Костры ночных Карпат - Семен Близнюк

К ОСИНОМУ ГНЕЗДУ

В начале января 1941 года среди бела дня на квартиру Явора явился Грабовский. Взволнованно начал объяснять, что принёс «подарочек»: через свои коммерческие связи в Мараморош-Сигете (отхваченном хортистами румынском городе за Тисой) приобрёл взрывчатку.

— Пора уже с этими гадами расправиться, — горячился он, посматривая на хмурого хозяина, который тем времением закрывал дверь на ключ. — Вот пустить бы на воздух вагоны или ещё лучше — склад со снарядами в Хусте! Такой фейерверк получится, что и в Будапеште будет слышно.

Рущак все больше хмурился. Хотя идея Канюка отвечала ого настроению, он чувствовал: с этим перехватят через край. Насчёт таких диверсий Гусев предупреждал…

— Ну, ладно, погоди, — остановил Микола Канюка. — Знаешь, чем это пахнет?

— Порохом, — попытался сбалагурить тот. — Так ведь этим порохом воздух давно пахнет…

— Не скиснет твоё «мыло», — ответил Рущак, — спрячь его понадёжнее. Я как раз должен идти к майору на заставу, вернусь через неделю и скажу, как быть…

Встретили друзья Явора только спустя десять дней — почерневшего от усталости, с ввалившимися глазами, порезами на руках.

— Пограничные посты — на каждой тропе. С собаками, — рассказывал товарищам. — Уходил от погони — порезался вот колючей проволокой. Попал на какой-то ловко огороженный военный объект. Чуть овчарка меня не схватила…

Канюк уважительно посмотрел на широкие перебинтованные ладони Миколы:

— Да-а, дела. Я бы не смог.

— Захочешь жить — сможешь, — поморщился Рущак. — Слушай меня внимательно. Взрыв предлагают отложить на неопределённое время. А вот тебе новое задание — в нём риска не меньше, чем возиться с толом…

И Явор посвятил его в подробности дела. На этот раз Гусев познакомил его с командиром, который назвался майором Львовым. Излагая важное задание одному из патриотов края, сотрудничавших с командованием советского погранпункта, майор Львов, естественно, не говорил Явору, что это же задание получили и руководители других разведгрупп. Он тщательно ему разъяснял особенности дела, вводя в ту предгрозовую атмосферу, которая ощущалась здесь, на западных рубежах нашей Родины:

— Спасибо вам, товарищ Явор, за сведения. Не скрою, кое-что нам было известно. Данные вашей группы позволили ещё раз убедиться: торопятся сателлиты Гитлера! Не столько для защиты, как для нападения роют эту самую линию Арпада. Вот и надо разведать подробности… Учтите — вы приблизитесь к самому волчьему логову. Пока действовали дома, смешиваясь с местным населением, дело было проще. В програничной зоне у хортистов глаза и уши всюду — под каждым кустом. А вам лучше с ними не сталкиваться. Случалось вам видеть, как играют на зелёном поле профессионалы с любителями? Да, да — в футбол?

— Случалось, чего же… и видеть, и играть, — вздохнул Рущак.

— Тогда моё сравнение поймёте без комментариев. Вы-то сейчас в роли подобных любителей. Никто из вас к разведке не готовился.

— Жизнь — лучший учитель, — заметил Микола.

— Да, если есть время. И если это не игра насмерть… Согласитесь.

Вспомнился этот разговор Миколе и теперь, когда наставлял друга. Тот даже удивился, почему это Рущак вдруг ударился в футбольные воспоминания:

— Иван, ты не забыл, как в Ужгороде эти «полосатые» из Кошиц набили нам голов?

— Забудешь такое — восемь «сухих» мячей всыпали нам в сетку. Так ведь они играли в первой лиге, а мы — как слепые котята.

— То-то и оно, — кивнул Рущак. — Я не могу забыть, как беспомощно болтался между их тремя защитниками, когда они «в квадрат» разыгрывали мяч… И сейчас обидно.

— А это ты к чему вдруг про матч?

— К тому, что не хотелось бы видеть теперь слепого котёнка твоего размера — в тебе, небось, уже сидит килограмм девяносто.

— Не говори, — поднялся Канюк, втягивая живот. — Гляди, какой легинь! Впрочем, я же «коммерсант», мне положено с животиком ходить… потом к толстякам, как я успел заметить, более уважительное что ли отношение.

—Ну, тогда слушай, «коммерсант», да на ус наматывай…

Крепко зажала зимушка в своих белых перчатках Карпаты. Спрятались в тумане лохматые Бескиды — не разглядеть было вершин и с верхней дороги, что вела к перевалу. Но Воловец должен был что-то всё-таки открыть. И Канюк заметил: в белые шапки приоделись длинные пакгаузы на станции, только земля около них черна — сгружали солдаты тяжёлые ящики, скрипели лебёдки, разворачивая клети, сновали взад-вперёд, исчезая в лесу, покрытые брезентом грузовики.

Морозный стоял тогда, в 41-ом, февраль.

И вдруг прокатился над горами гром! Замерли соседушки старухи, подняли закутанные в чёрные платки головы, прислушались. Одна, у которой постоем во дворе стояли ездовые из стройбатальона, тут же объяснила:

— Это взрывают камень на Синем потоке. Вчера вояки говорили — повезут, мол, на Синий поток чего-то взрывать, а чего — не запомнила.

Сразу же из-за станции, с отвесной горы, где торчал забытый чехами трамплин, ударила белая, ослепительно-яркая молния, высветлив зелёные пики смерек. Снова раздался мощный гром, заглушивший и церковный звон.

— Как в первую войну, — послышалось сбоку. — Как в первую… Ой, быть беде, жонки!..

Молния над горами не напугала Канюка. Он, казалось, и не обратил на неё внимания, только машинально поправил очки, то и дело сползавшие с носа. Быстро окунулся в вокзальную суету, и губы при этом беззвучно задвигались — словно читал про себя молитву или повторял заданный урок. Впрочем, на смиренного семинариста он был похож мало: с портфелем, с брюшком — вылитый коммерсант.

Признал в нём коммерсанта и хозяин самой большой в Воловце корчмы, стоявшей у вокзала. Как только увидел на посетителе пальто, застёгнутое петлями с витыми шнурами, пухленький портфель и «палицу» со львом-набалдашником, угодливо подбежал навстречу.

— Замёрзли с дороги, паи коммерсант? Ай-вай!.. Но у меня согреетесь, обязательно согреетесь. Прошу, Грюнберг знает, что нужно с дороги столичному гостю. Вы же из Будапешта прибыли — не так ли?

— Н-нет… я, собственно, агент фирмы «Галамбош» и езжу по Карпатам. Был в Ужгороде, Мукачеве…

— Все равно вы оттуда, из цивилизации, понимаете меня, — корчмарь склонился над столиком. — Я же сразу смекнул, что вы — человек коммерции, нашего поля ягода, человек деловой. Да где уж мне равнять себя с вами: Воловец — дыра в горах, какая тут коммерция — слезы…— он кивнул на двух верховинцев, потягивавших несвежее пиво. — Единственное утешение, когда ко мне сходятся господа офицеры…— и Грюнберг запнулся, вопросительно взглянув на неизвестного. Но тот, как бы не слушая болтовню хозяина, перелистывал какие-то бумаги, которые вынул из портфеля. Не поднимая головы, сказал:

— Значит, прошу — охотничьей и закуски… только поприличней.

— Конечно, поприличней, что за вопрос, пан агент! — корчмарь исчез, чтобы появиться с графинчиком водки и двумя тарелками — с ветчиной и огурцами.

Вскоре его дочь, постреливая глазами на импозантного гостя, вынесла дымящуюся яичницу с салом.

— Приятного вам аппетита, пан, — проговорила мягко и, вильнув, исчезла за занавеской.

А корчмарь уже спешил с графином белого вина.

— Присядьте, — сказал гость, уплетая яичницу, — одному пить скучно.

— С удовольствием, с удовольствием! — широкая улыбка на лице хозяина говорила сама за себя.

Канюк уже отлично владел жаргоном местных торгашей. Они поговорили, как трудно нынче делать коммерцию на лесе, как тяжело стало нанимать людей, чтобы не только валить бук, но и обрабатывать его — лесорубов сгоняют военные на свои работы.

У представителя известной лесофирмы наряды оказались как раз на участки, вошедшие в закрытую зону. Это сразу заметил корчмарь, бросив взгляд на бумаги, которые Канюк оставил на столе.

— Гиблое дело, — не без удовольствия причмокнул хозяин. — Но вы не пожалеете, что заглянули к Грюнбергу.

— Как? Почему гиблое? — удивился гость, — У меня же на все документы, все подтверждено…

— А, что вы понимаете в нынешней погоде… извините, пан, за неделикатность. Знаете, что такое закрытая зона? Так я вам скажу… по секрету: не приведи господь, попасть нам под те штучки, которые в той зоне понаставлены — военное дело, понимаете? Но мой клиент — и сам подполковник, который здесь строит Арпадову линию. Говорят, что сооружаются бетонные бункеры, которые в три или в четыре раза больше моей корчмы, а какие в тех бункерах пушки — никто и в кино не видывал, вот что я вам скажу. Так кто же просто так пустит вас рубить лес рядом с этими пушками?

Канюк сделал скучающий вид:

— Ну, меня особенно это не волнует — не будет дела здесь, отправлюсь в Раховские горы. Там кум служит нотарем, он-то уж поможет… Устал я, поспать бы. Впрочем, утречком поговорим ещё. Я вас понял, Грюнберг. Если бы мы договорились, я бы воспользовался вашей участливостью.