Stories, или Истории, которые мы можем рассказать - Тони Парсонс

Леон ненавидел свои волосы. И они отвечали ему тем же.

В одной из песен Рода Стюарта… Помнится, в то время Леону было пятнадцать, а Род еще дружил с Джоном Пилом[7] и разыгрывал из себя героя рабочего класса — гонял футбольный мяч и выглядел так, словно только что с газона. Это было еще до того, как Род начал питать слабость к соломенным шляпам, блейзерам и дорогим блондинкам, и все сделали вид, что никогда его и не любили.

В одной из его песен — кажется, в альбоме «Every Picture Tells a Story» — было двустишие, рифмующее «зеркало» и «пугало». Леону всегда казалось, что эта песня была написана именно про него.

Он знал, что пора было начинать борьбу. Равновесие поколебалось, фашисты набирали силу. Это были не вечно пьяные фанатики, не пустословы, а настоящие антисемиты, убийцы пакистанцев, фашисты. Они выходили на улицы города, день ото дня становились смелее, их число росло — вирус ненависти распространялся воздушно-капельным путем. Леон видел их лица в Левишэме, слышал их нацистские салюты, знал, что скрывалось внутри у этих сторонников репатриации, у этих будущих строителей новых крематориев.

В этом не было ничего забавного. С этим нужно было что-то делать.

Так какого черта, спрашивал себя Леон, его беспокоят какие-то волосы? На баррикадах прическа — не главное.

Он закинул за плечи сумку, в которой носил пластинки. В ней также лежало последнее издание брошюры «Красная мгла». Нельзя оставлять в офисе такую ценную вещь, подумал Леон. Украдут еще.

Эта брошюра — на кое-как сшитых ксерокопированных страницах которой смешались вопросы радикально настроенной политики, новых музыкальных течений и юмористические картинки — полтора года назад помогла Леону получить работу в «Газете». Брошюра напомнила старшим о бурных днях их молодости. Но как Леон ни пытался продать брошюру сотрудникам редакции, как ни пытался внушить им, что лучше больше писать о политике и меньше — о шоу-бизнесе, они лишь вздыхали и закатывали глаза.

— Мы — музыкальная газета, старик, — говорили ему. А разве музыку можно было отделить от того, что происходило на улицах города? Разве музыка не являлась частью реального мира?

Леон считал, что новое музыкальное течение может стать движущей силой перемен в обществе. В сердцах еще горит огонь. Нужно внушать аудитории радикальные взгляды. А музыканты должны быть образованными людьми. По существу, менять надо все!

Многие из новых групп просто не понимали этого. Они мечтали о прежних ценностях — сексе без границ, кокаине без примесей и заплыве в бассейн на «роллс-ройсе». Они полагали, что антинацизм — это просто модное словечко, и вворачивали его при каждом удобном случае в своих интервью. Очередное позерство, бессодержательный жест, подобный тому, как Мик Джаггер в шестидесятые нетвердой походкой вышел на Гросвенор-сквер с целью положить конец войне во Вьетнаме.

Леон чувствовал нависшую в воздухе опасность. Правительство лейбористов не останется у власти навечно. Джим Кэллэген в скором времени оставит свой пост. И что потом? Драки на улицах. Акции протеста. Общественные беспорядки. Бунты. Вам всем надо учебники по истории читать, подумал Леон. Спросите историка А. Дж. П. Тэйлора. Спросите его, что произойдет, когда центр ослабеет и выпустит нити власти. Тогда в стране воцарится Левишэм. Левишэм каждый божий день.

А потом все закончится, из пепла восстанет лучший мир, в котором не будет расизма, и даже волосы Леона оправдают возложенные на них надежды.

3

— Говорю вам, у Дэга Вуда просто дубина, как у Рыжего Рома, — взахлеб рассказывал Терри. — Когда он его достает, он похож — не знаю — на какого-то заклинателя змей… или на моряка с веревкой… ему приходится его как бы разматывать!

В этом заключалась одна из самых приятных особенностей его работы. Вернуться домой и рассказать друзьям те любопытные детали, которые не вынесешь на страницы журнала. Это безумно нравилось Терри. Он бросил взгляд на Мисти, которая сидела на его столе. Она одобрительно улыбалась. Терри умел рассказывать истории.

— А откуда ты знаешь, какой у Рыжего Рома? — с усмешкой спросил Леон, слегка смущаясь в присутствии Мисти. Он лишь недавно научился не краснеть при виде нее. Леон сидел на своем столе, подтянув колени к подбородку, а Терри расхаживал по комнатке, разведя руки, как рыбак, оценивающий размеры рыбы.

— Что еще за Рыжий Ром? — Рэй раскачивался на стуле, возясь с диктофоном. Волосы постоянно падали ему на глаза.

— Знаменитый скакун, — пояснил Леон. — Много раз выигрывал скачки за Кубок нации. Несмотря на то, что у него фигура как у Дэга Вуда.

— Определенно как у Рыжего Рома, — продолжал Терри. — Я хорошо разглядел. Мы стояли у светофора, представляете? Только я и Дэг, вдвоем, посреди ночи. Он расспрашивал меня о Лондоне — насколько хороши новые группы, поймет ли его аудитория… И тут рядом с нами на красный останавливается «фольксваген-жук». И Дэг расстегивает ширинку, разматывает свой… и затем… мочится из своего шланга на этого «жука». — Терри покачал головой. Он все еще не мог поверить. Дэг совершил этот возмутительный поступок так непринужденно и расслабленно, что Терри не мог понять зачем — то ли чтобы шокировать его, то ли он на самом деле был настолько разнузданным. — Никогда не забуду, как смотрел на него водитель.

Мисти соскользнула со стола, отдала салют и, приподняв бровь, вышла из комнаты. У нее было выражение лица женщины, прожившей двадцать пять лет в браке, которой нравились все эти истории, но она уже не раз слышала их прежде: Дэг принимает кокаин, пока из ушей кровь не польется, Дэг доводит до слез женщину-репортера, Дэг трахает девочек-подростков по две зараз, пользуясь временным отсутствием своей девушки.

В характере Дэга были черты, от которых Терри просто коробило, — жестокость, ненасытность и склонность к изменам, пристрастие к сильным наркотикам — все лондонцы в возрасте до двадцати пяти считали, что кокаин — это химический эквивалент стрижки перьями. Но, сродни всем рок-звездам, с которыми Терри доводилось общаться, Дэг был ужасно обольстителен.

Дэг из шкуры вон лез, чтобы ему понравиться. Он подарил Терри собрание писем Ван Гога к его брату Тео. Это собрание в свое время подарил Дэгу Дэвид Боуи — о чем свидетельствовала аккуратная надпись на обложке. Дэг позаимствовал инструменты у джаз-бэнда в одном из баров Западного Берлина, чтобы исполнить для Терри несколько своих хитовых композиций. И наконец, он показал ему свой выдающийся пенис. И Терри проникся к нему симпатией.

В самом деле, Дэг так полюбился Терри, что ни в своем очерке, ни в рассказах тот не стал упоминать одну немаловажную деталь. Дэг выглядел старым.

По-настоящему старым. Кошмарно старым! Вообразите себе Рипа Ван Винкля в роли порнозвезды, и вы получите яркое представление о Дэге Вуде и его внешнем виде.

Терри настолько преклонялся перед Дэгом, так отчаянно нахваливал этого человека, чье имя упоминали все новые коллективы в ряду тех, кто оказал наиболее значительное влияние на их творчество. Терри так старался быть ему другом, что у него просто не хватало смелости признать, насколько древним выглядел Дэг.

Его тело — которое Дэг демонстрировал при первом представившемся случае, привычным жестом срывая с себя футболку не только на сцене, но и на пресс-конференциях, репетициях и в гостиничном ресторане за завтраком, — было по-прежнему в отличной форме, стройное и накачанное, как у атлета Чарльза Атласа на задней стороне обложки комиксов «Марвел».

Но десять тысяч ночей разврата наложили свой отпечаток на его лицо, изборожденное морщинами. Дэг напоминал Дориана Грея в серебристых парчовых штанах и с выкрашенными в белый цвет волосами. Дэг походил на усопшего бодибилдера. Но Терри промолчал об этом. Потому что это не вписывалось в его рассказ.

В дверном проходе неожиданно появился редактор «Газеты». Кевину Уайту было двадцать девять — и в нем по-прежнему жил авангардист до мозга костей. Единственный человек во всей редакции, который приходил на работу в костюме, Уайт был высоким, хорошо сложенным мужчиной с челкой-шторками.

— Зайди ко мне в кабинет, Рэй.

Рэй запихнул свой диктофон в ящик стола и последовал за Уайтом. Леон достал из сумки экземпляр брошюры и начал пролистывать его. Терри сел за стол, закрыл глаза и удовлетворенно вздохнул. Это было так здорово — рассказать друзьям об увиденном. Один из лучших моментов в его работе.

Но чуть позже Терри познакомит Дэга Вуда с Мисти в клубе «Вестерн уорлд», и эти двое посмотрят друг на друга и поймут, как дорог им Терри, и тогда все будет просто идеально.

— Hv, как успехи?

Кевин Уайт опустился в кресло и положил ноги на стол. Редактор занимал единственный угловой кабинет в «Газете», и из окна Рэй видел Лондон, простирающийся внизу.