О чем молчит лед - Райдо Витич

Хитрец. Не спать он хотел, а исчезнуть до того как Финна появится — не любил он ее, а за что Дуса как не пыталась, выяснить так и не могла. Молчал домовой.

Финна в сенки влетела, сестру увидела и бока кулаками подперла:

— Ну и чего сидишь?

— А чего мне?

— Мама тебя кушать зовет, а ты бровью не ведешь.

— Сейчас приду.

Финна посопела и на лавку рядом с Дусой села:

— Как он?

Девочка улыбнулась:

— С того бы и начала. Чего тебе Ван?

— Люб, — отрезала.

— Ой! Когда успела?

— Не твово ума дело, — нахмурилась, пытаясь выглядеть грозной и взрослой.

— Тогда удачи, — хотела встать да уйти Дуса, но сестра ее за руку обратно на лавку потянула:

— Погодь. Сгадай, а?

— Чего гадать? Так скажу — не твой он, не тебе уготован.

Финна насупилась, переваривая информацию, и на Дусу уставилась пытливо:

— Кому же он назначен?

Способность Финны собираться и не растрачиваться на эмоции в нужный момент, и вовсю тратить силы, пылать, задираться, вести себя нервно и несдержанно когда покой да тишь, всегда удивляла Дусу.

— Воин бы из тебя славный вышел, — заметила сестре.

— Почему «бы»? Я и собираюсь воином стать. Только позже. Сейчас о другом пытаю, говори: кто Вана прибрать к себе решил? Кто соперница?

По стальному блеску голубых глаз нетрудно было определить мысли девочки, и Дуса головой качнула:

— Не скажу. Заклюешь ведь.

— Заклюю. Если не скажешь.

— Не твой он Финна, чего голову себе морочишь?

— Чай сама с головой, чтобы разобраться. Ты от ответа не уходи, говори: кто соперница моя.

Дуса улыбнулась:

— На год рознимся, а словно в век пропасть. Неуемная ты, страсть. Твою бы силу да энергию во благо роду, а ты все для себя. Как спишь так и живешь — во сне тоже все одеяльце на себя тянешь. А надобно оно тебе? Ты же не укрываешься, на пол его спинываешь.

— Голову не морочь. Прямо говори — кто мне дорогу перешел?

— А была дорога-то, Финна? Не-ет, не было ничего и нет, и быть не может. Друзьями вы крепкими стать можете, а о свадьбе забудь. Разные у вас пути.

— Тогда каков мой путь, кто моим будет, где его встречу, когда?

— Многих встретишь, а мужней не будешь. Семья тебе иная судьбой писана — братство воинское. Сколь жить будешь, столь сражаться. Нрав у тебя такой.

— Много ты знаешь. То же, пифа нашлась!

— А коль нет, чего с вопросами лезешь?

— Знаешь боле моего, — и вздохнула. — И почему я как ты не могу?

— Не хочешь.

— Чего сидите, болтаете?! — зашипел из угла домовой. — А ну, кыш, балакалки! Спать не даете!

— Чего это ты голос подать решил? — озадачилась Финна и порадовалась. Рукава засучила и в сторону угла пошла. — Хорошо, что ты мне попался. Иди-ка сюда, за рукоделье с власами моими поквитаемся!

Домовой зашипел, как рассерженная кошка, а Дуса всполошилась:

— Окстись, сеструшка! Что удумала?! — поперек встать попыталась.

— Отедь, Дуса! — отпихнула ее Финна. И тут застыла, услышав скрип за спиной. Девочки повернулись и встретились с взглядом матери. Ма-Гея стояла на пороге в плаще и сурово поглядывала на дочерей. Обе притихли и взоры потупили, предчувствуя нагоняй, но женщина лишь молвила лениво:

— Кыш.

И пострелок сдуло в горницу. Дверь схлопала, разделяя дочерей и мать.

— Уф! — перевела дух Финна, прислоняясь к стене. — Кажись пронесло… Куда это матушка собралась? — на сестру посмотрела. Та нахмурилась, соображая, что не спроста Ма-Гея в ненастье во двор двинулась. Дела значит спешные да важные. Узнать бы, какие? О роде хлопоты, не иначе, а может?…

Девочка прижала палец к губам, показывая Финне: молчи. И осторожно, чтобы не увидел отец, сняла свой плащ с гвоздя.

Сестра смекнула, что Дуса задумала и еле заметно кивнула: я тебя прикрою, а ты потом мне, что было расскажешь.

Договорились, — заверила девочка и нырнула обратно в сени.

Снег хлопьями падал на землю, укрывал ее старательно, как аккуратная хозяйка стелила постель. Плотная снежная завеса, бесконечным густым потоком льющая с неба, не давала хорошо рассмотреть Ма-Гею. Дуса скорей шла по наитию, чем за силуэтом матери и боялась как заблудиться так и быть обнаруженной родительницей. Подгляд дело стыдное, но заманчивое для любопытных. Последнее и гнало Дусу вопреки страху перед наказанием.

Девочка с удивлением отметила, что мать стремиться за бор, прочь из крепища. Понятно, Ма-Гея не Дуса, заплутать не боится, а коль случись — лесовики подмогнут, к городищу выведут. А девочке кто поможет? Но и на полпути останавливаться, возвращаться негоже. Раз взялась за что — до конца довести надо, и неважно: кашу варить или за матерью родной следить.

Ма-Гея все дальше уходила от крепища, свернула налево и девочка мысленно ахнула: никак к Синь-Мере идет! Заповедное то место было мерой — точкой отсчета, на которой решали дела свои все дивьи жители здешних мест от закатной до рассветной стороны и посещалось оно в крайнем случае. Что же сейчас случилось? Узнает ли, Дуса не ведала, уверенная, что не допустят ее близко к нему и, права оказалась, но и ошиблась.

Выросли перед ней лесовички, цепью выстроились дорогу преграждая. Лесным жителям не объяснишь что такое любопытство, поступки свои им не оправдаешь, вот Дуса и затопталась на месте, приветливо улыбаясь и обдумывая, чтобы сказать. Но не пришлось: яркая оранжевая ящерка вынырнула прямо из-под земли за спинами лесовичков и те дружно обернулись, почуяв исходящее от нее тепло. Миг и разорвав цепь, ушли, словно их не было, ящерка же в обрат, то ли под снег, то ли в землю нырнула.

Девочка задумалась, замерла, не решаясь дальше идти. Странно ей показалось, что саламандра, верная дружка Ярой матери, ей на помощь пришла. С чего вдруг?

А та вновь появилась в паре шагов от Дусы, уставилась горящими глазками: идешь али нет? Пришлось путь продолжить — нельзя страх да робость выказывать, девочке еще не раз с дивьими общаться на правах Ма-Дусы, а будут ли ее уважать да слушать еже ли слабинку заприметят? Горды необычайно и лишь ровню признают. Зато дружат крепко, без обмана и сколь раз род выручали. Ни одного пожарища в округе за тысячу лет. Хотя было, повздорила шибко Рарог с Лешиком и пожгла урочище. Чего не поделили, может только Ма-Гея из людей и знает. Но вышла б та ссора боком раничам, если б Рарог в крепкой ссоре крепкую дружбу не забыла, и полыхнуло бы крепище, как дрова в очаге, встав на пути огня. Пировал тот знатно, всю округу выжег и утих у бора городища людского. В тот день последний раз на Синь — Мере и сбирался народ. Давно то было — Дуса в колыбельке еще лежала.