История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 5 - Джованни Казанова

Месяц спустя после моего прибытия в Париж, сюда приехал из Дрездена вместе с м-м Сильвестри мой брат Франко, художник, тот самый, с которым я приезжал в этот город в 1752 году. Он провел четыре года, копируя все самые прекрасные батальные картины в знаменитой галерее. Мы встретились с радостью, но когда я предложил ему кредит из всех моих самых значительных знакомств, чтобы помочь ему пройти в Академию, он ответил, что не нуждается в протекции. Он создал полотно, представляющее батальную сцену, выставил его в Лувре и заслужил одобрение. Академия предоставила 12 тысяч на приобретение его картины. Мой брат за время своей выставки стал знаменит и заработал, в свои двадцать шесть лет, почти миллион; но, несмотря на это, роскошь и две неудачные женитьбы его разорили.

Глава III

Граф Тирета из Тревизо. Аббат Коста. Ламбертини, фальшивая племянница папы. Прозвище, которое она дала Тирета. Тетя и племянница. Совещание у камелька. Казнь Дамиена. Ошибка Тирета. Гнев м-м XXХ, примирение. Я счастлив с м-ль де ла М-р. Дочь Сильвии. М-ль де ла М-р выходит замуж, моя ревность и отчаянное решение. Счастливые изменения.

В начале марта ко мне явился прекрасный молодой человек в рединготе, вида веселого, честного и благородного, с письмом в руке. Он передал мне его в такой манере, что я сразу узнал в нем венецианца. Я вскрыл письмо и обрадовался. Оно было от моей дорогой и уважаемой м-м Манзони. Она рекомендовала мне подателя сего, графа де Тирета из Тревизо, который сам мне расскажет свою грустную историю. Она присылала мне также небольшой сундучок, в котором, как она мне написала, я найду все свои манускрипты, поскольку, она уверена, больше меня не увидит. Я поднялся, чтобы сказать ему, что если он чего-нибудь от меня хочет, ему не найти более сильной рекомендации.

— Скажите же, месье граф, как я могу быть вам полезен.

— Я нуждаюсь в вашей дружбе. Совет моей родины избрал меня в прошлом году занять опасный пост. Меня сделали держателем «Мон-де Пьете»[10] в компании еще с двумя ноблями моего возраста. Развлечения карнавала вызвали у нас необходимость изыскать денег, мы воспользовались частью того, что было у нас в кассе, надеясь вернуть это до того, как должны будем представить отчет. Надеялись мы напрасно. Отцы моих двух коллег, более богатые, чем мой, спасли их, заплатив, а я, в невозможности это сделать, решился на бегство. М-м Манзони посоветовала мне обратиться за помощью к вам, поручив мне также доставить вам маленький сундук, который вы получите сегодня же. Я приехал вчера дилижансом из Лиона; у меня осталось только два луи; у меня есть рубашки, но из одежды только то, что на мне. Мне двадцать пять лет, у меня железное здоровье и твердое намерение делать все, чтобы жить как порядочный человек, но я ничего не умею делать и не имею никакого таланта; я только играю на поперечной флейте для собственного удовольствия; я говорю и пишу только на своем языке и у меня нет литературных способностей. Как вы думаете, сможете ли вы что-нибудь для меня сделать? Должен вам также сказать, что я не могу рассчитывать получить чью-либо поддержку, и менее всего моего отца, который, чтобы спасти честь семьи, отказал мне в наследстве, которого я теперь лишен до конца жизни. Этот короткий рассказ меня удивил, но его искренность мне понравилась. Я сказал ему принести свои вещи в комнату, соседнюю с моей, которая также сдавалась, и заказать себе в комнату еду.

— Все это, дорогой граф, не будет вам ничего стоить, а тем временем я подумаю о вас. Мы поговорим завтра. Я никогда не ем у себя. Оставьте меня, потому что я должен работать, и если вы пойдете пройтись, остерегайтесь дурных знакомств, и, в особенности, не говорите никому о ваших делах. Думаю, вы любите игру?

— Я ее проклинаю, потому что она — наполовину причина моего разорения.

— А другая половина?

— Женщины.

— Женщины? Они созданы, чтобы платить вам.

— Дай боже, чтобы я нашел такую. У нас водятся только шлюхи.

— Если вы не деликатны в этом отношении, вам повезет в Париже.

— Что вы имеете в виду под словом «деликатен»? Я не могу быть сутенером.

— Вы правы. Я имею в виду мужчину, который может быть нежен, при условии, что влюблен; который не заставит страдать в своих объятиях и старую развалину.

— Если это так, я не разборчив. Я чувствую, что женщина богатая сочла бы меня влюбленным, даже если бы сочетала в себе все самое отвратительное.

— Браво. Вы добьетесь успеха. Вы пойдете к послу?

— Боже сохрани.

Весь Париж сейчас в трауре. Поднимитесь на второй этаж. Вы найдете там портного. Закажите себе черную одежду и скажите ему от моего имени, что хотите ее к завтрашнему утру. Прощайте.

Возвратившись в полночь, я нашел у себя сундучок со всей моей корреспонденцией и любимые миниатюры. Всю жизнь я пользовался табакерками с вделанными в них миниатюрными портретами.

На другой день я увиделся с Тирета, одетым в черное.

— Вот видите, — сказал я ему, — как все быстро делается в Париже?

В этот момент мне объявили о приходе аббата де ла Коста. Я не вспомнил это имя, но тем не менее пригласил его войти. Я увидел того же аббата, что встретил у аббата де Лавиль. Я попросил у него прощения за то, что за недостатком времени не нанес ему визит. Он поздравил меня с успехом моей лотереи. Он сказал о том, что узнал, что я распределил билетов более чем на две тысячи экю в отеле «Кельн».

Да, я там имею всегда в карман от восьми до десяти тысяч франков.

— Я там также беру на тысячу экю.

— Пожалуйста. В моем бюро вы сможете выбирать номера.

— Мне это неважно. Не дадите ли мне сами такие, как есть.

— Охотно. Вот. Выбирайте.

Выбрав несколько, он попросил у меня письменный прибор, чтобы написать расписку.

— Никаких расписок, — сказал я, смеясь и забирая свои билеты, я даю их только за наличные.

— Я принесу их вам завтра.

— И вы получите завтра билеты: они зарегистрированы в бюро и я не могу поступить иначе.

— Дайте мне те, что не зарегистрированы.

— Я этого не делаю, так как, если они выиграют, я должен буду заплатить из собственного кармана.

— Я полагаю, вы можете пойти на риск.

— Я так не думаю.

Он заговорил затем с Тирета по-итальянски и предложил ему представить его м-м де Ламбертини, вдове папского племянника. Я сказал, что тоже пойду, и мы отправились туда.

Мы сошли у ее дверей на улице Кристины. Я увидел женщину, которой, несмотря на ее моложавый возраст, я дал бы сорок лет: худая, с черными глазами, живая, ошеломляющая, смешливая, такая, наконец, что может породить каприз. Я разговорил ее и нашел, что она не вдова и не племянница папы; Она была из Модены и настоящая авантюристка. Я видел, что Тирета ею заинтересовался. Она хотела пригласить нас обедать, но мы уклонились. Один Тирета остался. Я высадил аббата на набережной Ферай и пошел обедать к Кальзабижи.