История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 5 - Джованни Казанова

Не из небрежности, но с умыслом я дал прочесть эту записку Кальзабижи. Он сказал, что у меня в руках все, что нужно, чтобы склонить дю Верней к устроению лотереи.

— И ваша судьба будет решена, если вы, конечно, не настолько богаты, чтобы этим пренебречь. Мы приложим все усилия, чтобы довести до конца это дело, и мы опровергнем эти глупые возражения, которые вам приводили на той неделе. Ваш проект почти в точности как мой. Будем действовать вместе, доверьтесь мне. Помните, что в одиночку у вас возникнут непреодолимые трудности, и что «умные машины», которые вам понадобятся, не обитают повсеместно в Париже. Мой брат возьмет на себя все тяготы дела; убедитесь и удовлетворитесь половиной выгод от управления, при том, что будете лишь развлекаться.

— Так это М., ваш брат, автор проекта.

— Это мой брат. Он болен, но у него хороший ум. Мы сейчас повидаемся с ним.

Я увидел человека в кровати, всего покрытого лишаями, что не мешало ему есть с превосходным аппетитом, писать, беседовать и вообще совершать все действия, свойственные человеку здоровому. Не создавалось впечатления, что вы общаетесь с приличным человеком, потому что, помимо того, что лишаи его обезображивали, он вынужден был всякий раз чесаться в том или другом месте, что в Париже считается вещью немыслимой, недопустимой ни при каких обстоятельствах, хоть от того, что ему чешется из-за болезни, хоть от дурной привычки. Кальзабижи мне сказал, что он ведет себя так, не обращая ни на кого внимания, потому что у него кожный зуд и для него нет другого облегчения, кроме как чесаться.

— Бог, — сказал тот мне, — дал мне ногти именно для этой цели.

— Вы, таким образом, проникаете в суть вещей, и я вас поздравляю. Однако я полагаю, что вы чесались бы, даже если бы Бог забыл дать вам ногти.

Я увидел его улыбку, и мы поговорили о нашем деле. Менее чем за час я обнаружил в нем много ума. Он был старший, но был мальчишка. Великий расчетчик, очень сведущий в финансах, теоретически и практически, осведомленный в коммерции всех народов, знаток истории, замечательный ум, обожатель прекрасного пола и поэт. Он родился в Ливорно, работал в Неаполе в министерстве и приехал в Париж вместе с г-ном де л'Опиталь. Его брат был также знающий человек, но уступал ему во всем.

Он показал мне большую груду рукописей, где прояснил все, что касается лотереи.

— Если вы полагаете, — сказал он мне, — что сможете все сделать, не обращаясь ко мне, я вас поздравляю; но вы напрасно обманываетесь, поскольку, если у вас не было практики, и если у вас нет людей, имеющих опыт в этом деле, ваша теория вам будет ни к чему. Что вы будете делать, когда получите декрет? Когда вы станете говорить перед Советом, вы хорошо сделаете, если обозначите границы, за пределами которых вы умываете руки. Без этого вас будут все время отсылать за греческие календы. Могу вас также заверить, что г-н дю Верней будет рад видеть нас объединившимися. Что касается аналитических расчетов выигрышных шансов при равных ставках, уверяю вас, что не следует их рассматривать для кадерны .

Вполне убежденный, что следует действовать вместе с ним, не подавая однако вида, что я в нем нуждаюсь, я вышел вместе с его братом, который перед обедом должен был меня представить своей жене. Я увидел старуху, весьма известную в Париже под именем «генеральша ла Мот», знаменитую своей прежней красотой и своими каплями, другую пожилую женщину, которую звали в Париже баронессой Бланш, которая состояла до сих пор любовницей г-на де Во; другую, которую звали Президентшей, и еще одну, красивую как ангел, которую звали м-м Раззетти, из Пьемонта, жену скрипача из Оперы, которая была доброй подругой г-на де Фопертюи, интенданта Меню[8], и многих других. На этом обеде я не блистал. Это был первый обед, когда голова моя была занята серьезным делом. Я ничего не говорил. Вечером у Сильвии меня также нашли рассеянным, несмотря на все возрастающую любовь, которую внушала мне юная Баллетти.

На другой день я отправился за два часа до рассвета в Версаль, где министр де Бернис встретил меня весело, сказав, что можно поспорить, что без него я бы никогда не удосужился заняться финансами.

— Г-н де Булонь мне сказал, что вы удивили г-на де Верней, который является одним из самых великих людей Франции. Появитесь у него и засвидетельствуйте ему свое почтение. Лотерея будет учреждена и вы будете ее организатором. Как только король отправится на охоту, будьте у малых апартаментов, и как только я улучу момент, я вас введу к м-м маркизе. Потом вы пойдете в Бюро иностранных дел представиться аббату де Лавилю: это Первый комиссар, он примет вас хорошо.

Г-н де Булонь обещал мне, что как только г-н де Верней даст знать ему, что Совет Эколь Милитэр согласился, он организует выход декрета об учреждении лотереи, и предложил, чтобы я сообщал ему о других планах, если они у меня появятся.

В полдень м-м де Помпадур направилась в малые апартаменты вместе с г-ном принцем де Субис и моим протектором, который ввел меня к этой гранд-даме. Сделав мне реверанс, как обычно, она сказала, что чтение истории моего побега ее весьма заинтересовало.

— Эти господа там, наверху, — сказала она, улыбаясь, — весьма озадачены. Пойдете ли вы к послу?

— Самым большим знаком уважения, который я могу ему дать, мадам, это не ходить к нему.

— Я надеюсь, что теперь вы подумаете остаться у нас.

— Это было бы счастьем моей жизни, но я нуждаюсь в протекции, и я знаю, что в этой стране ее оказывают только таланту. Это меня беспокоит.

— Я полагаю, что вы можете рассчитывать на это, поскольку у вас есть добрые друзья. Я с удовольствием постараюсь быть вам полезной при случае.

Аббат де Лавиль принял меня весьма хорошо и покинул только после того, как заверил, что, как только представится случай, он подумает обо мне. Я пошел обедать в таверну, где ко мне подошел аббат с добрым лицом и спросил, не хочу ли я, чтобы мы пообедали вместе. Вежливость не позволила мне уклониться от этого. Садясь за стол, он сделал мне комплимент по поводу хорошего приема, оказанного мне аббатом де Лавилем.

— Я там был, — сказал он, — занятый написанием письма, но слышал почти все, сказанное им. Смею ли спросить, кто открыл вам доступ к этому достойному аббату?

— Если вас это очень интересует, месье аббат, я не колеблясь вам это сообщу.

— О! Отнюдь нет. Прошу меня извинить.

После этой оплошности он говорил со мной только о вещах безразличных или приятных. Мы уехали вместе в «ночном горшке»[9] и прибыли в Париж в восемь часов, где, назвавшись друг другу и обменявшись обещаниями взаимных визитов, расстались. Он сошел на улице Бон Анфан, а я отправился ужинать к Сильвии на улицу Пти Лион. Эта мудрая женщина поздравила меня с моими новыми знакомствами и посоветовала их поддерживать.