Опустошённые души - Василий Брусянин

— А в тебе, дядя, много сдобы! — иронически заметил Пётр, поглядывая на одутловатые щёки Завьялова и на его отвисшее брюшко.

— Да, есть-таки и сдоба! А всё потому — капиталу я служу! Да-с, капиталу!.. С антихристом знаюсь, как тогда вон священник Гапон на собраниях о нас говорил… А вы всё насчёт Христа больше. Да только у вас что-то всё ничего не выходит с этим Христом… А в этом надо разобраться: кто прав, кто виноват? И я знаю, что вон есть заповедь «Не убий». И никого мы не убиваем и живём. А навстречу нам люди другие и «Око за око» кричат… И рвут у нас око-то… А мы им: «Стойте, — мол, — Христос сказал: „Не убий!“ возлюби, пожалей!..» Жил и я так да, видите ли, люди честные, сообразил, что этим-то, смотри-ка, наши детки, а то и внуки заживут… Вы вот, господин студент, в инженеры готовитесь и говорите Петру: «Не убий!» Он верит вам. А как инженером-то заделаетесь, то и будете говорить: «Око за око». Наши заводские инженеры тоже, поди, студентами-то «не убий» кричали, а как поступили приказчиками к капиталу, то и у них «око за око» пошло… А теперь я спрошу Петра. Положим, объявляют рабочие капиталу забастовку. Что они кричат: «не убий» или «око за око»?.. Ну-ка, Пётр, скажи, да и вы, господин студент, подумайте над этим… Молчите?.. Ага!.. И выходит так, что каждый человек будто сцепился с другим, да и катаются они оба кубарем. Сперва один наверху и кричит: «Око за око», а тот, что внизу-то, «не убий» хрипит. А потом, как наверх-то выберется, то тоже «око за око» закричит, а тот, что наверху был — теперь внизу, и для него наступила пора «не убий» кричать… Так всю жизнь люди и катаются и переменяют голоса: то «не убий», то «око за око»… Спрашиваю я вас: «В каком же слове правда?.. А?..» Ага, молчите!.. А правда-то выходит в том, что человеку кричать хочется. Хочется кричать «не убий», — в нём кричит правда. Хочется кричать «око за око», — и это тоже правда. Потому и говорится: жизнь идёт колесом… И никак из этого колеса палки о двух концах не сделать… Не палка о двух концах жизнь-то, а колесо… Да-с!.. Зверь в человеке, и Бог в нём…

Травин прекрасно помнил содержание этой речи. И тогда она произвела на него тягостное впечатление.

Товарищ Пётр отнёсся к словам дяди иначе и сказал:

— Да ведь это же всем известно, дядя!.. Для чего же ты говоришь-то?

— Всем известно, окромя вот таких как ты да вот господин студент… Я полагаю так: сколько вы, господа интеллигенты, не служите малым сим, т. е., рабочим, выйдет так, что вы не сольётесь с ними… Это ответ господину студенту Николаю Иванычу… А вот и тебе тёзка, ответ: ведь ты полтораста рубликов зарабатываешь в месяц… Ну-ка, поверю я тебе: поймёшь ты, положим, чернорабочего, который зарабатывает 50 коп. в день да два дня ходит без работы?..

— Конечно пойму, — блестя глазами, отвечал Пётр.

— Поймёшь?.. Гм!.. Не знаю, поймёшь ли?..

Мирный разговор, обыкновенно, кончался ссорой Петра с дядей.

— Да как же по-твоему жить-то?.. Чёрт тебя дери!.. — горячился Пётр.

— А так, как душа хочет… Хочет душа кричать «не убий» — кричи, хочет «око за око» — кричи!.. А так, чтобы все кричали «не убий!..» — этого нельзя…

— А кричать всем «око за око» можно? На этом ты сравняешь всех людей? — горячился Пётр, шагая по комнате.

— В этом люди давно сравнены, — отвечал Завьялов.

— Ты буржуй!.. Дьявол!.. Кровопийца!.. — кричал Пётр.

Завьялов встал, взялся за фуражку и, уходя, сказал:

— Проклятые революционеры!.. Ровняйте тут дом с бобом… Нога моя не переступит вашего порога!..

Наступало воскресенье или ближайший праздник, и он опять приходил, бранился с Петром, спорил и уходил, отплёвываясь.

Травину нравился Завьялов, несмотря на то, что старик-табельщик относился к студенту свысока и часто посмеивался над ним.

Рабочие любили Завьялова, несмотря на его ненависть к революционерам и забастовщикам. Какая-то сердечная доброта заставляла Завьялова изменять собственным словам: он всегда был на стороне рабочих, и у себя на заводе считался «красным».

— Действительно крепкий человек этот Завьялов, — говорил Травин. — Есть такие завьяловские ножи, крепко они закалены и остры… Каламбур вышел не из важных, а правды в нём много…

Пётр возражал:

— Пропащий он человек для рабочих!.. Таких у нас на заводе много… Всех бы их надо!..

Он не выразил до конца своей мысли, и она отразилась в его глазах мрачным и зловещим огоньком.

Отношения между Травиным и товарищем Петром за последнее время как-то испортились. Ничего особенного между ними не произошло, но Пётр первый почувствовал отчуждение и не счёл нужным притворяться прежним. Травин видел это, но не удивился и не пожалел. Он и сам охладел к Петру.

На эту перемену в отношениях обратил внимание Николай Николаевич Верстов и как-то раз высказал сожаление.

— О чём же сожалеть-то? — спросил Пётр. — Побыла с нами интеллигенция, пока ясны были пути, а теперь она и сама-то сбилась с пути… Теперь верно самим нам надо искать новые дороженьки…

— Это вы правду сказали, товарищ, — соглашался Николай Николаевич. — Пора рабочим выдвигать интеллигенцию из своей среды. Это будет попрочнее… А то посмотрите — чем теперь занята интеллигенция — «богоискательством» да «богостроительством»… Ведь это же игра в руку реакции…

Когда в тот же вечер Николай Николаевич зашёл в комнату Травина, последний спросил:

— Вы чего так всё интеллигенцию браните?..

— Совершенно правильно…

— А Завьялова вы не считаете интеллигентом?.. Из рабочих? Разумею я…

— Ничуть!.. Какой же это интеллигент!? Приказчик капитала не может быть интеллигентом…

— Ого, здорово сказано!.. А мне кажется, относительно Завьялова вы ошибаетесь… Присмотритесь-ка к нему, ведь это искатель до корня волос… Он в философии ищет разгадку жизни…

— Может быть, но мне важно, что он ищет…

XI

Заслышал Травин голос Завьялова в комнате хозяйки, и ему захотелось повидаться с табельщиком. Постучал в стенку. Вошёл Пётр.

— Что вам, Николай Иваныч?

— Кажется, Завьялов пришёл?

— Он.

— Может быть, вы, товарищ, попросите его зайти ко мне?

— Ведь он вас обеспокоит. Опять завёл свою волынку-то…

— Нет, а вы попросите, — настаивал Травин.

Пришёл Завьялов с улыбкой на раскрасневшемся лице, молча поздоровался, сел на стул близ постели, спросил:

— Всё неможется вам?

— Да-а, скоро конец… О чём вы опять спорили с Петром?

Лицо Завьялова вдруг стало серьёзным.

— Да всё о там же… Пронять мне Петра хочется, чтобы умным человеком был, а он всё своё…

— Что же, вы всё насчёт «не убий» и «око за око» спорите?

— Всё об этом, — рассмеялся Завьялов. — Без работы третий месяц шляется, а всё кричит: «Не убий»… Его давно уже убили, а он всё «не убий»… Смешно мне это! Зову его к нам на завод, а он говорит: «Примите всех своих, тогда пойду»… А если мы не хотим их принимать-то за стачки да за бунты?.. Поди ты вот с ним, с дурьей головой, и потолкуй…

— Это он хорошо делает, — вставил Травин.

— Я знаю, что вы это скажете!.. Ещё бы! Ведь он по интеллигентской указке всю свою жизнь сложил…

— А вы по чьей? — усмехнулся Травин.

— Я?.. Я по своей указке. Захотелось вот мне капиталу служить и служу…

Эта прямота, доходящая до цинизма, с которой говорил Завьялов о своём служении капиталу, всегда раздражала Травина. В таких случаях ему всегда хотелось сказать что-либо неприятное, и он сказал:

— Ведь и мы по желанию отдавали свои силы революции.

— Знаю!.. — воскликнул Завьялов. — Не насильно вас под пули-то сгоняли, а только я и тогда смеялся над вами…

— Почему же?

— А потому — проделывали вы всё это, а не знали, чем вся эта история кончится…

— Как не знали? Мы же верили в успех!.. Без этой веры и жить нельзя…

Завьялов задумался, обвёл глазами комнату и сказал:

— Без веры лучше жить!.. Примерно так: если тебе надо сделать сегодня топорище, то ты его и делай, а сам не думай, что тебе завтра принесут топор… Веры этой не надо, а надо топор иметь… Простой я человек, попросту и говорю… Не знаю, поняли ли вы меня?..

— Понял!

— Ну, поняли, так хорошо. Поняли меня, так и вам можно без веры прожить. Знать надо, а не верить! — выкрикнул он. — Простой народ вон в Бога верит, а не знает, что это за Бог. А ему говорят: «Знать Бога не следует, в него надо только верить»… Так вот и вы со своей революцией — верили в какого-то Бога, а он вас и поднадул… Куда вы шли? А? Куда?..

— Голубчик Завьялов, но разве же вы не знаете, куда мы шли? И для чего?.. Мне же трудно убедить вас…

Травин закашлялся и не докончил фразы.

— Знаю я, что трудно, потому вы и сами не знали…

— Нет, Завьялов, знали!.. Мы знали, что народ должен победить произвол…

— Чем победить? — перебил его Завьялов, и голос его точно треснул.