Восхождение. Кромвель - Валерий Есенков

Уже этот беспощадный ущерб, нанесённый дружественной протестантской державе, должен был возмутить парламент, тем более должны были привести в негодование статьи договора, которые касались собственно английской торговли, поскольку они затрагивали интересы каждого англичанина, который стриг шерсть, ткал сукно, торговал скотом и занимался ремёслами. Понятно, что прямо, откровенно английские интересы в договоре не ущемлялись, испанцы разрешали англичанам торговать где им вздумается, во всех испанских владениях, в том числе на островах Карибского моря и с американскими поселенцами, англичанам всего лишь ставилось непременным условием регистрировать в Испании свои корабли и товары и уплачивать за право торговли тридцатипроцентную пошлину, что делало английскую торговлю с островами Карибского моря и американскими поселенцами невозможной. Но испанцам и этого было мало. Испанские военные корабли продолжали грабить и забирать как трофей всех английских полупиратов-полуторговцев, которые пытались проникнуть на запад без регистрации и без уплаты обозначенной, прямо разорительной пошлины.

Подписанный договор, которым английский король так нерасчётливо предавал интересы английской торговли, можно было достаточно долго скрывать от представителей нации, трудней было скрывать бесчинства испанских военных властей, продолжавших истребительную войну с английскими купцами и каперами. В конце концов парламент потребовал разъяснений у самого короля. С разъяснениями в палате общин выступил Фрэнсис Бэкон, канцлер, гениальный учёный, отец экспериментального метода, родоначальник новейшей науки. Во-первых, он объявил, что королевское правительство не признает прав Испании на те территории, на которые не распространяется её контроль и на которых не имеется её поселение. Во-вторых, он сказал, что всякий, кто отправляется торговать на острова Карибского моря и с поселенцами на восточном побережье Америки, действует на свой страх и риск, и по этой причине королевское правительство не считает себя обязанным защищать их.

Договор имел и худшие последствия. В Англию возвращались католики, иезуиты. Разумеется, иезуиты приезжали нелегально и действовали исподтишка. Они выступали против англиканской церкви, объявляя её еретической. Нападки иезуитов таили в себе угрозу возвращения католицизма на английскую землю. Возвращения католицизма желал и маленький человек с большой головой и кривыми тонкими ножками, причём желал вопреки тому обстоятельству, что он являлся главой англиканской церкви и, следовательно, по своему положению должен быть противником и ненавистником католицизма, а нападки иезуитов на англиканскую церковь являлись, таким образом, нападками на него самого и направлялись не только против новой английской религии, но и против государственного строя Англии, как он сложился после упразднения католической церкви. Выходило, что английский король сочувствовал подрывной пропаганде, направленной против него самого как главы церкви и главы государства. Большей чепухи и придумать было нельзя.

Испания лишь прикрывалась договором о мире и оборонительном военном союзе. Испанское посольство в Лондоне превратилось в центр разрушительной пропаганды. Испанский посол оказывал денежную помощь английским иезуитам и служил посредником между ними и иезуитскими организациями в Испании и Италии. Несмотря на соответствующую статью договора, испанские власти с распростёртыми объятиями принимали ирландских, шотландских и английских католиков, вынужденных бежать от преследований, которые на них продолжала обрушивать англиканская церковь. Испанский генерал маркиз Амброзио де Бальбазес Спинола, наместник Фландрии, устраивал пышные приёмы вождям ирландских повстанцев. Он переправлял их в Милан. Им оказывал милости испанский король Филипп III. На средства испанской казны для их детей учреждались семинарии, в которых воспитывалась фанатичная преданность католической вере и ненависть к английскому пуританству. Римский папа обращался с посланиями к английским католикам, которые отказывались присягать на верность английскому королю, и призывал их во имя Христа идти на муки и смерть.

Возвращение католиков, тем более возвращение иезуитов грозило Англии жестокими бедами. Замшелые старики ещё помнили безумный террор, учинённый королевой Марией Кровавой. Из Фландрии и Брабанта, залитых кровью, которую без счета, без меры проливали испанцы, продолжали прибывать купцы и ремесленники, сумевшие выскользнуть из цепких лап святой инквизиции и добраться до спасительной Англии. Беглецы не уставали рассказывать о бесчинствах, творимых испанскими генералами, и о том, как озверевшие испанцы-католики врываются в дома, как сжигают еретиков, хорошо если по особой милости на соломе, но чаще без милости на хворосте у столбов, как дворянам и зажиточным горожанам головы рубят мечом из уважения к их положению, крестьян просто вешают, женщин закапывают в землю живьём, а доносчики получают половину имущества, если оно не превышает ста золотых монет, вторую половину наследует испанский король.

Новые налоги и новая политика короля Якова стали для нации чем-то вроде медленного убийства. Она сопротивлялась семь лет, осуждали все попытки короля править вопреки воле парламента, наконец, исчерпав все аргументы, обратились к маленькому человеку с большой головой и кривыми тонкими ножками с прошением, в котором требовали отменить все налоги, введённые королём и королевским правительством без их утверждения в палате общин. В то же время, уверив его, что им чуждо инакомыслие, пуританский дух и уклонение в пресвитерианство, они отказали королю в праве вносить какие-либо изменения или каким-либо иным образом реформировать существующую англиканскую церковь. Тем не менее пришедший в бешенство маленький человек с большой головой и кривыми тонкими ножками, обвинив представителей нации в том, что они сочувствуют богопротивному пуританству, объявил палату общин распущенной.

Правда, без палаты общин королю легче не стало. Помыкавшись года три, не сумев убедить торговцев, ремесленников и сельских хозяев, что они обязаны платить любые налоги, введённые королём, и безмолвно мириться с возвращением ненавистных католиков и иезуитов, он созвал новый парламент, питая надежду, что печальная судьба первого парламента пойдёт представителям нации впрок. Король глубоко заблуждался. Введение новых налогов и возвращение католиков и иезуитов затрагивали самые коренные, жизненно важные интересы большей части населения Англии, и новый парламент именно в двух этих вопросах ни под каким видом не мог пойти на уступки. Всего два месяца спустя после первого заседания палата общин потребовала, чтобы Яков прекратил собирать налоги, которые прежде были ею отвергнуты. В ярости король повелел сжечь представленный палатой меморандум в камине, несколько человек, особенно ему не угодных, попало в тюрьму, парламент был снова распущен и не собирался семь лет.

4

Тем временем Оливер вырастал в благочестивом тепле скромного отцовского дома на окраине провинциального городка Гентингтона. Пришла пора учиться английскому чтению и письму — пуритане осуждали латынь, традиционный язык, который был обязательным для паписта. Первые уроки дала ему мать. Её звали Элизабет. Когда Роберт Кромвель женился на ней в 1591 году, она была молодой вдовой по фамилии Лайонс, но её девическая фамилия была Стюард, и, хотя иные шутили, что она из королевского рода шотландских Стюартов, она не имела никакого отношения ни к шотландским королям, ни к маленькому человеку с большой головой и кривыми тонкими ножками. Её отец был честный англичанин из Норфолка, такой же сельский дворянин и хозяин, как и его зять Роберт Кромвель, владелец бывших монастырских земель. Он жил в Или, неподалёку от Кембриджа. У Элизабет было десять детей, трое из них скончались в младенчестве, выжил один сын и шестеро дочерей.

Она воспитывалась в такой же строгой пуританской семье и была точно вылеплена по евангельским заповедям. Мало того, что у неё был сильный характер, ум и практичность, Элизабет была в высшей степени добродетельна, почтительна с родителями, любила мужа и навсегда осталась верной ему, обожала детей, была с ними строга, но нежна. На ней лежали все заботы по дому. Из дома молодая женщина выходила только на рынок и в ближайшую церковь Иоанна Крестителя. Она не любила праздников, как их не любили муж и отец, и когда другие горожане плясали и пели, брала рукоделье, которое служило тихим отдыхом от домашних хлопот и воспитания семерых здоровых, подвижных детей. Она знала наизусть многие рассказы из Библии и жития святых мучеников и в свободное время часто со свойственной ей поэтичностью пересказывала их разыгравшимся детям, чтобы утихомирить их без окриков и шлепков и воспитать в их восприимчивых душах благочестивые чувства.