ДЗЭН и ГОЛОДНЫЕ ПТИЦЫ - Томас Мертон

Псевдо-Дионисий говорит, что мудрость созерцателя движется motusorbicularis: она парит и кружится, как орел над своей невидимой добычей или как планета вокруг невидимого солнца. Произведения Судзуки являются свидетельством безмолвного кружения праджни, которая является (выражаясь на языке западной традиции псевдо-Ареопагита и Эригены) «кругом, центр которого находится везде, а окружность нигде». Мы же движемся по прямой. Мы уходим далеко, занимаем отдаленные позиции, отстаиваем их, отказываемся от них, а потом удивляемся, откуда у нас столько суеты. Мы изобретаем системы, а затем разрушаем их и скитаемся по континентам в поисках чего-то нового. Доктор Судзуки всегда оставался на одном месте, в своем дзэн, но в каждой своей книге являл его совершенно новым. Ясно, что это свидетельствует об особом даре, об особом качестве его духовного гения.

В любом случае, его труды остаются с нами как великий дар, как одно из уникальных духовных и интеллектуальных достижений нашего времени. Они прежде всего дороги нам тем, что сблизили Восток и Запад, помогли Японии и Америке понять друг друга на глубинном уровне. Ведь на поверхности все предвещает только непонимание, конфронтацию, разделённость и войну. В наше время редко можно увидеть миролюбивое начинание. Мы должны гордиться своим современником, который так много сделал для достижения взаимопонимания.

Диалог Дайсэцу Т. Судзуки и Томаса Мертона

 Томас Мертон, американский монах-траппист, духовный писатель и первопроходец христианско-буддийского диалога, с XIV Далай Ламой

Мудрость Пустоты[21]

Предварительные замечания Т. Мертона

Весной 1959 года, по завершении нескольких переводов из «Verba Seniorum», которые были опубликованы издательством «New Directions» под названием «The Wisdom of the Desert» («Мудрость пустыни»), было решено послать тексты переводов Дайсэцу Судзуки, одному из виднейших восточных ученых и созерцателей нашего времени. Не вызывало сомнений, что тексты «Verba Seniorum» своей строгостью и простотой были очень похожи на истории о мастерах дзэн, и поэтому они могли быть интересны доктору Судзуки. Позже он с готовностью согласился принять участие в беседе о мудрости отцов-пустынников и мастеров дзэн.

Было ясно, что обмен мнениями послужит сближению Востока и Запада, а сопоставление египетских монахов IV—V веков с китайскими и японскими монахами более позднего времени [22] окажется плодотворным. В наши дни Запад проявляет большой интерес к дзэн-буддизму, что связано прежде всего с его парадоксальной простотой, которая столь разительно контрастирует со сложными теоретическими построениями, заменившими на Западе религию, философию и духовность.

Известно множество дзэнских историй, которые перекликаются с «Verba Seniorum», — очевидно, аналогичные эпизоды неизменно возникают там, где человек обретает смирение, одиночество и пустоту. Так, например, часто можно встретить историю о воре и о смиренном монахе, который не только позволяет вору унести все свое имущество, но и бросается за ним вдогонку, заметив, что тот что-то проглядел.

В своем анализе понятия «невинность» (innocence) доктор Судзуки дает понять, что монах действует не на уровне осмысления проблемы и принятия правильного решения. Дело в том, что проблема как таковая даже не возникает, когда монах пребывает в первичной пустоте, или невинности, которую последователи дзэн именуют таковостью (suchness), а христиане — чистотой сердца или великим милосердием. Св. Павел говорит: «На таковых нет закона» (Гал. 5,23). С таким же успехом он мог бы сказать: «Для таковых нет закона». Принцип работает в обоих направлениях: закон не имеет для них ни преимуществ, ни недостатков. Они не пользуются им для защиты и не страдают от его последствий. Они находятся «за пределами закона».

Однако эта идея зачастую понимается неправильно, а еще чаще неправильно применяется. Где бы человек ни искал простую мистическую духовность, он всегда сталкивается с одними и теми же трудностями при попытках приблизиться к ней извне. Он ищет ответа на одни и те же вопросы; он защищается от одних и тех же обвинений. Ведь всегда находятся люди, которые ошибочно принимают «свободу сынов Божьих» за вольности тех, кто пребывает в рабстве у желаний и потакает иллюзиям.

Как на Востоке, так и на Западе созерцателей неизменно принимают за бездельников, эскапистов, квиетистов и мизантропов и обвиняют в сотне других грехов. Очень часто им приписывают презрение к обычным этическим и эстетическим нормам, полное равнодушие к морали и политике. С подобной меркой часто подходят к последователям дзэн, которые умеют быть парадоксальными и даже богохульными, подобно «юродивым во Христе», некогда столь типичным для русского православия.

Фактически, в настоящее время дзэн очень распространен в Америке среди тех, кто меньше всего заботится о соблюдении моральных норм. Дзэн даже стал для нас символом морального протеста. Верно, что презрение последователя дзэн к традиционным общественным условностям — здоровое явление. Но это так лишь потому, что оно подразумевает подлинную духовную свободу, которая несовместима со страстью, эгоизмом и самообманом. Псевдодзэнское отношение, которое оправдывает полное моральное падение с помощью жалких рационализаций, опирающихся на изречения мастеров дзэн, — это всего лишь еще одна форма самообмана. Такой протест нельзя назвать здоровым явлением, потому что, хотя он и объявляет войну безжизненному и инертному конвенционализму, в действительности он представляет собой еще один его аспект.

Доктор Судзуки начал с этического аспекта дзэн, однако это не связано с особенностями мировоззрения отцов-пустынников. Скорее дело в том, что на ход диалога повлиял еще один, невидимый, собеседник. Летом 1959 года доктор Судзуки принял участие в восточно-западной конференции на Гавайях, где ему довелось столкнуться с этическими аргументами против дзэн. Поэтому свое эссе об отцах-пустынниках Судзуки начал со своего ответа на эти возражения. Поступив таким образом, он не отклонился от предмета, а затронул самую его суть. Таким образом, он смог сделать несколько очень тонких наблюдений, касающихся духовности пустынников, ее слабых и сильных сторон.

Тема, которую выделил доктор Судзуки, часто обсуждается на Западе. Я имею в виду «вопрос о науке и мудрости», который обсуждался томистами Маритеном и Жильсоном (Maritain, Gilson), хотя и в несколько более технических схоластических терминах. В патристической теологии это одна из самых древних и традиционных тем, которые были центральными в духовности св. Августина и всех его последователей, а также в писаниях греческих отцов. Она также была очень важной для александрийских писателей, которые создали интеллектуальную основу для духовности пустынников.

Однако самым интересным в эссе доктора Судзуки оказалось то, что в нем дзэнские понятия о пустоте, рассудке и т. д. соотнесены с библейской историей грехопадения Адама. Судзуки предлагает отождествить знание (knowledge) с неведением (ignorance), a также подлинную мудрость с невинностью, пустотой и таковостью. Именно таков был подход ранних христианских отцов, и хотя он во многих отношениях отличается от позиции доктора Судзуки, совпадений здесь намного больше, чем различий. Чтобы подчеркнуть это, я и включил в диалог свое эссе «Возвращение рая» — в котором идет речь о возвращении той чистоты, или пустоты, которая для ранних отцов была единением с божественным светом, рассматриваемым не как объект или вещь, а как божественная нищета, обогащающая и преображающая нас своей невинностью. Возвращение рая — это, выражаясь словами из Евангелия, открытие Царствия Небесного внутри нас в том смысле, в котором об этом всегда говорили христианские мистики. Речь идет об открытии человеком в чистой, неделимой простоте своего утерянного подобия Богу.

Надеюсь, что собранные здесь материалы помогут по достоинству оценить это эссе доктора Судзуки, которое является едва ли не самым важным из его последних трудов. Конечно, удивительно, что этот восточный ученый, обсуждая мировоззрение отцов-пустынников, уделяет столько внимания обсуждению противоположности невинности Адама в раю и знания добра и зла, которое стало причиной грехопадения. (Отметим, что невинности сопутствует мудрость, sapientia, или праджня, тогда как знанию добра и зла соответствует рациональное знание, scientia.) Важно, что в качестве исходного пункта для диалога Востока и Запада доктор Судзуки избрал не поверхностные проявления духовности пустынников (с ее аскетическими практиками и созерцательным одиночеством), а изначальный архетипический символ всей иудейско-христианской духовности — библейское повествование о грехопадении человека.