Сборник рассказов от Электроника из Эрмитажа - Валентин Пономаренко

«Ку-ку, Гриня!!!».

Так что, в тот день я копал грядки у себя на даче, а Коля, живя в Петергофе, любовался фонтанами, куда Билл тоже нагрянул со своей любимой Хилари… только вот, любимой ли?

И, естественно, в момент визита, к фонтанам кроме воды никого не пустили.

Однако о русском премьере Путине ничего такого не скажешь. Став Президентом, он часто бывал в Эрмитаже (коренной ленинградец), и мы всегда стояли рядом, ну не рядом, а метрах в десяти. При этом, никогда не чувствовали террористической напряжённости ни в залах, ни за их пределами. Всё было торжественно и спокойно. Как ни как, а… «потомок» самого Штирлица, да Иоганна Вайса!

«Щит и меч» – это святое при любом политическом строе.

Да, умом Россию не понять.

И давайте начнём в Россию верить!

С этого момента события начинают разворачиваться с такой быстротой, что нормальный писатель мог бы спокойно уложиться в одну страницу. Но не тут то было. Ваш покорный слуга, человек – ненормальный. И укладываться в три слова Цезаря, я не собираюсь. Это он победную битву сжал до: «Veni, vidi, vici!!!». Молодец, ничего не скажешь; а подробности, а число погибших с обеих сторон?

Так же и Борис Николаевич пришёл, увидел Эрмитаж и победно подписал документ. А что произошло между тем моментом, как он ступил на первую ступеньку Парадной лестницы и его размашистой подписью на документе, он уже никогда не узнает, а жаль.

Случилось же следующее…

В десять утра вся аппаратура была не просто подключена, а полностью работала и Коля, уже в который раз, подходя к микрофонам, повторял:

«Профессор, конечно, лопух, но аппаратура при нём. Как слышите, приём?!».

Это была обычная проверка, что успокаивало не только нас, но и службу Президента.

За сорок минут до появления высоких гостей, мы включаем музыку – Чайковского, громкость небольшая, но для нас это индикатор качества работы.

Я уже писал, что Георгиевский – зал особый по всем показателям, и поскольку его имперские традиции успешно продолжались, то по решению руководства музея, именно в нём была установлена очень дорогая стационарная аппаратура, к которой, стоило подключить микрофоны, и Паваротти мог запеть, как у себя на родине в «Ла – Скала». Впрочем,… уже не запоёт. Хотя для этого есть эрмитажный театр, и заметьте – театр императорский!!!

Время шло. Скоро к Эрмитажу подкатит Борис Николаевич, мы доложили, что всё отлично и офицер из службы охраны предложил нам подняться на хоры, чтобы смотреть церемонию оттуда.

– Да, – предупредил он, – не вздумайте делать резких движений, Вы понимаете, почему.

Что касается этой фразы, то, однажды, «свои резкие движения» я испытал на себе. И случилось это ровно за год до приезда президента.

Также было лето, пора отпусков и я остался один. А тут приезжает европейский принц (уж какой не помню) с семьёй, двором и личной охраной.

Торжественная часть проходила в ротонде – классическом круглом зале, уходящем к небесам сферического плафона, расписанного в древнеримском стиле.

У основания плафона – кольцо балкона, люстры и несколько дверей, лучами убегающие в соседние залы.

Я установил аппаратуру, и чтобы не создавать неудобств, задействовал радиомикрофон. Всё хорошо, ждём. Заходит принц, Михаил Борисович, гости. Директор Эрмитажа подходит к микрофону и коротко, «минут так на сорок» (шутка), рассказывает о высоком госте. После этого выходит принц, начинает говорить,… а в ответ тишина. Микрофон отказал. И тут срабатывает… инстинкт, какой к чёрту инстинкт – инженерный долг, я бросаюсь к принцу, чтобы заменить батарейку, хотя в микрофоне стоит совершенно новая, делаю всего пару шагов, и… замираю, схваченный двумя охранниками.

После секундной задержки выжимаю из себя: «Мне надо заменить батарейку!».

Охрана молчит (они ж русского языка не понимают), и тогда Михаил Борисович вступается за своего электроника:

«Отпустите, это наш сотрудник!».

Отпускают, я быстро меняю батарейку, микрофон рычит. Все хлопают, все смеются. Только мне не до смеха, это первый случай отказа в присутствии высоких гостей. Правда, уже на следующий день мы купили новые микрофоны, чтобы от греха подальше…

Так что, резко бросаться к своему Президенту мы не будем. Себе дороже…

…И в этот момент в самое сердце бьёт дефибриллятор!!!???

Замолкает одна колонка!!!

(Для нас, вспоминаете, я писал: «…озвучивание подобного мероприятия – ерунда»), но это если всё, как по маслу.

А если завтра война? А если бы я вёз патроны?

Так вот, упади тогда метеорит, мы бы даже не обернулись.

Наступил момент истины! И как огненные метеоры, мы бросаемся к тому месту, где она висит, и видим, что из зажима колонки выскочил провод. А это в четырёх метрах от паркета.

О, сюжет!!!

Думать некогда, соображать тем более, и я, срываясь пулей, вылетаю из зала через дверь у Трона (это второй выход из Георгиевского), пересекаю маленький зал Аполлона, бегу по галерее вдоль Висячего сада, взрываю своим пролётом (вот уж накаркал) Павильонный зал, отражаюсь в Малахитовой вазе и, впорхнув в кладовую, где хранятся стремянки и всякая ерунда, хватаю высокую лестницу на колёсиках и с той же скоростью устремляюсь обратно.

И тем самым, совершаю роковую ошибку!!!

Мы сто раз катали лестницу по музею, катали осторожно и до того внимательно, что выезд в автомобиле на равнозначный перекрёсток – ничто, по сравнению с теми правилами вождения в лабиринтах Эрмитажа, которые диктуют окружающие ценности. И это работает на уровне врождённого рефлекса. Но если кто-то в этой цепочке действий изменит хотя бы один элемент, да я ещё бегу в состоянии «аффекта» или «эффекта», чёрт его знает, то именно этот добавленный элемент и рвёт цепочку. А добавлена была, всего-то, защитная рамка безопасности, которая сразу подняла высоту лестницы на метр. Вот этот метр я и не заметил.

Передо мной расцветает Павильонный зал, арка… И, вдруг, вся неземная красота взрывается хрустальным звоном. Я ещё ничего не понимаю, но вижу, как стоящая у Павлина группа японских туристов резко поворачивается в мою сторону и лучшие в мире видеокамеры, да вспышки фотоаппаратов начинают снимать редчайшее явление природы: сотрудник Эрмитажа разбивает красивейшую люстру. Не дай Бог, кому-нибудь, испытать такую Минуту Славы. Я поднимаю глаза к небу, и сердце сжимается от осознания содеянного.

Мой мир замирает. И к тому первому несчастью добавляется это – необратимое. Но что значит отказавшая колонка, по сравнению с дворцовой люстрой?

За свою жизнь я видел тысячи звёзд, но представить себе дождь разлетающихся подвесок из богемского хрусталя, и алмазную россыпь на паркете Павильонного зала, я бы не смог даже в кошмарном сне. Брюллов со своей Помпеей просто отдыхает.

Всё остальное происходит, как в тумане.

Подбегает смотрительница зала. «Как, зачем, сейчас здесь будет Ельцин?!».

Я показываю пропуск, «Запишите, вот фамилия, отдел. Да я тоже бежал из-за Ельцина, у нас отказала аппаратура, тут рядом, в Георгиевском, и не заметил…».

Через секунды выбегают сотрудники Павильонного зала, меня просят быстро уехать в Тронный зал и заняться своим делом. Ведь у всех сейчас одна задача, и она главная. Женщина смотритель идёт впереди меня, направляя и указывая проход между люстрами. «Вас одного отпускать сейчас нельзя, иначе хрусталём будет усыпан весь зал, хотя, если честно, то Вы не первый… Для нас это самое больное место, да и разбились только нижние подвески». Огибая колонны, мы выходим на простор галереи, где зацепить уже ничего нельзя и моя спутница исчезает где-то сзади.

Я влетаю в Георгиевский зал, Коля хватает лестницу, и тут я сообщаю:

– Коля, я в Павильонном зале разбил люстру!

Но Коля ничего этого не слышит, он уже наверху, вставляет провод в гнездо замка, и Чайковский сообщает, что всё нормально, лебединое озеро стремительно разливается по паркету, поднимается к потолку, и маленькие лебеди, в своём классическом танце, быстренько уплывают подальше от российской власти.

Я выключаю музыку, и сверху раздаётся стеклянный хруст – это до Николая, наконец, доходит, что где-то недалеко рассыпались подвески и их осколки оказываются у него под ногами.

А уже через пару минут мы стоим на хорах и видим, как входит Борис Николаевич, его свита, директор Эрмитажа, и всё мероприятие, прописанное в протоколе, скользит, как по маслу!!!

Через полчаса торжества затихают, гости растворяются в эрмитажных залах, Георгиевский пуст, только наши микрофоны да уходящие сотрудники службы безопасности музея.

Тишина.

Мы спускаемся вниз, отключаем, убираем, и в этот момент входят электрики и просят лестницу.

– Ребята, – говорю я, – забирайте её скорее, она уже своё дело сделала. Чтоб она пропала, эта чёртова люстрокосилка.