Золото мертвых. Дворянин - Юрий Корчевский

Пётр, узнав о его кончине, произнёс: «Я потерял самого лучшего друга моего в то время, когда он мне больше всего нужен».

Похоронен Лефорт был в Москве.

Но всё это будет потом – просто Андрей знал историю… Да и высказывания свои он делал по большей части из выводов военных аналитиков.

После стрелецкого бунта, возглавленного Софьей, Лефорт лишился поддержки князя Голицына, однако в лице Петра сразу приобрёл ещё более сильного покровителя. Но и врагов, большей частью тайных, появилось много. Среди русского дворянства начала царствования Петра иноземцев не очень жаловали, а тут ещё и сам Пётр в Немецкую слободу частенько захаживать стал, вёл себя неподобающе: выпивал крепко, танцы непотребные отплясывал. Москва приписывала все грехи Лефорту, дескать, склоняет молодого царя к блуду и непотребству.

Увидев проходящего мимо офицера, Андрей поинтересовался у него:

– Как мне найти Воронежский полк?

– Вон там, на окраине лагеря. Только от полка того после штурма мало что осталось.

Ну да, полк понёс потери, набранные бывшие холопы были наспех и плохо обучены. Поэтому Пётр и назначил его сюда капитаном. Произойди его встреча с Петром при других обстоятельствах – так бы и ходил Андрей фортификатором, а фактически военным инженером при команде сапёров, то есть на уровне капрала. Теперь же он разом через три звания перепрыгнул – прапорщика, подпоручика и поручика. В полках таких не любят. Иные офицеры служат добросовестно, в бою храбры, а сидят на одной должности подолгу, потому как ещё удача нужна.

Для хорошего полковника полковой капитан или майор – своего рода опора. И кто же в здравом уме захочет отдавать такого подчинённого, хоть и в случае необходимости повышения его по службе? Потому за продвижением в чинах следили ревностно и «варягов» не любили.

Но боевые действия вносили свои коррективы в рост по карьерной лестнице. На войне офицеры низшего звена гибли не реже рядовых – ведь воины обеих воюющих сторон в первую очередь старались выбить из рядов противника именно офицеров.

Андрей весь этот расклад понимал чётко. Он знал, что ему надо будет просто набраться терпения и работать, работать… Только так можно будет изменить отношение к себе. На войне это важно, впрочем, как и в любом другом коллективе. Просто война до предела обостряет отношения, чувства, действия – сразу видно дурака, труса или пустомелю.

Андрей явился в полк, нашёл походный шатёр командира, представился, предъявил указ Петра о назначении.

Полковник обрадовался, причём не показной радостью.

– Садись, капитан, в ногах правды нет. Потери у нас большие. Из рядовых едва ли больше роты осталось, а из офицеров – один прапорщик. Так что, можно сказать, я одной ротой и командую.

– И что же теперь?

– Боевые действия, похоже, закончились. К себе, на зимние квартиры уйдём, пополнение примем. Главное – знамя полка цело, стало быть, и полк жив. Ты француз?

– Так и есть.

– А по-нашему хорошо говоришь. Только акцент есть, да он службе не помеха. Слышал я, как ты на пиру правду-матку резал. Молодец, всё как есть сказал, Лефорту нос утёр.

– Лефорту?

– Ну да. Франц взятие Азова Петру преподносил как военную победу. Викторией он её называет. Людей много положили, а проку – пшик. Многие офицеры лишь после твоих слов поняли, что победы-то и нет. Азов – он от наших городов далеко, удержать мы его не сможем – слишком много сил потребуется: гарнизон большой в крепости держать, снабжение. А из моря Азовского выхода-то по-любому нет. Ну и чего добивались?

– В любой неурядице польза есть.

– Какую пользу здесь ты находишь?

– Бесценный военный опыт. Пётр и сам увидел, что управление войсками никудышное. Флот нужен, полки в реорганизации и перевооружении нуждаются. Вот у тебя в полку сколько пушек?

– Две осталось.

– Мало. Их десятки быть должно, тогда полк из себя грозную силу представлять будет. И потерь людских меньше будет. Сначала артиллерийский огонь – противника подавить, укрепления разрушить, а потом и пехоту в бой посылать можно.

– Нет у нас покамест такого, Россия – не Европа.

– Пушки отлить можно, а человека ещё родить надо, вырастить да обучить мастерству воинскому. Намного больше труда положить. Пехотинец не меньше года обучаться должен – я уж не говорю про судовые команды или артиллерию.

– Верно. Только при Лефорте ты таких слов не говори. Мне кажется, он тебя и так невзлюбил. Он же сам хочет при Петре первым быть, а тут ты, конкурент.

– Со свиным рылом в калашный ряд? Кажется, так на Руси говорят?

– Правильно понял. Я сейчас каптенармуса позову, пусть он тебя переоденет в форму нашего полка, палатку выделит, на довольствие поставит. Надеюсь, нам делить нечего, а службу ты нести будешь добросовестно?

– Не сомневайся, полковник.

До «Великого посольства» Петра на Руси все обращались друг к другу на «ты» – это уж после его возвращения много чего изменилось. И на «вы» говорить стали, и табак курить, и бороды брить. Многое изменилось – в том числе и армия. А флот был создан сызнова.

Явившийся каптенармус провёл Алексея в шатёр. У входа стоял часовой, а внутри него – небольшой склад. В углу, на подстилке, – униформа, рядом – сапоги попарно связаны. В другом углу – пирамида с фузеями, рядом багинеты лежат. Багинет – трёхгранный штык, который рукоятью входил в ствол фузеи, а не крепился снаружи сбоку, как на нарезном оружии.

Андрей получил новый кафтан, сапоги и шляпу, а также офицерский шарф. Амуниция была старого образца.

Побывав в Европе, Пётр изменил форму. У солдат на голове появились чёрные треугольные шляпы, красная епанча от непогоды, кафтан и штаны. Сапоги стали носить в карауле или походе, а в повседневной жизни – тупоносые туфли и зелёные чулки. У преображенцев или семёновцев чулки были красные, за что в народе их прозвали «гусями».

Вооружили солдат шпагами на портупее и фузеей. Весило это ружьецо немало, четырнадцать фунтов, и имело кремнёвый замок.

Сержанты вместо фузеи были вооружены алебардами с трёхаршинным древком.

Андрей отправился знакомиться с ротой. По численности она не превышала плутонга – всего двадцать человек в сильно потрёпанном обмундировании. Все солдаты были из крестьян, из холопов. Для них вступление в армию было единственной возможностью вырваться из кабалы.

Вот только попали они из огня да в полымя. В крестьянском труде, на поле, тяжело, спору нет. Но там хотя бы своей шкурой не рискуешь. Когда была муштра, служба им не казалась тяжёлой. Добротная одежда, кров над головой, сытная еда… Казалось, что может быть лучше?

Но действительность оказалась хуже. Из ста новобранцев осталась пятая часть. Кому не повезло, тот ранен, а другие и вовсе в сырой земле лежат. Только после битвы новоявленные солдаты осознали, что воинский труд не менее тяжёл и значительно опаснее.

Конечно, военного образования у Андрея не было, но в армии – современной, российской – он два года тянул лямку. Вот и сейчас решил начать с азов.

– Стройся!

Солдаты построились. Строй был неровный, да и не по росту встали.

Он сделал перестановку, и теперь строй выглядел лучше.

– Зарядить фузеи!

Суетясь, пехотинцы начали заряжать ружья. Делали они это бесконечно долго, не меньше полутора-двух минут прошло. В бою такая медлительность выйдет боком.

Да, слабовата подготовка! И заниматься учёбой уже времени нет. Фактически Азовская кампания завершена, со дня на день армия будет уходить.

Для Андрея служба срочником была не более чем исполнение воинского долга перед Родиной. Фанатом или большим любителем воинской службы он не был. В армии жёсткий распорядок дня, жизнь расписана по уставу, а приказы иногда приводят в ступор. Он и сейчас, уже будучи капитаном, этой службы не хотел. Но и сбежать было нельзя. Дезертиром во время военных действий стать позорно, на уровне с мародёрством. Тем более что он возведён в чин не кем-нибудь, а самим Петром.

Для себя Андрей решил, что он будет исполнять службу ревностно и солдат готовить к службе как положено. Но при первой же возможности со службы уйдёт.

Через несколько дней начался вывод войск. Конница пошла самоходом, а пехоту и пушки погрузили на суда, и флотилия на вёслах и под парусом пошла вверх по Дону.

Но суда ушли не все, часть их осталась прикрывать гарнизон крепости. Как сильно потрёпанный, полк, где служил Андрей, грузили первым. Вся рота, двадцать человек, уместилась на одной большой галере. Судно было новым, но состояние его уже плачевно: в корпусе – течь по щелям, и несколько матросов постоянно откачивали воду вёдрами. На взгляд Андрея, галера в скором времени была обречена. В дальнейшем так и случилось – почти все суда сгнили. Сырое дерево при постройке и неопытный экипаж сделали своё дело.

Остатки полка разгрузились в Воронеже, а отборные части вроде Преображенского и Семёновского полков проследовали в Москву.