Порнограф - Сергей Валяев

Однажды на Тверской прорвало канализационные трубы, и меня, тогда юного гонца за новостями, отправили узнать подробности ЧП. Оказывается, давно, в период первой реконструкции, мудрые головотяпы загнали речку Неглинку в коллектор, а рядом с ней соорудили трубу для общего городского говна. И все бы ничего, да от времени и едких испарений чугун прохудился. И надо такому случится, что слияние двух «рек» сотворился под праздничным «Националем», и вонь поднялась такая, что хоть святых выноси. А дело, признаться, было жарким, удушливым июлем и многочисленные гости столицы из дальнего зарубежья в полной мере ощутили все прелести нашего азиатского бытия. Попытались было закрыть окна, да куда там — кондиционеры ведь не фуй-фуй и впечатление, что проживаешь в газовой камере. Пришлось створки открывать и пялиться на смрадную речку, пробившуюся сквозь асфальт и канализационные люки. Пока вызывали ОСВОД и прочие технические службы, кофейная река, набрав гремучую силу, поплыла под кремлевские стены. Такого количества презервативов я не видел никогда в жизни. Было такое впечатление, что весь просвещенный мир только и делает, что любит себя посредством резинового изделия № 2 Баковского завода. Передовой отряд коммунальной службы лопатами, мешками и матом попытался остановить фекально-кондомное течение. Прибыло столичное руководство с Рамзесом в кепке. Поднялся невозможный хай: где техника, мать вашу эксплуатационную так?! Выяснилось, что вся она была задействована у возводящегося коммунистическими ударными темпами храма Ис. Христа Спасителя откачивались грунтовые воды.

Меж тем смеркалось. Были включены прожекторы на готеле, от их праздничного света картина всемирного потопа приобрела мистический характер. Река неожиданно заиграла всеми радужными красками, похожая на антрацитовую, но холодную магму. Вот только услаждаться прелестным зрелищем мешал запах. И гнус, слетевший на вкусное лакомство. Все участники ночной фиесты трескали себя по потным выям и матерились последними словами. Уши зарубежных товарищей в окнах вяли, как кабачки в пыльных прериях Кентукки.

Наконец с танковым гулом прибыла техника: начался новый этап битвы. И в первых рядах находился наш мужественный градоначальник в кепке, похожий на Рамзеса при строительстве пирамиды имени самого себя.

— Как вы охарактеризуете положение? — влез я (с диктофоном.)

— Как ху… вое! — в сердцах ответил интервьюируемый. Потом устыдился столь аполитичного откровенного признания и заорал. — Но все находится под контролем! Под контролем! И уберите этого придурка! С глаз долой!

Пришлось драпать. По зловонному мелководью. Спасая интервью и свои ребра. К сожалению, мой репортаж с места события так и не был опубликован. На десяти страницах. Его сократили до одной строчки. А меня отправили домой. В отпуск за свой счет. Выветривать запах жизни.

К чему все это? К тому, что мы живем на острове, намытом нашим же дерьмом, однако многие делают фарисейский видок, что они питаются святым духом, а следовательно не испражняются.

Ближе надо быть к народу, господа, и народ накормит вас от пуза. Отечественным продуктом, замешенным на витаминизированном навозе и полезном для здоровья этиловым спиртом. Прав наш Государь свет Батюшка: своя водочка на кизяке, да хрумкий хлорированный огурчик, да кислая, как женушка, капустка, что может быть краше и слаще. Хлобыстнул после баньки, закусил телесной кислятинкой и скапутился. Никаких проблем. И всем хорошо, и власти, выполняющей самодержавное указание и тебе, сердешному. На пути к небесному Вседержителю.

Так что от жизни не уйти, как и от смерти. И поэтому остается жить там, где нам выпала честь. И по возможности не гадить саму себе в душу.

С таким благородным посылом я переступил порог редакции журнала «Голубое счастье». Пока мы катили на разболтанном таксомоторе к пункту назначения, Сосо посчитал нужным меня предупредить, чтобы я ничему не удивлялся.

— В каком смысле? — не понял.

— В самом прямом, — маловразумительно ответил князь, — считай, что выполняешь задание родины.

— Надеюсь, её не надо предавать?

— Кого предавать?

— Родине, говорю, не надо будет изменять?

— Нет, — засмеялся Мамиашвили, — её уже до нас раз сто по сто.

И вот, пожалуйста, переступаю порог барского, недавно отремонтированного особнячка в районе Садового кольца, и что же вижу? Верно — представителей сексуального меньшинства. К этой проблеме я отношусь сдержанно. Каждый любит то, что хочет любить. По своей природе. Кто лижет эскимо, а кто — пломбир. Дело в другом, совершать это надо в скромных местечках, не афишируя свои добродетельные наклонности. Понятно, о каких наклонах идет речь.

Впрочем, встретила нас редакционная производственная суета: в свет выходил очередной номер, и трудно было определить, кто трудится по убеждению, а кто за материальное вознаграждение. Хотя в коридорчиках присутствовал странный запах — запах дорогой парфюмерии. Удушливый и сладковатый, как в вольере у орангутангов. О чем я и сказал своему товарищу. Сосо улыбнулся улыбкой вышеупомянутых животных и заметил, что деньги не пахнут. Я не согласился: это именно тот случай, когда они пахнут, и очень. Меня не слушали — и скоро я уже знакомился с Главным редактором. У него было лицо то ли язвенника, то ли будущего удавленника. Несчастный хлебал гороховый суп из тарелки и нам обрадовался, как висельник петле.

— О, гости дорогие! Наконец-то! Как жизнь? Меня можно называть Макс, разрешил мне. — Не будет никаких проблем, Иван. Нам профессионалы нужны. Любая ваша голубая мечта, ха-ха, друзья мои, сбудется.

— Проще будь, Максимушка, — не выдержал первым Сосо. — Мы с Вано были, есть и будем придерживаться традиций. Для нас путеводная звезда — это п… да! И никаких гвоздей.

— Ха-ха! Гвоздей, — заливался придурковатый редактор. — Простите меня, я без задней, ха-ха, мысли!.. Ну ладно, как говорится, ближе к телу, ха-ха, в смысле, к делу!

У меня появилось крепкое желание накрыть работодателя миской с гороховым супом, чтобы привести в чувство. Не успел — по селектору был вызван ответственный за материальную часть редакции; проще говоря, завхоз по фамилии Шапиро. Он полностью соответствовал своему высокому званию и мучился прокисшей улыбкой от нашей беседы, из которой следовало, что в руки дилетанта отдается дорогостоящий автоматический фотоаппарат «Nikon». В грустном взоре завхоза читался немой укор: «А не сбежит ли этот новоявленный херов папарацци в государство Израиль, чтобы там, загнав аппаратуру, безбедно проживать на шекели, пока мы тут будем страдать за Христовы идеи?»

— Действительно, а где гарантии? — вопросил любитель супца, когда его сотрудник в дипломатической форме изложил своим сомнения.

— Я — гарантия! — рявкнул князь и плюхнул на стол пачку вечнозеленых ассигнаций. — И могу прикупить вашу шарашкину контору. Но без вас, любезные мои, вах-трах!

Его прекрасно поняли, и через несколько минут я оказался обладателем современной и красивой игрушечки, похожей выдвигающимся объективом на дуло базуки — самым эффективным оружием в боях местного значения.

Потом мы начали обговаривать спецзадание. По сведению редакции в нашу варварскую столицу приезжает инкогнито поп-звезда мирового масштаба некто M.D. Необходимо «снять» его не только в окружении телохранителей и истерических фанатов, но и желательно в интимной, так сказать, обстановке. С любимым дружком Борухой Моисюкиным, известным дитем порока. Как и где это уже проблемы папарацци, то есть мои. Хотя мне помогут на первый раз и сообщат о встрече двух любящих сердец.

— Не понял, — признался я. — А зачем все это?

— Юноша, — укоризненно проговорил Макс. — Вы меня разочаровываете. «Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся». Первое послание к Коринфянам. Мир, мои друзья, меняется, и мы должны меняться вместе с ним. Публика желает видеть своих кумиров без неглиже. И мы призваны потрафлять её вкусам.

— Вкусам? — не выдержал я. — Голая жопа — хороший вкус?

— Фи, молодой человек, — поморщился Главный. — Будьте добры, выражайтесь более утонченно.

— Да, пошел ты, зачуханец! — и хотел огреть оппонента фотоаппаратом, удобным для такого решительного действа.

Князь перехватил мою руку и объявил во всеуслышание, что я ещё не привык к специфике издания под небом голубым и поэтому меня надо простить. Задание родины будет выполнено. Тем более оно хорошо оплачивается. По высшим расценкам, так?

— Так-с, — ухмыльнулись мне сатанинской улыбкой. И назвали цену каждого снимка. Я тотчас же прекратил привередничать и сделал вид, что любуюсь в окне голубыми, тьфу, небесами.

Да, продался с потрохами! Да, осуждай меня, публика! Поноси последними словами. А что делать? Не свезло нам, ванькам, родиться в родовитом батистовом поместье под Парижем. И неожиданно почившего в бозе богатенького дядюшки в Иберии, то бишь Испании, тоже нет. Ни хрена нет, кроме родной и любимой отчизны, распластавшейся в перламутровой пыли летней полуденной дремы.