Работа над ошибками - Юрий Поляков

– Никогда не думал, что ученика можно ненавидеть! – медлительно признался Лебедев на той встрече у Стася.

– А ты думай о чем-нибудь хорошем! Например, о Челышевой! – со смехом посоветовала Алла и пояснила: – В Макса влюбилась девятиклассница и постоянно вертится около учительской.

– А папа у неё, между прочим, кру-у-упный начальник! – дополнила картину Умецкая.

– Да полно тебе! – поморщился Лебедев, пробегая пальцами по пуговкам жилетки.

– Ничего не полно! Кирибеев тебя из-за неё на дуэль вызовет! – резвилась Алла, по забывчивости положив ладонь на моё плечо.

– Дуэль на указках! – подхватил я.

– Какая дуэль?! – рассердился Стась. – Теперешние пацаны не знают, что такое «лежачего не бить» или «до первой крови». Чтоб вы знали! Вчера смотрю: у Семенцовой на белом переднике след от кроссовки. Спрашиваю: «Это откуда?» А она ответила: «Мне Шибаев каратэ показывал!..» Ладно, хватит о работе. Я зову Веру…

Пришла Вера, подозрительно посмотрела на нас, словно мы хитростью хотели заманить её в самый разгар педагогических споров, но сразу успокоилась, потому что солировал я, рассказывая, какие уморительные опечатки бывают в газетах.

– Андрюша, – спросила Вера, когда я замолчал, чтобы припомнить очередной газетный «ляп». – Почему ты перестал печататься? Не пишется?

– Видишь ли, Вера, – хотел я отшутиться, но понял: нужно раскалываться, – я в газете теперь не работаю…

– А где ты теперь? – поинтересовался Стась, не допускающий, что советский человек может нигде не работать.

– Пока нигде. Жду места в журнале. Разыскиваю роман Пустырева.

– А живёшь на что? – жалостливо спросила Алла, выискивая на моем лице следы недоедания.

…От Фоменко мы вышли поздно. К ночи крещенскую слякоть прихватило морозом, и под ногами лопался звонкий, как мембрана, лёд. Умецкая и Лебедев пошли к стоянке такси, а мы со Стасем задержались у подъезда, продолжая начатый разговор.

– Слушай, когда тебя в журнал обещали взять? – выпытывал он.

– Может быть, завтра, а может быть, через полгода… Как обстоятельства сложатся…

– Слушай, а не хочешь у меня поработать? Все-таки твёрдые деньги, и друга выручишь! У меня литераторша – в декрете, еле с почасовиком выкручиваюсь…

– Стасик, я давно все перезабыл…

– Вспомнишь!

– У меня большой перерыв – начальство не разрешит…

– Это уже мои трудности. Давай до конца учебного года, а?

– Нужно подумать…

– Думай. Даю тебе ночь на размышления! – сказал Стась, обнял меня и повлёк туда, где затормозило пойманное такси. Из тёмного окна выглядывала Аллочка.

– Я теперь живу на «Семеновской», – весело сказала она. – А тебе куда?

– В ту же сторону! – ответил я.

Фоменко крикнул вдогонку, что будет ждать звонка, а Макс церемонно кивнул, в ожидании машины он стоял у края тротуара со скульптурно протянутой рукой.

У таксиста было профессионально недовольное лицо, словно мы вытащили его из тёплого дома, да ещё заставляем ехать бог знает куда.

– Ну, как тебе наш новый руководитель? – спросила Алла, найдя в темноте мою ладонь.

– Зовёт на работу.

– Да ты что! – засмеялась она и крепче сжала мои пальцы. – Значит, снова будем все вместе! Здорово!..

За окном мелькали пустынные полночные улицы, и только на остановке возле кинотеатра было людно.

– Высадите нас возле булочной! – вымолвила Алла, не отдышавшись от наших дорожных лобзаний, и таксист затормозил с таким неудовольствием, точно ему приказали остановить только-только разогнанный до скорости света грузовой звездолёт.

– Ты любишь настоящий кофе? – спросила Умецкая, глядя вслед уезжающей машине.

Отзыв на этот пароль я знал:

– Очень!

…А утром, когда зазвонил будильник и я, привыкший просыпаться в одиночестве, ощутил ломоту в теле и тоску в душе; а утром, когда Алла, хлопнув ладонью по дребезжащей кнопке и попросив «не смотри на меня», ушла в ванную – откуда запахло хвойной пеной; а утром… Одним словом, ничто так не отдаляет мужчину и женщину, как физическая близость, не оплаченная подлинной любовью… Хорошее начало для статьи, адресованной вступающим в личную жизнь!

Но мы опять отвлеклись, а ведь через три минуты нужно изымать изложения!

– Осталось тридцать секунд! Потом собираю тетради! – предупредил я. – Время пошло!..

По классу пронёсся смерч вдохновения, все бросились дописывать самые главные, самые необходимые строчки, в которые и будет больше всего ошибок. Прогремел звонок, но, разумеется, писали почти всю перемену. Последней с тетрадью рассталась Рита Короткова, в глазах у неё стояло то мученическое выражение, та безнадёжная мольба, с какими, наверное, несчастные славянки смотрели вслед кошмарным янычарам, увозившим голубоглазых малюток в басурманскую неволю.

6

В учительской, куда я забежал, чтобы обменять журналы, Евдокия Матвеевна под руководством Бориса Евсеевича диктовала по телефону решение задачи своему сыну, обучающемуся в пятом классе соседней школы:

– Пушочек, я не знаю, как вам объясняли, но Борис Евсеевич лучше знает! – увещевала она. – Веди себя хорошо, на улицу не бегай! Кашку погрей на малюсеньком огонёчке!..

В кабинете литературы было пусто: Фоменко сегодня повёл старшеклассников на экскурсию в близлежащий вычислительный центр, и к началу урока они опаздывали. По стенам висели единообразные портреты классиков мировой литературы – и это очень напоминало доску Почёта маленького, но дружного предприятия. Ниже располагались плакаты, иллюстрирующие наиболее сложные случаи правописания.

Самый первый урок я давал в девятом классе, это произошло через три дня после памятного вечера у Фоменко. Оказалось, оформить человека на работу можно очень быстро, гораздо скорее, чем уволить. Мы со Стасем вошли в кабинет литературы, и ребята, увидев директора, приподнялись. Обычно они лишь обозначают вставание, как это бывает, если ты, скажем, сидишь в глубоком кресле, а твой хороший знакомый подходит и протягивает руку. Изобразив свирепость, Фоменко заставил класс выпрямиться и взмахом руки унял ропот любопытства.

– До конца года, – сказал он, – вашим классным руководителем и преподавателем литературы будет Андрей Михайлович Петрушов, его фамилию те, кто умеет читать, встречали в печати. Андрей Михайлович – мой студенческий товарищ, если услышу от него хоть одну жалобу, ликвидирую вас, как класс! Усвоили?

– Ваш друг – наш друг! – с южным акцентом отозвался с первой парты совершенно белобрысый, хитроглазый ученик, как выяснилось впоследствии, Петя Бабакин. Несколько парней, услыхав мою фамилию, многозначительно переглянулись и стали переговариваться. Фоменко движением бровей оборвал недозволенные речи и ушёл, уводя с собой широкоплечего ученика – грузить старую мебель.

– Жаловаться не в моих правилах, – высокопарно разъяснил я, оставшись наедине с классом, но слез восторга не последовало, ибо ещё ни один педагог не начинал свою деятельность с обещания ябедничать начальству.

– Вопросы ко мне есть? – спросил я, стараясь углубить контакт.

– Есть… Андрей Михайлович, почему вы ушли из большого спорта? – спросил длинный, модно остриженный парень, у его ног стояла адидасовская спортивная сумка, а из неё торчала ручка теннисной ракетки – моя несбывшаяся мечта.

– Откуда? – оторопел я, но постепенно вспомнил, что совсем недавно редкий футбольный репортаж обходился без моего однофамильца, обводившего одного защитника, потом другого, но у самой штрафной площадки непременно терявшего мяч…

– Из «Спартака»?! – подсказали сразу несколько голосов.

– Нет, ребята, я никогда не играл в футбол… Я работал в городской газете…

Любопытство большей части класса мгновенно угасло, но кое-кто, наоборот, поглядел на меня с интересом. Не дождавшись новых вопросов, я раскрыл журнал и стал знакомиться с классом: старательно выговаривал фамилии, ребята вставали, и я разглядывал каждого долгим, изучающим, отеческим взглядом. Запомнить всех учеников с первого раза, конечно, невозможно, остаётся только смутное впечатление, какое бывает от незнакомого города, где побывал проездом. Но кое-какие достопримечательности девятого класса бросились в глаза с самого начала.

– Бабкин! – с удивлением выговорил я смешную фамилию.

– Бабакин! – хором поправил класс, но было поздно, под всеобщий хохот Петя Бабакин из-за моей невнимательности превратился в Бабкина до окончания школы, а может быть, и на всю оставшуюся жизнь.

– Уже обзываются! – горько пожаловался он, смеясь вместе со всеми. После этого случая я потратил несколько вечеров и выучил списки моих классов наизусть.

Володя Борин после погрузки вернулся, тяжело дыша, похожий на силача, который в цирке держит на себе металлическую конструкцию с мотоциклистами, акробатами и прочими чудесами. Встретишь такого девятиклассника на улице и вежливо посторонишься.