Книжный шкаф Кирилла Кобрина - Кирилл Кобрин

Вершины русской поэзии. Век XIX. М.: ЗАО Изд-во ЭКСМО-Пресс, 1999. 640 с.

У этой книги есть составитель – Вадим Кожинов. Аннотация загадочно предупреждает: «Профессионализм В. Кожинова вызывает интерес и уважение оппонентов», что сразу наводит на разные нехорошие аналогии: «Огромное состояние господина N. вызывало интерес у компетентных органов». И вообще, что за странные контратаки в преамбулах: откуда сразу взялись «оппоненты»?

Перед нами авторская подборка; так сказать, русская поэзия прошлого века «по Кожинову». Издание открывается статьей «От составителя», в ней намечаются принципы столь непростого отбора «вершинных» поэтов и их творений. В «великие творцы русской классической лирики» попали шестеро: Пушкин, Боратынский, Тютчев, Кольцов, Лермонтов, Фет, Некрасов. Глупо, конечно, оспаривать любые списки подобного рода; как, впрочем, глупо и вымеривать на аптекарских весах унции таланта и граны гениальности для строительства очередной Периодической Системы Элементов Русской Поэзии (в случае Кожинова еще и Истинно Национальной). У каждого из нас свой списочек имеется, только вот не каждый из нас превращает его в толстые селекционные книги. Жалко, конечно, и Вяземского, закутанного в старческий его халат, и упоительного Батюшкова (чье итальянское «Ты пробуждаешься, о Байя, из гробницы», на мой взгляд, роднее русскому уху, чем все кольцовские посвисты вроде: «Ну! Тащися сивка…»), и много кого еще жалко. Жалко даже тогда, когда математические эпитеты «второстепенный» и «третьестепенный» раздают люди, кому по рангу, по таланту «все дозволено», чей главный аргумент – их собственные сочинения: Набоков, скажем, или Бродский. А уж когда не вольный стрелок поэт или писатель, а «теоретик, историк, знаток современного литературного процесса», с чьим именем «в ученом мире связываются основательность, компетентность, научная ответственность», объясняет нам, что Вяземский с Батюшковым хуже Кольцова, потому что «поэты эти не создали такого неоспоримо прекрасного лирического мира, без которого поистине, если воспользоваться словами Толстого о Тютчеве, „нельзя жить“», то начинаешь сразу понимать искомую фразу об интересе оппонентов к профессионализму Кожинова. А вот еще одна глубокая, истинно научная оценка: «Да, Языков и, подобно ему, Жуковский, Полонский или Апухтин создавали завершенные в себе поэтические творения, но в них недостает того размаха и той глубины смысла, которые являются условием истинного художественного величия». Да, как говорил персонаж одного анекдота XVIII века, отвечая на вопрос Екатерины II, чем отличается единорог от пушки: «Единорог, Ваше Величество, он сам по себе, а вот пушка – она сама по себе».

Все ничего, если бы составителя вели прихотливые капризы истинного эстета, любителя парадоксов, неожиданных нюансов, ниспровергателя устоявшихся репутаций. Но, листая эту аляповато изданную книгу, как-то сразу забываешь про эстетизм.

Четвертая книжная полка

Жизнь и творчество Себастьяна Найта / Сост. В. П. Старк; Ст. В. Крате; Коммент. П. Краст. СПб.: Изд-во журнала «Звезда», 1999. 72 с.

Эта миниатюрная, с любовью и вкусом сделанная книжечка – последний аккорд в юбилейной набоковской сюите. В суматохе праздничных мероприятий, посвященных столетию автора «Лолиты», как-то забыли о несколько (быть может) менее талантливом, менее плодовитом и (несомненно) гораздо менее известном авторе, дар которого столь конгруэнтен набоковскому. Тем более, что Найт – почти ровесник Набокова; родился он всего на восемь с лишним месяцев позже. Издание «Жизни и творчества» выстроено по традиционному принципу такого рода компиляций: библиография Себастьяна Найта, биографическая канва его (увы!) недолгой жизни, фрагменты сочинений (данные, как и положено уважающему себя изданию, на языке оригинала и в переводе), краткие комментарии и столь же краткое эссе, затрагивающее весьма важные для Найта этимолого-символические проблемы. Подобные книги обычно предшествуют более солидным изданиям, быть может, академическим. Надеюсь, Себастьян Найт не будет обойден вниманием прославленной отечественной филологии. Он того стоит.

Благоприятное впечатление от книги несколько омрачает не совсем удачная игра с псевдонимами. Известные найтоведы В. Крате и П. Краст могли бы придумать более подходящий коллективный псевдоним для мифического составителя сборника, нежели «В. П. Старк».

Петер Корнель. Пути к раю: Комментарии к потерянной рукописи / Предисл. М. Павича; Пер. с швед. Ю. Яхниной. СПб.: Азбука, 1999. 176 с.

Когда-то давно, в юности, начитавшись Борхеса, а особенно – «Игры в классики» Кортасара, я мечтал сконструировать книгу из одних примечаний и комментариев. Было это году в 1984–1985. Не прошло и трех лет, как мечта моя реализовалась. В 1987 в Стокгольме вышли в свет «Пути к раю» шведа Петера Корнеля.

Честно говоря, я до конца не уверен в существовании этого автора. Фамилия у него как у французского драматурга. Предисловие к книге сочинил известный фокусник и затейник милорд Павич. С фотографии на задней стороне обложки на нас смотрит лицо, похожее скорее на фоторобот. И вообще, все, что проходит по ведомству «потерянных рукописей», вызывает неизбежные идентификационные проблемы.

Как бы то ни было, перед нами восхитительно написанная (точнее, составленная) книга прозы. Ей ничуть не мешает исчерпанность культурной эпохи, породившей всю эту расчетливую любовь к маргиналиям, комментариям, лабиринтам, тамплиерам, розенкрейцерам, наспех составленным схемам и затейливым аллегорическим гравюрам. Ни даже то, что магистральный сюжет ее уже изложен Борхесом в нескольких новеллах и эссе. Птицы ищут птичьего бога Симурга и осознают в конце концов, что они и есть Симург. Прочитав комментарии к исчезнувшему роману, мы понимаем, что прочитали сам роман. Рай и есть пути к раю.

Виктор Шкловский. Ход коня: Книга статей. М.: Кн. изд-во «Соль», 1999. 208 с.

«Когда мне приходится писать заметки рецензионного характера, я чувствую себя, как государственная печать, которой Том, по воле Марка Твена, сделавшийся английским королем, колол орехи… Но нужно колоть и орехи. Нужно писать, хотя бы для того, чтобы за тебя не писал другой и не мучил тебя своим остроумием». Я, собственно говоря, составляю «Книжную полку» из тех же соображений, но без шкловского высокомерия и гордыни; не уверен, что мною можно было бы штамповать высочайшие указы. Пусть это будут орехи.

Статьи, рецензии и эссе, составившие книгу, написаны в голодном и холодном Петрограде 1919–1920 гг. Читая «Ход коня», постоянно отгоняешь от себя две незаконные мысли; первая из них – о том, что страдания и лишения способствуют расцвету изящных искусств и наук (довольно пошлая и подлая идейка). Вторая – о благотворности русских революций 1917 года (и русской революции вообще) для все тех же изящных искусств и наук, а для словесности и подавно. Не правда ли, странно, что на стороне революции, в той или иной форме, так или иначе, в то или иное время, были почти все лучшие русские писатели и поэты (кроме, пожалуй, Бунина)? Что не будь революции, никакого бы Платонова с Зощенкой не было бы и в помине, даже В. В. Набоков так и остался бы дилетантом-барчуком, пописывающим стишки? Вот и Шкловского бы не было – автора «Сентиментального путешествия», «ZOO», «Хода коня»… Речь, конечно, не о полезности сотрясения основ, а о полнейшем несовпадении направлений порывов муз и медленного хода жизни.

Как бы то ни было, книга – превосходная (я даже закрываю глаза на странный вид издания – пострепринт, недорепубликация). Обстоятельный, мастеровитый юмор Шкловского покоряет. Лучшая фраза «Хода коня» посвящена знаменитому татлиновскому проекту памятника Третьему Интернационалу: «Памятник сделан из железа, стекла и революции».

Елена Тахо-Годи. Константин Случевский: Портрет на пушкинском фоне. СПб.: Алетейя, 2000. 400 с.

Приятно, что еще пишут такие книги – обстоятельные, не зараженные структуралистским хитроумием, пост-структуралистской безответственной болтовней. Кажется, это – первая подробная биография «несуразнейшего и в то же время – одного из глубочайших русских поэтов» (Ходасевич), жившего в не слишком хорошее для поэзии время. Он родился в год смерти Пушкина, а умер через полгода после выхода в свет «Золота в лазури» Андрея Белого. Не удивительно поэтому, что биография Случевского – прежде всего история; история, сплетенная из истории словесности, общественной мысли, политической и социальной. Может, я ошибаюсь, но лучшие специалисты по истории России XIX века сейчас – историки литературы. И, даже если вы никогда не читали таких, например, строк:

Ходит ветер избочасьВдоль Невы широкой,Снегом стелет калачиБабы кривобокой,

но интересуетесь историей и культурой России прошлого (и начала нынешнего) века, непременно прочтите эту книгу.