Stories, или Истории, которые мы можем рассказать - Тони Парсонс

Внезапно перестав петь, она продолжала играть. Отец захохотал от восторга.

— Она забыла слова, — сказал старик, смутившись. Он страшно гордился своей женой и ее талантом. Но она не забыла слова.

До тех пор, пока он не придет…

На этом месте она бросила удрученный взгляд на мужа.

Я делю свою жизнь с тобой.

Мисти смотрела на маму Терри с таким серьезным выражением лица, словно была в церкви или в обществе мудрого Труффо.

Однажды в разговоре девушка сказала Терри, что первый раз попробовала растворимый кофе, когда ушла из дома. А он знал, что напоследок его мама подаст кофе из банки «Нескафе». Она, вероятно, добавит сахар и молоко, даже не спросив Мисти о ее предпочтениях. И кому-то придется вымыть ложечки после креветочного коктейля, чтобы мешать ими кофе.

Но, наблюдая за Мисти, которая не отрывая глаз смотрела на его маму, когда та пела свою старинную песню, Терри впервые почувствовал, что все это было не важно.

От тряски поезда Рэй Кили проснулся.

Откинув с глаз прядь длинных светлых волос, Рэй посмотрел в окно. Плодородные поля, несколько дачных домиков, пара облезлых лошадей. До Лондона еще час, подумал он.

Рэю были очень хорошо знакомы эти поля. Он мог читать по ним время, как по часам. Даже лошади показались ему знакомыми. Три года подряд, с пятнадцати лет, Рэй ездил по этому направлению. Какая-нибудь музыкальная группа отправлялась в турне, и он сопровождал ее на север — в Ньюкасл и Лестер, Манчестер и Ливерпуль, Лидс и Глазго, — а затем возвращался в Лондон и писал о ней.

Внезапно Рэй понял, что именно его разбудило. В вагоне послышались громкие голоса — хриплые и мерзкие. Голоса группы футбольных фанатов, которые направлялись в вагон-ресторан. По крайней мере, эти парни были очень похожи на футбольных фанатов. Их длинные неухоженные волосы были выстрижены перьями, рубашки с короткими рукавами плотно обтягивали их тела, а из-под коротких расклешенных брюк видны были тяжеловесные ботинки. Рэй ощутил знакомую дрожь во всем теле и сполз ниже на жестком сиденье, надеясь спрятаться от мира за длинной челкой.

Он знал, что это за люди. Рэй знал, что они с ним сделают, когда заметят его длинные волосы, хлопчатобумажную куртку, белые джинсы и ковбойские сапоги. Но для них явно было важнее раздобыть пиво, чем помучить одинокого мальчугана-хиппи. С грубым хохотом они прошли в дальний конец вагона.

Рэй закрыл глаза. Ему было нехорошо. Прошлой ночью, насколько он помнил, ему так и не удалось заснуть. Хотя на какой-то момент Рэй, должно быть, все-таки заснул, — в это время женщина, видимо, и покинула его гостиничный номер.

Эта женщина была сотрудницей звукозаписывающей компании, ответственной за связь с прессой. Она должна была проследить за тем, чтобы за время гастролей группы по разным городам Рэй попал на все выступления и взял интервью у вокалиста. Она очень нравилась юноше — в ней было что-то от девушки из «Букета колючей проволоки», к тому же она разбиралась в музыке. Но Рэй знал, что при следующей встрече эта женщина сделает вид, что ничего особенного не произошло. Так и должно быть. К таким вещам полагалось относиться несерьезно.

На обратном пути Рэй всегда был в слегка подавленном настроении. Усталость и похмелье давали о себе знать. А после двух концертов и двух репетиций за двое суток в ушах звенело. Ко всему прочему, девушки, которые успевали ему понравиться, никогда не проводили этот вечер с ним. Ну и, конечно, приходилось возвращаться домой.

Парни снова проходили по вагону, только теперь уже в обратном направлении и с банками пива «Карлсберг» в руках. Некоторые из них бросали на Рэя насмешливо-воинственные взгляды. Он смотрел в окно и пытался сохранять ровное дыхание, чувствуя, как гулко бьется сердце под хлопчатобумажной курткой. Таких типов в последнее время можно было встретить где угодно. Но они просто ничтожества по сравнению с моим отцом, подумал Рэй. Отец бы их просто убил.

Затем Рэй, должно быть, снова погрузился в сон. А когда проснулся, солнце уже садилось, и спросонья он не сразу осознал, что место полей за окном заняли разрисованные граффити стены города. Поезд подходил к станции, и пассажиры собирали сумки.

Наступал вечер 16 августа 1977 года.

2

Мисти вела отцовский «форд капри» по западному шоссе, к городу. Терри мягко положил ладонь на ее бедро, ощущая сквозь белую ткань платья тепло ее тела. Интересно, размышлял он, на кого будут больше похожи их дети? Стоило ему только посмотреть на Мисти, как по клеточкам всего его существа разливалось непреодолимое и томительное желание.

Мисти было девятнадцать — на три года меньше, чем Терри. И хотя их семьи жили всего лишь в нескольких километрах друг от друга, он чувствовал огромную разницу между ними. Словно они родились на разных планетах, а не в разных частях Лондона. Семья Мисти каталась на лошадях, а его семья делала на них ставки.

Его детство прошло в съемной комнатке над мясной лавкой, а ее — среди книг, клубных пони и частных школ. Ее отец был успешным адвокатом — вот откуда в семье брались деньги. Мисти говорила обо всем этом как-то расплывчато, неопределенно, но ведь теперь люди стеснялись в таком признаваться. На календаре был 1977 год, и привилегированное положение уже не являлось поводом для хвастовства.

Но ей и не нужно было рассказывать всю подноготную. Терри и так прекрасно понимал, насколько они разные. Она уверенно шла по жизни, глядя в будущее, а он боялся вернуться в прошлое. Разумеется, по сравнению с его первым днем в «Газете» все изменилось к лучшему. Впрочем, хуже было просто некуда.

При воспоминании о пережитом унижении его лицо начинало гореть от стыда. Даже сейчас — когда у него была такая девушка, как Мисти, такой друг, как Дэг Вуд, когда его очерк попал на обложку, — при воспоминании о том, первом дне к его горлу подкатывала тошнота.

Терри тогда был просто олухом — он попытался вернуть пластинку, на которую писал отзыв! Один из бывалых сотрудников «Газеты» дал ему никому не нужный альбом месячной давности, отвел в комнату с проигрывателем и оставил в одиночестве. Закончив работу над своим отзывом на «Би-боп делюкс» в триста слов, Терри вернулся к бывалым и попытался вернуть им пластинку. Как же они смеялись! И как у него тогда горели щеки!

Терри знал, что одной из причин, по которой его приняли на работу, был его внешний вид. Он одевался в стиле фильма 1954 года — «В порту», стиля, который вновь входил в моду. Музыка вновь становилась жестче. Так он и стоял в то утро, с пластинкой «Би-боп делюкс» в руках, ярко-алым лицом и жгучим чувством стыда. Он бы и внимания не обратил на их смешки, если бы эти люди для него ничего не значили. Но среди них были те, перед чьим талантом Терри преклонялся. И они над ним смеялись. Он казался им смешным!

Терри мечтал об этой работе, и он ее получил. Руководство «Газеты», отчаянно искавшее молодых журналистов, откликнулось на его четко сформулированные и аккуратно напечатанные соображения о новом альбоме Брюса Спрингстина и рецензию на сингл от «Рэт скэбиз» (удачное сочетание старой и новой музыкальных школ). Терри пригласили в офис, где он познакомился с Кевином Уайтом — ультрамодным редактором, который практически собственными руками вылепил «Газету». Уайт был явно впечатлен тем фактом, что Терри успел побывать на концертах многих групп нового времени. Кроме того, ему понравилось то, как выглядел Терри, — тот пришел на собеседование в дешевой кожаной куртке и с легким налетом модной усталости. Еще бы — ведь он пришел туда сразу же после ночной смены на заводе!

Терри взяли стажером на должность журналиста. Он должен был писать рецензии на новые синглы, которые только начинали появляться в записи, — на новую музыку, которую ни один из штатных журналистов не любил и не понимал. Но, как оказалось, все самое сложное еще впереди.

Одна из бывших девушек порвала с ним прямо у входа в закусочную «Уимпи», поэтому Терри считал, что знает женщин. Однажды он выкурил косяк гигантских размеров, поэтому считал, что знает толк в наркотиках. И когда-то бросил школу, получив место на заводе по производству джина — чисто временно, пока не станет известным во всем мире журналистом, — поэтому считат, что знает жизнь. Но вскоре Терри обнаружил, что на самом деле ничего не знает.

Тот кошмарный первый день. Когда он не знал, что сказать. Он — юноша который всегда любил читать и умел выражать свои мысли, — он будто лишился дара речи. Терри не умел говорить так, как бывалые сотрудники «Газеты», — с неистребимым цинизмом, издевательской иронией, которая возвышала их над всем миром. Он чувствовал, что может писать не хуже любого из них — за исключением разве что Скипа Джонса, — но он не был знаком с их правилами. Откуда ему было знать, что пластинки оставляют себе? До тех пор ему всегда приходилось подолгу копить деньги, чтобы купить себе какую-нибудь пластинку.