Энигма - Джон Фаулз

Он коротко поговорил с обеими дочерьми. Тот же единый фронт. Папочка иногда выглядел усталым, он же работал так фантастически много, но отец он супер. Младшая, Каролина, которая плавала у берегов Греции, когда все произошло, добавила один маленький — и противоречащий момент. Она чувствовала, что почти все, «даже мамочка», не понимали, как важна для него жизнь в деревне — его ферма. Тони (управляющий фермы) просто бесился из-за того, что папочка всегда за всем следил. Но только потому, что папочка все это любил, он «словно хотел быть на месте Тони, нет, правда». В таком случае почему он не отказался от своей лондонской жизни? Каролина не знала. Она полагала, что характер у него был много сложнее, «чем мы думали». И она выдвинула предположение даже еще более фантастическое, чем все прочие.

— Вы знаете про гору Афон? В Греции? (Сержант покачал головой). Мы проплыли мимо, когда я была там. Она вроде как отведена исключительно под монастыри. И там есть только монахи. Одни мужчины. Они даже не разрешают там куриц и коров. Я понимаю, что это покажется глупым, но что-то вроде. Где он мог бы побыть в одиночестве.

Однако когда речь зашла о конкретных признаках этой тяги к одиночеству, обе девушки, как и все остальные, ни на что конкретное указать не могли. То, что их брат находил лицемерным, они, видимо, считали верностью долгу и самопожертвованием.

Несколько минут спустя миссис Филдинг поблагодарила сержанта за его старания и, хотя была половина первого, не пригласила его к ленчу. Он поехал назад в Лондон, совершенно справедливо считая, что мог бы оттуда и не уезжать

Более того, он чувствовал, что сыт по горло этим чертовым делом. Еще оставались люди, которых ему предстояло увидеть, но он не ожидал, что они хоть что-нибудь добавят к общей — и в целом пустопорожней — картине. Он понимал, что ощущение вызова начинает быстро сменяться ощущением поражения и что вскоре он начнет уклоняться от не обязательных встреч, а не искать их. Одним из таких потенциальных источников, вычеркнуть которые из его списка у него имелись все основания, была Изобель Доджсон, подруга Питера. Кто-то подробно расспросил ее еще во время предварительного следствия, и ничего существенного она не сказала. Но ему запомнилось одно случайное упоминание о ней в Скотленд-Ярде, а хорошенькая девушка всегда плюс, даже если ей нечего сказать. Каролина и Франческа при личной встрече не оправдали обещание красоты, заложенное в их именах.

Она вернулась из Парижа 13 августа в середине самой жаркой недели за многие годы. Сержант заранее отправил ей короткое письмо с просьбой связаться с ним, как только она вернется, и она позвонила на следующее утро невыносимо душного и влажного четверга. Он договорился, что приедет к ней днем в Хэмпстед.

По телефону она говорила кратко и безразлично. Она ничего не знает. И не видит смысла в их встрече. Но он настоял, хотя и предполагал, что у нее уже был разговор с Питером и она разделяет его позицию.

Она сразу же его обворожила — в дверях дома на Уиллоу-роуд. Она выглядела немного сбитой с толка, словно решила, что он пришел не к ней, хотя он позвонил в дверь ее квартиры, причем с точностью до минуты. Возможно, она ожидала увидеть кого-то в форме и старше — как и он ожидал увидеть кого-то посамоуверенней.

— Сержант Майк Дженнингс. Легавый.

— О! Извините.

Миниатюрная фигурка, задорное овальное личико, темно-карие глаза, черные волосы; простенькое белое платье в голубую полоску, сандалии на босу ногу… но дело было не только в этом. У него немедленно возникло ощущение кого-то живого там, где все остальные были мертвецами или притворялись мертвыми; кого-то, кто живет настоящим, а не прошлым. И, как ни удивительно, совершенно не похож на Питера.

Она улыбнулась и кивнула мимо него.

— Мы не могли бы пойти в лесопарк? Эта жара меня прямо-таки убивает. В моей комнате просто нечем дышать.

— Отлично.

— Я только возьму ключ.

Он вышел ждать на тротуар. Солнца не было. Матовое жаркое марево, баня застойного воздуха. Он снял синий блейзер и перекинул его через локоть. Она вышла к нему с сумочкой в руке. Еще один обмен осторожными улыбками.

— Вы первая не заморенная жарой из тех, кого я сегодня видел.

— Да? Чистейшая иллюзия.

Они поднялись к Ист-Хит-роуд, перешли через улицу и по траве направились к прудам. На работу она должна вернуться в понедельник; в издательстве она всего лишь девочка на побегушках. Он знал о ней больше, чем она думала, ознакомившись со сведениями, собранными, когда она временно пребывала под подозрением. Двадцать четыре года, специалист по английскому языку, даже издала книгу детских рассказов. Ее родители развелись, мать живет в Ирландии, замужем за каким-то художником. Отец — профессор в Йоркском университете.

— Не представляю, что я могу вам сказать.

— После возвращения вы виделись с Питером Филдингом?

Она покачала головой.

— Только говорила по телефону. Он в деревне.

— Это формальность. В сущности, просто разговор.

— Вы все еще?..

— Топчемся на месте. Более или менее. — Он перекинул блейзер на другую руку. Идти и не потеть было невозможно. — Я не совсем уверен, как давно вы знакомы с Филдингами.

Шли они очень медленно. Он сказал совершенную правду — пусть и желая намекнуть, что ему нравится ее платье, — но она в своем белом ситце действительно словно не поддавалась жаре. Такая миниатюрная, изящная, шестнадцатилетняя на вид. Однако в чем-то опытная, совсем не по-шестнадцатилетнему, уверенная в себе вопреки той первой минуте видимого смущения. Сексуально привлекательная молодая женщина, хранящая запах томных французских духов, которая избегала его глаз, отвечая либо земле, либо деревьям впереди.

— Только в течение этого лета. Три месяца, то есть с Питером.

— А с его отцом?

— Раза два-три мы ездили в величественное баронское жилище. Был званый вечер в лондонской квартире. Иногда обед или ужин в ресторане. Вроде последнего. Я же была просто подружкой его сына. И, честно говоря, совсем его не знала.

— Он вам нравился?

Она улыбнулась и немного помолчала.

— Не очень.

— Почему же?

— Тори. Меня воспитывали не в том духе.

— Справедливо. И ничего больше?

Она со смешком посмотрела на траву.

— Я как-то не представляла, что вы будете задавать такие вопросы.

— И я тоже. Импровизирую.

Она бросила на него удивленный взгляд, словно не ожидала подобной откровенности, потом снова улыбнулась. Он сказал:

— Все факты мы уже собрали. И теперь выясняем, как к нему относились люди.

— Собственно, дело не столько в нем. Просто их образ жизни.

— То, что ваш друг назвал притворством?

— Но только они не притворяются. Они просто такие, верно?

— Вы мне позволите снять галстук?

— Пожалуйста. Само собой.

— Я провел весь день, грезя о воде.

— Я тоже.

— Ну, по крайней мере у вас тут она есть. — Они проходили мимо дамского пруда за непроницаемой оградой из деревьев и кустов. Он сухо усмехнулся ей, сворачивая галстук. — За определенную цену.

— Лесби? Откуда вы про них знаете?

— Я начал службу с патрулирования тут неподалеку. Хэверсток-Хилл.

Она кивнула, а он подумал, как это просто… или может быть просто… когда они обходятся без обиняков, говорят прямо, что знают и думают, и живут действительно сегодня, а не пятьдесят лет назад, и произносят вслух то, что он чувствовал, но почему-то не умел сказать даже самому себе. Он тоже вырос, не слишком жалуя Филдингов и этот образ жизни. Когда проходишь обработку мозгов и ленишься думать, то начинаешь заглатывать шкалу ценностей цветных приложений к воскресным газетам, предрассудки твоего начальства, твоей профессии и забываешь, что есть люди с самостоятельным мышлением и независимостью, которые видят все это насквозь и не боятся…

Неожиданно она сказала:

— Это правда, что там избивают грязных стариков?

Его резко сбросили с небес на землю, и он был ошарашен больше, чем показал, будто шахматист, который нацелился на пешку противника и вдруг получает мат в один ход.

— Возможно. — Она глядела на траву. Секунды через две он сказал: — Я обычно давал им чашку чая. От себя.

Однако пауза была замечена.

— Извините. Мне не следовало спрашивать об этом. — Она посмотрела на него искоса. — Вы не очень ополицены.

— Мы к такому привыкли.

— Просто я как-то слышала. Извините, я… — Она покачала головой.

— Ничего. Мы с этим уживаемся. Сверхреакция.

— И я перебила…

Он перебросил блейзер через плечо и расстегнул рубашку.

— Мы пытаемся установить, не разочаровался ли он в этом образе жизни. Ваш друг сказал мне, что у его отца не было нужной смелости… ни смелости, ни воображения, чтобы уйти от всего этого.

— Питер так сказал?