Московский упырь - Андрей Посняков

Пухлолицый писец поспешно кивнул и поздоровался:

– Здрав будь, Иван Леонтьевич.

Ух, собака! Тоже с «вичем» назвал. Этакий лизоблюд далеко пойдет. Однако ничего не скажешь, приятно.

Подьячий Ондрюшка Хват ухмыльнулся. Тоже тот еще был змей – умен, верток, злохитр. Но службу, надо признать, знал, хоть и крючкотвором слыл знаменитым. А ведь с виду не скажешь – этакий простоватый мужичонка с нечесаной светло-русой бородой, носом картошкой и серыми, навыкате, глазами. Ну, самая, что ни на есть, деревня.

– Там, в людской, чернила да бумага с песком, Иване. Приставы с утра принесли. Ты бы послал своих, а то ведь, сам знаешь, как у нас бывает – можете и без чернил остаться.

– Вот за это, Ондрей, благодарствую, – искренне поблагодарил Иван. – Хорошо, что сказал… – Он обернулся к подошедшему Митьке. – Слыхал?

– Слыхал, – кивнул тот. – Посейчас с Прохором и сходим.

– Ну, добро…

Еще раз поблагодарив подьячего, Иван отправился в приказную горницу, пожалуй, самую маленькую изо всех, имевшихся в «избе», – на троих много ли надо? Войдя, перекрестился на висевшую в углу икону и уселся за стол лицом к двери. Пора было начинать составлять отчет – юноша почистил пальцами кончик гусиного пера, обмакнул в чернильницу… ага! Чернила-то высохли! Вовремя послал своих за новыми! Молодец, Ондрюшка, предупредил. Только не опоздали бы парни, а то потом ходи по горницам, побирайся: «А нет ли у вас, случайно, чернилец?», «А подайте бумажки хранцузской, а то мы всю свою исписали», «Песочком речным не богаты ли?». Было, было уже такое, особенно по-первости. Вся канцелярия обычно доставлялась в приказ раз в месяц, в пятницу либо в субботу, перед выходным. Суббота считалась коротким днем (конечно, если не было каких-нибудь важных и неотложных дел), и обычно все приказные заканчивали работу, как предписывалось «Уставом», «за три часа до вечера», то есть до темноты, – зимой, считай, почти сразу после полудня. В остальные же дни, кроме воскресений и двунадесятых праздников, сказано было «приказным людем, дьяком и подьячим, в приказех сидеть во дни и в нощи двенадцать часов».

Сегодня как раз была суббота, и радостный приказной народец – дьяки, подьячие, пристава, писцы – уже потирали руки в предвкушении долгожданных выходных. А кое-кто, если не было боярина либо его первого заместителя – «товарища», умудрялся, сославшись на какие-нибудь дела, покинуть родную контору еще до обеда. Так обычно всегда поступал и хитромудрый подьячий Ондрюшка Хват.

За дверью послышались веселые голоса – Митька с Прохором, видать, все же урвали толику писчих принадлежностей. Хорошо б, коли так, спасибо Ондрюшке!

Поспешно вскочив из-за стола, Иван самолично отворил приятелям дверь.

– Во! – весело ухмыльнулся Митрий. – Смотри-ка, Проша, – дворяне московские уже нам с тобой двери открывают.

– Ла-адно, – Иван отмахнулся и довольно потер руки. – Вижу, неплохо взяли!

Взяли и в самом деле неплохо: два ведра чернил – хороших, темно-коричневых, ящик с белым речным песком – присыпать написанное для скорейшего высыхания – да кипу нарезной бумаги. Ведра Митька, отдуваясь, поставил в угол, Прохор же определил песок и бумагу на специальную полку.

Иван вытащил один листок, посмотрел на свет, рассматривая водяные знаки:

– Зубчатая башня на щите – чей герб? Митрий, не помнишь?

– А какой щит?

– Да черт его… – Московский дворянин почесал затылок. – Тут и не разберешь особо – то ли закругленный гишпанский, то ли заостренный французский… Но не треугольный и не овальный – точно.

– Может, германский? – Митрий взял листок, присмотрелся. – Нет, не германский… Слушай, Иване! – Парнишка вдруг хлопнул себя по лбу. – Вот ежели эту башню да залить золотом, а щит выкрасить красным…

– Постой, постой! – Иван вскинул голову. – Золотая башня на червленом поле… Канн! Это ведь Канн, Нормандия…

– Вот именно. Хорошую бумагу ныне прислали.

А Прохор ничего не сказал, лишь улыбнулся смущенно – в нормандском городе Канне осталась у него пассия, одна… гм… хорошая женщина…

Улыбка бывшего кулачного бойца незамеченной не осталась.

– Что, Проша? – участливо поинтересовался Митька. – Зеленщицу свою вспомнил?

– Не только, – Прохор с самым серьезным видом качнул головой. – Я вот что подумал: год назад мы ведь всю Нормандию проехали, все искали важные грамоты. Нашли… И что же? Грамоты же – о самозванце, я так понимаю?

– Ну, так.

– Так что же царь-государь наш, Борис Феодорович, их в ход не пустит? Ведь самозванец-то, говорят, уже почти до Курска дошел!

– Дошел, – согласно кивнул Иван. – Только вот что я тебе скажу, Проша: нам приказали эти самые грамоты отыскать и предоставить. А как уж государь с ними поступит – то не нашего ума дело!

– Ну, понятно, не нашего.

– Хотя, конечно, – Иван понизил голос, – признаюсь, и меня те же мысли гложут.

– Так спросить Ртищева! – предложил Митька. – Уж Андрей-то Петрович наверняка знает.

В этот миг, с силой толкнув дверь, в горницу вошел Ртищев.

Друзья вздрогнули и переглянулись – легок на помине!

– Чего в гляделки играете? – думный дворянин был хмур и резок. – Вам когда сказано отчеты предоставить?

– Так в понедельник, вестимо.

– Да два дня ведь еще, Андрей Петрович!

– Нет у вас двух дней, парни! – Глухо выругавшись, Ртищев присел на край стола. – Собирайтесь. На Чертолье сынка князя Куракина убили! Так же… Не тело – месиво.

Лед на ручье Черторые был тонок и слаб. Тут и там чернели дымящиеся полыньи, впрочем, кое-где ручей пересекали натоптанные тропинки. Возле одной из таких тропок снег краснел размытым кровавым пятном.

– Увезли уже… – негромко посетовал Митька. – Не могли подождать.

– Чтоб убитому боярскому сыну черт-те где на снегу валяться? – Ртищев хмыкнул в кулак и закашлялся. – Да ты что, Митя?! Хорошо еще – вовремя сообщили. Хотя следы, конечно, затоптали…

– Да уж, почитай, здесь вся дворня была, да любопытные… – покивал головой Иван.

– Вот их сейчас и опрашивайте, – откашлявшись, Ртищев сплюнул в снег. – Да побыстрее.

– Андрей Петрович, – попросил Митька. – Может, убитого осмотреть, пока не схоронили?

Ртищев пожал плечами:

– Что ж, осмотри, попробуй. Если Куракины тебя на свой двор пустят.

– Так я ж царским словом! – раззадорился юноша.

– В чинах ты небольших, вот что! – Думный дворянин махнул рукой. – Впрочем, иди. Может, чего и выгорит. А с князем я сам поговорю.

Над головами хмурилось серое небо, падал мокрый снег, и поросшие густыми кустами берега Черторыя выглядели убого и пусто. Овраги, запавшие снегом ямы, пустоши. Уныло все, грустно. Даже не верилось, что это – Москва, что совсем рядом людная Остоженка, Белый город…

– Кто первым мертвяка заметил? – Отойдя в сторону, Иван поманил пальцем любопытных мальчишек, маячивших невдалеке стайкой нахохлившихся воробьев.

Ребята опасливо попятились.

– Да не бойтесь вы! Мы – с Разбойного приказу.

– Того и боимся. А ну, как пытать зачнете? – Один из пацанов, побойчее, сделал пару шагов вперед, – видать, любопытство все же пересилило страх.

– Не зачнем, – как можно шире улыбнулся Иван. – Поговорим просто.

– Ладно, – парень махнул рукой. – Только здесь говорить будем. И – один на один.

– Хорошо, хорошо, – Иван уже шагал навстречу мальчишке.

– А этот, здоровый, чего за тобою тащится? – внезапно остановился тот.

Юноша обернулся:

– Прохор, обожди чуть.

Они подошли к старой ветле – Иван и малолетний свидетель в рыжей лисьей шапчонке и армячке, подпоясанном простецкой веревкой. На ногах – лапти с онучами, руки в вязаных рукавицах. Лицо смешливое, круглое, серо-голубые глаза, взгляд дерзкий.

– Ну? – Иван привалился спиною к ветле. – Рассказывай, чего видел.

– Дак это… мертвяка и видел. – Мальчишка передернул плечами. – Я и вот дружок мой, Колька. Только он ничего говорить не будет – боится.

– А тебя-то как кличут?

– Антип.

– Вот что, Антип. Давай по порядку: когда ты мертвяка увидал, утром или, может быть, ночью…

Антип неожиданно засмеялся:

– Знамо дело, утром. Что я, дурак, ночью по Чертолью шататься? Шли мы, стало быть, с Колькой, к корчме – там завсегда еды запромыслить можно: кому лошадь почистить, кому сани протереть, кому еще что, короче – работы хватает. Вот, третьего дня…

– Анти-ипе! Не отвлекайся.

– Ах да… Ну, шли мы, шли… Как раз вот по этой тропинке. За стеной, за башнями, аккурат солнце вставало…

– Постой. Какое солнце? – перебил Иван. – Сегодня ж пасмурно. Эвон какие тучи!

– Нет, с утра как раз солнышко было, – шмыгнув носом, возразил мальчишка. – Я еще подумал: эко, и денек славный будет. Так нет, глянь-поглянь – и натянуло. Тако и совсем нехорошо стало. Вот, бывало ране…