Вера - Рацлава Зарецкая

и положила его ладони себе на грудь. По всему телу в миг побежали мурашки. Денис издал длинный выдох, а затем наклонился и коснулся губами моей ключицы. Жар, который все это время был сосредоточен в моем животе, распространился и на грудь. Я тихо охнула и запустила пальцы в волосы парня.

Прежде чем упасть на диван и утянуть Дениса за собой, я соскочила с его коленей и быстрым и уверенным движением стянула с себя оставшуюся одежду. Не дожидаясь, пока смущение накроет меня стыдливой волной, я вернулась на колени Дениса и как можно плотнее прижалась к парню. Его руки снова легли на мою поясницу и, ощутив лишь мою кожу, замерли.

Склонившись к шее парня, я принялась осыпать ее поцелуями. Руки Дениса все еще неподвижно лежали на моей пояснице, но по бешено бьющемуся сердцу и его напряжению подо мной, я понимала, что он так же возбужден, как и я.

Наконец мне надоела моя поза, и я повалила Дениса на диван. Это его словно оживило, придало уверенности. Он ловко перевернулся и, оказавшись надо мной, взял инициативу в свои руки.

За эту ночь я получила столько удовольствия, сколько не получала за всю свою жизнь. Мое тело было подобно струнному инструменту — чуть задень, и оно отзовется.

В глазах плясали разноцветные огоньки, по телу разлилась приятная усталость, а сердце было переполнено любовью к парню с невидящими темными глазами.

6

27 декабря, вторник

Сегодня моя смена, но я перепрашиваюсь, потому что Вера решает прогулять занятие. Вместо художественной школы мы гуляем по парку рядом с моим домом. Вера тайно от меня покупает мороженое и начинает тихо его есть. Я догадываюсь, чем она причмокивает после первого нашего поцелуя — губы у девушки холодные и сливочные.

— Горло заболит, — ругаю ее я. Ну, как ругаю, просто говорю, чуть повысив голос. Разве можно ее ругать?

— Не-а, — отрицает Вера. — Я всегда ем мороженое зимой, оно вкуснее в это время года.

Меня передергивает от одного только совместного упоминания зимы и мороженого. На улице холодно, — 18 градусов. Я вышел без шарфа, потому что потерял его — Уголек несколько дней играл с ним, а потом шарф благополучно исчез. Однако, как только встретился с Верой, сразу же получил от нее новый — мягкий, пушистый и пахнущий цитрусом и жасмином, как сама девушка. Выразив надежду, что он не розовый — этот цвет я недолюбливал, — позволил Вере обмотать свою шею ее подарком. Стало намного теплее.

— В это воскресенье ты тоже ужинала с Артуром? — Мне не хочется говорить о ее женихе, но эту проблему надо как-то решать. И чем скорее, тем лучше.

Вера угукает и больше ничего не говорит. Тогда я продолжаю допрос:

— И как все прошло?

— Как и всегда: никак. Ужин по воскресеньям для меня подобен пытке.

Мне хочется спросить у нее, как и когда она планирует расстаться с Артуром, но не могу. После проведенной вместе ночи Вера сказала, что хочет отменить помолвку и свадьбу. Скорее всего, после этого ей придется уйти из семьи, но я заверил девушку, что она может жить со мной.

Идет третья неделя нашего знакомства, а я уже полностью влюблен в Веру и в красках рисую в своем сознании нашу совместную жизнь. Вот только эта фантазия не продолжается дольше нескольких минут, потому что разбивается о стену реальности, в которой у меня нет денег на содержание еще одного человека. Даже в копилку «На зрение» не залезть — там уже давно пусто.

— Я расстанусь с ним, — вдруг произносит Вера. — После Нового года. Не хочу создавать проблемы во время праздника.

Ее рука в пушистой варежке горячая, несмотря на съеденное мороженое. Я крепко сжимаю руку Веры и говорю:

— Если не уверена, то не делай этого…

Девушка резко останавливается, отпускает мою руку, хватает меня за плечи и разворачивает к себе. Я послушен как кукла. Стараюсь смотреть ей в глаза — по моим подсчетам они находятся на уровне моего носа.

— Еще раз так скажешь, я тебя тресну! И даже не посмотрю на то, что ты слепой как крот, — угрожающе произносит Вера. — Понял?

Я киваю.

— Еще никогда я не была настолько уверена. Я полна решимости порвать с Артуром, высказать матери все, что я о ней думаю и на весь мир крикнуть, что люблю тебя и хочу быть с тобой.

Вера произносит все это таким сердито-уверенным тоном, что я невольно улыбаюсь — мое сознание рисует девушку маленькой воинственной волчицей, готовой покусать каждого, кто позарится на ее собственность. А еще она сказала, что любит меня, и это делает меня таким счастливым, что я даже перестаю чувствовать холод.

— Что улыбаешься как дурачок? — бурчит Вера.

— Ты меня любишь.

— Люблю.

— И я тебя люблю.

Вера смеется, и моя улыбка делается еще шире.

Снег, пушистый и легкий, щедро осыпает нас с Верой. Пахнет морозной свежестью, цитрусом и жасмином. Мы стоим, улыбаемся друг другу и наверняка выглядим как дурачки, но зато очень счастливые дурачки.

Вера берет меня под руку, прижимается ко мне и шепчет:

— Хочу, чтобы ты видел. Я раньше ничего так сильно не хотела.

— А как же твоя мечта написать детскую книгу?

— Это не то. — Я чувствую, как Вера машет головой. — Сейчас мне больше всего хочется, чтобы ты мог видеть. И вообще, разве ты сам этого не хочешь?

— Я хочу, чтобы ты была счастлива, — отвечаю я. — А остальное — подождет.

— Я буду счастлива, если к тебе вернется зрение, так что наши желания связаны! — радостно произносит Вера и крепче сжимает мой локоть.

— Хорошо, я тебя понял, — улыбаюсь я. — Взаимосвязанные желания — это прекрасно.

Найти бы еще средства для их реализации…

— Не хотела говорить так рано, но сил нет ждать, — заговорщицки произносит Вера. — Я уже начала собирать тебе на операцию!

— Что? — восклицаю я. — Вер, зачем?

— Шшш, — шипит она на меня. — Я отложила совсем чуток — мама не дает мне много карманных денег. У меня даже карточки нет.

Представляю, как Вера обиженно надувает губки. Мама у нее строгая, лишних денег от нее не дождешься. Вера рассказывала, что у нее даже на каждого члена семьи заведена книга учета расходов. Если Вере нужно что-то дороже трех тысяч рублей, то мама отправляется в магазин вместе с ней. Удивительное жлобство для столь богатой семьи. Хотя, у богатых свои причуды, как говорится.

— Вер, не надо, — прошу ее я, хоть и знаю,