Путь к женщине - Николай Никандров

– Факты? Фактов много. Вот наугад беру первый: ты знаешь, Ника, как меня интересуют твои литературные работы, и ты все-таки тщательно скрываешь их от меня. О содержании вновь задуманных тобой повестей я узнаю только из газет, то есть после всех. Ну разве это не обидно? Кто я тебе? И это ставит меня всегда в дурацкое положение перед другими: все говорят о твоих будущих произведениях, спрашивают меня о подробностях, а я делаю удивленное лицо и сама принимаюсь их расспрашивать. Ну разве это нормально?

– Вера, ты знаешь, что сам я никогда никаких сведений о своих будущих вещах в печать не даю. Там пишутся большею частью чьи-нибудь догадки, предположения…

– Но со мной-то ты мог бы поделиться своими новыми планами?

– Не всегда.

– Почему?

– Очень просто почему. Потому что если бы я тебе или кому-нибудь другому заранее передавал содержание своих будущих повестей, то потом у меня пропадала бы охота над ними работать. Таково одно из странных условий успешного литературного творчества: до поры до времени оно должно бояться базара, улицы, суеты.

– Значит, я для тебя базар?

– Вот видишь, Вера, ты опять споришь со мной! Ты знаешь, к чему это приводит?

– Никочка, миленький, не сердись! После того как ты имел тут такой успех, я чувствую к тебе особенно глубокую нежность и мне так не хотелось бы сейчас от тебя уходить!

– Немного посидела со мной и достаточно. Дома у нас опять увидимся. Нельзя же быть такими неразлучниками.

Не понимаю, Никочка, почему ты так настойчиво добиваешься, чтобы я сейчас ушла от тебя…

– Вера, не забудь, что сейчас во мне, как писателе, совершается большая работа. Сегодня я впервые бросил в массы свою заветную социальную идею, которую вынашивал десятилетия. И сейчас я смотрю за эффектом, который произвела на публику моя идея. Смотрю, слушаю, сличаю, делаю важные выводы. А ты в это время сидишь рядом со мной, и, извини меня, пристаешь ко мне со своими маленькими женскими чувствишками…

– О, как это жестоко, Ника! Так топтать в грязь женское чувство! Ты художник, правдивый изобразитель жизни, даже психолог, – это я все признаю за тобой. Но почему, скажи, почему ты так туп в любви?! Мне больно видеть, как сердце твое деревенеет и деревенеет!

– В том-то моя и беда, Вера, что не деревенеет. О, если бы ты знала, как оно у меня не деревенеет!

– Тогда докажи: брось сейчас все и пойдем со мной домой!

– Странная ты. Я тебе только что объяснял, почему для меня особенно важно остаться здесь.

– Ну хорошо. Тогда разреши и мне остаться с тобой. Говоришь – наблюдаешь? И наблюдай себе сколько хочешь, я тебе не буду мешать. Я сделаюсь маленькой-маленькой, тихонькой-тихонькой, такой беспомощной букашечкой… И сяду я, чтобы ты не замечал меня, вот так, чуточку позади тебя. Я буду сидеть и радоваться, что сижу возле тебя и что ты работаешь, наблюдаешь, делаешь важные выводы. Я буду охранять твой покой, караулить, чтобы никто тебе не помешал, сделаюсь твоим ангелом-хранителем. Я вцеплюсь в волосы каждому, кто оторвет тебя от твоих важных дум. Ведь ты прекрасно знаешь, что нет того дела, того подвига, которого я не совершила бы ради тебя! Я тебя так люблю, как "тебя никогда не любила и никогда не полюбит никакая другая женщина!

Шибалин слушает, нетерпеливо морщится:

– Тише! Потише говори, Вера!.. Нас могут услышать! Смотри, как все уже насторожились! Отложи свои излияния до прихода домой!

Вера, разгорячаясь все более:

– Ну и пусть услышат! Пусть! Пусть все узнают! Я ничего не боюсь, ни от кого не скрываюсь! Я могу сейчас встать на этот стул и во всеуслышание объявить, что я, Вера Колосова, до безумия люблю тебя, Никиту Шибалина! Я не боюсь, это только ты всего боишься, ты всего трусишь, как заяц! Это только ты стараешься скрыть от всех нашу связь, нашу любовь!

Я сказала "нашу любовь", но ты, Никита, быть может, уже не любишь меня?

– Вера, ну вот видишь, какая ты! Ну как же после этого с тобой жить! Нашла время и место для подробного взвешивания моего чувства к тебе! Как будто мы мало занимаемся этим дома! Это ли не безумие!

– Да, я сама говорю, что я безумная! Я безумная! Я безумная оттого, что люблю тебя! Я безумная оттого, что мне даже сейчас хочется ласкать тебя, ласкать неторопливо, мучительно, остро, чтобы ты у меня стонал от боли, от наслаждения… – Дрожащими губами что-то шепчет ему на ухо, безумными глазами заглядывает в его лицо.

Он и отталкивает ее от себя и в то же время порывается к ней. В страшных мучениях борется:

– Ой! Что ты делаешь со мной, Вера! Как терзаешь ты меня, как мучаешь, а уверяешь, что любишь! Если бы ты любила меня, ты больше щадила бы мои силы! Чтобы сломить во мне человека и бросить к своим ногам, ты распаляешь во мне низкую похоть – это твой женский прием борьбы со мной! И ты пускаешь при этом в ход всю свою развращенность!

Голос Шибалина срывается, переходит в медленное раз дельное задыхающееся хрипение:

– Ты и привязала-то меня к себе раз-вра-том…

– Никита! Ты с ума сошел! Как тебе не стыдно! Что ты говоришь! Это же ложь! Сплошная ложь! А твоя любовь ко мне? Разве не она привязала тебя ко мне? Или ты тогда лгал, когда уверял, что любишь меня?

– Я не тебя любил!.. Я твой разврат любил!..

– О, я не верю тебе! Не могу поверить! Не могу пред ставить, чтобы ты весь год нашей связи притворялся со мной!

– Ты точно задалась целью поскорее обессилить меня, обезоружить, выжать из меня весь сок моего мозга, сердца, нервов…

– Никита, ты всегда страшно преувеличиваешь! Ну к чему здесь эти громкие "литературные" словечки: "сок мозга, сердца, нервов"? К чему городить ужасы там, где их нет? Будь чуточку справедлив ко мне и ответь честно: ну а ты-то, ты, ты, разве ты не получаешь со мной наслаждения?

Шибалин как от страшной физической боли корчит лицо:

– "Наслаждение", "наслаждение"!.. Там, где мужчина ищет только здорового удовлетворения, нужного ему для дальнейшего жизненного строительства и борьбы, там женщина, вследствие узости своих интересов, находит наслаждение и делает его смыслом своего бытия! Для мужчины любовь средство, для женщины цель!

Вера с иронией:

– Подумаешь, какой вдруг сделался благоразумный! С каких это пор? А почему ты раньше, раньше, еще когда не сходился со мной, почему ты тогда не жалел расточать свою страсть налево и направо, бог знает на кого?! Воображаю, какие делал ты тогда безрассудства! А сейчас-то, я знаю, ты просто хитришь со мной, подличаешь, стараешься экономить свою мужскую силу, приберегаешь ее для другой! О другой думаешь!!! О лучшей мечтаешь!!! Думаешь, я не вижу??? Но…

С искаженным страстью лицом опять что-то шепчет ему на ухо обжигающим ртом.

Он отбрасывается в сторону.

– З-замолчи ты! Замолчи сейчас! – с трудом удержи вает он себя от готовых вырваться по ее адресу оскорблений. – О, если бы ты знала, какое ты причиняешь мне сей час зло!

– Зло? Зло? И это за всю мою любовь к нему!!!

– Да, зло! До той минуты, как ты подсела к моему столику, у меня было такое высокое настроение, такое ощущение собственной мощи, такая вера в плодотворность моей идеи! Но вот ты пришла, ты подкралась ко мне, нащупала слабое место во мне и, как змея…

– Никита!!! За что??? Так оскорблять!!! Так поносить!!! И главное, если бы знала за что!!! Остановись, не говори так, опомнись!..

Голос Шибалина шипит:

– Погоди… Погоди"… Да, ты подкралась ко мне… и, как змея, ужалила меня, отравила ядом, самым сильным из всех на земле… ядом страсти… ядом похоти… Сбросила меня с моих высот к себе в низины… И вот… И вот я уже не Шибалин, не сила, не творец, не гений, а ничтожество, жалкий раб самки, "победившей" меня, червь…

Вера, с беспредельным горем:

– Так позорить меня!!! Так чернить меня!!! Ника, я боюсь тебя, ты сходишь с ума…

Шибалин хватает ее за руку. Говорит шипящим шепотом:

– И ты добилась своего: я уже выбросил из головы свою идею, и вместо нее воображение мое пленяется уже другими картинами, кровь горит другими желаниями… И вот я уже борюсь, я уже не знаю, оставаться ли мне сейчас здесь, на моем общественном, на моем мировом посту, или… же ползти за тобой в нашу… в нашу спальню…

Вера с горечью и вместе с тем мечтательно:

– О, если бы так действовала на тебя только одна я! А то, боюсь, тебя каждая женщина так возбуждает!

– Вера! Прошу тебя… Оставь меня… оставь сейчас… Может быть, то высокое настроение еще вернется ко мне…

Вера ломает руки, вся сжимается:

– Про-го-ня-ет! Уже! Уже прогоняет! Дождалась!

– Вера!

– Хорошо, хорошо, ухожу. Ухожу сейчас, даже не допью этого стакана…

Встает, с мученическим лицом держится за крышку стола, чтобы не упасть.

Шибалин не может смотреть на нее, говорит трудно, раз дельно, в пол:

– Стакан-то… допить… ты можешь…

Вера:

– Теперь уже не хочу… Когда отравил все мое настроение… – С мукой: – И всегда так: лечу к нему жизнерадостная, счастливая, ухожу от него раздавленная, разбитая!!!