ДЗЭН и ГОЛОДНЫЕ ПТИЦЫ - Томас Мертон

Но люди на Западе, которые исповедуют эгоцентрическую практичность и ставят во главу угла полезность, всегда переходят от одной вещи к другой, от причины к следствию, от первого ко второму, затем к третьему и так далее. Каждая вещь, в их понимании, всегда указывает на что-то еще, и поэтому, размышляя, эти люди никак не могут остановиться. Как только они делают паузу, эскалатор достигает конца пролета, и они вынуждены сойти с него и начать поиск другого эскалатора. Мы ничему не позволяем быть собой и означать то, что оно означает: каждая вещь должна таинственным образом обозначать все остальное. Дзэн прежде всего стремится поставить в тупик ум, который мыслит в таких терминах. Дзэнский «факт», каким бы он ни был, всегда преграждает нам путь, подобно срубленному дереву, через которое мы не можем переступить.

Нельзя сказать, чтобы в христианстве не было таких фактов. Крест, например. Подобно тому как «Огненная проповедь» Будды полностью преображает сознание буддиста, «слово о Кресте» дает христианину совершенно новое понимание его жизни, отношений с другими людьми и всем остальным миром.

В обоих случаях «факты» не являются безличностными и объективными. Это факты личного опыта. Как буддизм, так и христианство похожи в том, что используют повседневные переживания человеческой жизни в качестве материала для радикального преображения сознания. Поскольку обычное человеческое существование полно заблуждений и страданий, каждый должен использовать последние для того, чтобы изменить свое обычное осознание, выйти за его пределы и достичь мудрости в любви. Было бы ошибкой утверждать, что буддизм и христианство просто предлагают объяснение страдания или — что дальше от истины — толкования и оправдания этого неотвратимого факта. Напротив, и буддизм и христианство показывают, что страдание остается необъяснимым для человека, который с помощью объяснения пытается избежать его или полагает, что само объяснение есть побег. Страдание не является «проблемой», вне которой можно стать и что-то с ней сделать. Страдание, каким его видят буддизм и христианство, является частью нашей эгоцентричности и эмпирического существования. Нам остается лишь окунуться в противоречия и заблуждения с тем, чтобы достичь состояния, которое в дзэн называется «великой смертью», а в христианстве — «умиранием и воскресением во Христе».

Давайте теперь вернемся к непонятным фактам, которые ставят в тупик начинающего последователя дзэн. В отношениях ученика к мастеру мы часто видим разочарование ученика и его неспособность добиться чего-нибудь с помощью воли и мышления. В большинстве дзэнских историй мастер пытается показать ученику, что тот руководствуется неправильными представлениями о себе и своих способностях

«Когда телега останавливается, — говорит Хуай-жан, наставник Ма-цзу, — кого ты будешь погонять, телегу или мула?» И добавляет «Если человек видит Дао с позиций деяния и не-деяния, собирания и расточения, в действительности он не видит Дао».

Если метафора телеги и мула кажется не до конца понятной, возможно, другое мондо (вопрос и ответ) лучше выразит то же самое:

— Кто такой Будда? — спросил монах у Бай-чжана.

— А кто такой ты? — ответил Бай-чжан.

А вот еще одна история:

Монах желает знать, что такое праджня (дзэнская метафизическая мудрость-интуиция) и махапраджня (Великая или Абсолютная Мудрость), и мастер безучастно отвечает ему:

— Падает снег и все окутано туманом.

Монах промолчал.

— Ты понимаешь? — спросил мастер.

— Нет, не понимаю.

Тогда мастер сочинил для него стихотворение:

Махапраджня

Не имеет ни начала, ни конца.

Если ты не понимаешь,

Дует холодный ветер и падает снег.[8]

Монах пытается понять вместо того, чтобы пытаться увидеть. На первый взгляд загадочные и таинственные высказывания дзэн становятся намного понятнее, когда мы смотрим на них в контексте буддистской «полноты внимания» (mindfulness). Это внимание, в своем элементарном виде, есть «простое осознание», которое видит наличествующее и не сопровождает его комментариями, интерпретациями, суждениями и выводами. Оно просто видит. Обучение такому видению является основной целью буддистской медитации.[9]

Когда человек достигает состояния, в котором рациональное понимание больше ничем не может ему помочь, это не трагедия, а напоминание о том, что нужно прекратить думать и начать видеть. Ничего не нужно объяснять — достаточно лишь проснуться.

— Я нахожусь подле вас уже давно, — сказал ученик мастеру, — но все же я не понимаю вас. Почему это так?

— Там, где ты не понимаешь, есть место для понимания, — ответил мастер.

— Как понимание возможно там, где оно невозможно?

— Корова родила слонёнка; облака пыли поднимаются над океаном.[10]

Выражаясь на более техническом языке и поэтому более понятно для нас, Судзуки говорит: «Праджня есть чистое действие, чистое переживание... Она обладает явно выраженной трансцендентной составляющей... но она не рациональна... Для нее характерна непосредственность... Ее следует отождествить с обычной интуицией... но, в случае праджни, интуиция не имеет объекта... Ее объект не является концепцией, полученной в ходе последовательного логического анализа; она — не это и не то; она не пытается соотнести себя с тем или иным объектом». [11] Поэтому, делает вывод доктор Судзуки, праджня-интуиция отлична от «той интуиции, которая обычно проявляется у нас в ходе религиозных и философских дискуссий». Ведь объектом философской интуиции есть Бог или Абсолют, а «проблеск такой интуиции считается полным, когда имеет место отождествление субъекта и объекта».[12]

Здесь не место обсуждать этот очень интересный и сложный вопрос. Давайте отметим только, что ни в коей мере не очевидно, что религиозная и мистическая интуиция всегда видит Бога «своим объектом». Так, Судзуки подтверждает это мнение тем, что мистические интуиции Экхарта также есть праджня.

Оставляя в стороне окончательное решение этого вопроса, давайте скажем лишь, что ошибается тот, кто пытается философски или как-то по-другому истолковать дзэнские высказывания наподобие тех, которые мы цитировали выше. Он совершенно не понимает дзэн, если пытается сказать, что, в ответ на вопрос об Абсолюте, Бай-чжан указал на падающий снег, имея в виду, что падающий снег можно отождествить с Абсолютом, — другими словами, имея в виду, что интуиция в данном случае является мыслью о том, что Абсолют есть нечто, в частности падающий снег. Если мы считаем, что дзэн «исповедует пантеизм», мы подразумеваем, что он пытается что-то объяснить. Но повторимся: дзэн ничего не объясняет. Он просто указывает. Указывает на что? Не на Абсолютный Объект, а на Абсолютное Видение.

Хотя все это может казаться очень далеким от христианства, в котором, определенно, есть место «благой вести», нам известна важность непосредственного переживания в Библии. Все, что мы знаем в религиозной сфере, и особенно в отношении Бога, истинно в той мере, в которой оно подразумевает непосредственное переживание. Мы знакомы с библейским представлением о познании как о постижении в акте любви. Здесь не место искать аналогии дзэнскому опыту в переживаниях ветхозаветных пророков. Очевидно, что эти переживания столь же конкретны и экзистенциальны, сколь и дзэнские истории. Мы не можем также не упомянуть о важности непосредственного переживания в Новом Завете. Конечно, его нужно прежде всего искать в откровении Святого Духа, в тайном Даре, в котором Бог достигает единения с верующим, чтобы любить и познавать Себя через верующего.

В первых двух главах 1-го Послания Коринфянам св. Павел различает два типа мудрости: один из них есть знание слов и утверждений (это рациональная, диалектическая мудрость), а другой — связанный с парадоксами и переживаниями — выходит за пределы мыслящего рассудка. Чтобы достичь этой духовной мудрости, человек должен прежде всего освободиться от рабской зависимости от «премудрости слова» (1 Кор. 1, 17). Это освобождение достигается через «слово о Кресте», которое не имеет смысла для тех, кто привязан к привычному образу мыслей, и является средством, с помощью которого Бог «погубляет мудрость мудрецов» (1 Кор. 1, 18–23). Фактически, слово о Кресте приводит в замешательство как греков с их философией, так и евреев с их знанием Закона. Но когда человек освобождается от вербальных формул и концептуальных структур, Крест становится для него источником «силы». Эта сила исходит из «немудрости Божией» и использует «немудрые средства» (апостолов) (1 Кор. 1, 27 и далее). С другой стороны, тот, кто может принять эту парадоксальную «немудрость», обнаруживает тайную силу, которая есть сила пребывающего в нем Христа, сила всецело новой жизни (1 Кор. 2, 1–4; ср. Еф. 1, 18–23 и Гал. 6,14–16).