пришел как-то ко мне, вручил рекомендательные письма от французского и иностранного дворянства и дал понять, что он является кем-то вроде официального представителя легитимистского движения во Франции. Я не перебивал его.

Наконец, он подошел к тому, куда клонил: попросил у меня две тысячи франков в фонд пропаганды. Я отказал, тогда он стал рассказывать о какой-то там аристократической семье, оказавшейся в нищете, и о подписке в ее пользу. Начали мы с двух тысяч франков, потом дошли до ста. В конце концов, я дал ему пятьдесят.

— Когда это было?

— Несколько месяцев назад. Точно не помню. В разгар охотничьего сезона. Почти каждый день в одном из окрестных замков устраивали облавные охоты. И почти везде видели этого субъекта. Не сомневаюсь, что он специалист по такого рода мошенничеству. Но не обращаться же мне в полицию из-за каких-нибудь пятидесяти франков?.. Ваше здоровье!.. Через некоторое время он имея наглость появиться снова. Вот и все.

— Когда именно?

— Ну, где-то в конце прошлой недели.

— Правильно, в субботу. Он даже приходил дважды, если не ошибаюсь.

— Вы просто ас, комиссар! Действительно дважды. Утром я отказался его принять. Днем он поймал меня в парке.

— Просил денег?

— Нет, черт возьми! Даже не знаю, зачем он приходил.

Все те же разговоры о реставрации монархии… Ну, допивайте. Не оставлять же вино в бутылке. Послушайте, вы не верите в то, что он покончил с собой? Наверное, дошел до ручки.

— Выстрел был сделан с расстояния семи метров, а револьвер не найден.

— Тогда, конечно… А что вы об этом думаете? Какой-нибудь бродяга проходил мимо и…

— Трудно поверить. Дорога, куда выходят окна комнаты, ведет только к вашему поместью.

— Но здесь нет входа, — запротестовал г-н де Сент-Илэр. — Уже много лет ворота на крапивную дорогу заперты, и я даже затрудняюсь сказать, где ключи. Я велю принести еще бутылку?

— Благодарю. Полагаю, вы ничего не слышали?

— Что именно?

— Выстрела в субботу вечером.

— Ровным счетом, ничего. Я рано ложусь. Об убийстве узнал на следующее утро от своего камердинера.

— А вам не пришло в голову сообщить в полицию о визите господина Клемана?

— Черт возьми… — чтобы скрыть замешательство, он неестественно засмеялся. — Я решил, что бедолага и так достаточно наказан. Такое имя, как мое, принято встречать в газетах только в разделе светской хроники.

Мегрэ неотступно, словно навязчивая мелодия шарманки, преследовало смутное и неприятное ощущение, что во всем, что касалось смерти Эмиля Галле, сквозит какая-то фальшь: и в личности самого покойного, и в словах его сына, и даже в смехе Тибюрса де Сент-Илэра.

— Вы остановились у милейшего Тардивона? Это наш бывший повар. С тех пор он сколотил неплохой капиталец.

Вы действительно не хотите больше вина? Этот кретин-садовник вывел из строя поливальную машину, и когда вы пришли, я пытался ее починить. В деревне нужно уметь делать все. Если вы останетесь здесь еще на несколько дней, комиссар, заходите ко мне вечерком, поболтаем. Жить в гостинице при таком наплыве туристов, наверное, невыносимо?

У ворот он взял Мегрэ за руку, которую тот ему, впрочем, не протягивал, и пожал ее с преувеличенной сердечностью.

Шагая вдоль Луары, Мегрэ мысленно отметил две детали. Во-первых, Сент-Илэр не мог не знать о сделанном в городе объявлении и, следовательно, понимал, какое значение придает полиция словам и поступкам г-на Клемана в течение субботы, но тем не менее выжидал, а заговорил только тогда, когда понял, что его собеседник уже в курсе событий. Во-вторых, он по меньшей мере один раз соврал, утверждая, что в субботу утром отказался принять посетителя, а днем тот поймал его в парке.

В действительности, как раз утром они гуляли по парку.

А днем прекраснейшим образом беседовали в гостиной замка.

Значит, остальные слова тоже могли быть ложью, заключил комиссар.

Он вышел к крапивной дороге. С одной стороны ее ограничивала стена, беленная известью и замыкавшая парк Тибюрса де Сент-Илэра, а с другой — возвышалась одноэтажная пристройка к гостинице «Луара». Над высокой травой, кустарником, зарослями крапивы кружились шмели. Тенистая аллея, окаймленная рядами дубов, метров через сто упиралась в старые ворота с узорчатой решеткой.

Мегрэ из любопытства дошел до самых ворот, которые, по словам хозяина, не открывались уже много лет, а ключи якобы были потеряны, хотя одного взгляда на заржавленный замок было достаточно, чтобы заметить, что кое-где на ржавчине виднелись свежие царапины. Более того, через лупу Мегрэ разглядел четкие следы, оставленные ключом, которым отпирали этот старый замок.