Жены Натана - Мирон Изаксон

Вот и его голос: «Хорошо проводишь время, Меир?» – он почти рявкает в трубку. «Чувствую, настроение твое исправилось». – Отвечаю и удивляюсь сам себе. «Слышал, ты неплохо управляешься со всеми важными делами», – говорит Натан. «Понятно, нет у меня твоих способностей к управлению, но мне помогают справиться», – я стараюсь уловить реакцию Рахели на мои слова. «Ну, а как там наши женщины? – спрашивает Натан и сам отвечает, завершая разговор. – Несомненно, находят общий язык лучше, чем все мы».

Чувствую, что самочувствие мое ухудшилось. Говорю об этом Рахели, она щупает мой лоб, выходит на несколько минут и приносит какую-то жидкость, которая должна меня освежить. Она толкует о том, что последние дела совсем сбили меня с толку. «Я знаю, – говорит она, – сейчас не стоит это обсуждать. Еще немного, и ты скажешь, что из-за меня не можешь сосредоточиться на работе». Впервые со времен моего детства чувствую такое сильное давление в груди. Я всегда боюсь рвоты, и обычно мне удается одолеть тошноту, ибо все недомогания и боли в теле переходят в голову, там сосредотачивается сильная боль, и ею мне удается преодолеть все слабости в теле. На этот раз я вынужден бежать в туалет, к умывальнику, и меня сотрясает неодолимая рвота. В голове путаются цифры и выкладки из балансовых отчетов, которые я пытался прочесть и понять.

Рахель стоит за мной, такая бледная и отчетливо ясная. Просит Узи подогнать машину. С детства я не был в больнице, и, кажется, Рахель собирается меня туда везти. После рвоты вроде стало легче, но сильная слабость охватывает меня, все тело пронизано дрожью. К головной боли я привычен и терплю ее, не испытывая страха, но рвота и появление слабости меня весьма беспокоят. Узи спрашивает, надо ли ему ехать с нами. Рахель предпочитает обойтись собственными силами. Получив соответствующие указания, шофер садится за руль. В теле моем творится что-то непонятное, но я не в силах выразить это в словах. Оказывается, есть ограничения даже моей открытости.

Мы в больнице, и Рахель просит вызвать определенного, знакомого ей врача. Оказывается, врач этот занят и придет, как только освободится. Меня укладывают на койку, и все мои страхи откровенно одолевают меня. После нескольких предварительных проверок решено оставить меня в больнице для более тщательных анализов. Вкатывают меня в большую палату с рядом коек, на части которых лежат больные. Возвращается Рахель и опять принимается за свое, говоря, что я полностью сбил с толку свое тело, оставил все, что для меня важно, и подорвал свое здоровье чуждыми ему занятиями.

– 13 —

Запах в палате терпим. Вспоминаю детские мои болезни и единственную госпитализацию в моей жизни. Тогда я одолел болезнь и окреп, теперь же нет у меня на это сил. Не раз в последние месяцы искал для себя легкую болезнь или хотя бы несколько недель отдыха. Тяжелой болезни я не желал, лишь бы оставили меня в покое окружающие, от Натана и до Рахели. Но сейчас, кажется, я серьезно заболел.

Лежит рядом со мной мальчик по имени Дани, играет со своей старшей сестрой в карты. Голова его обмотана бинтами, вероятно, обрита. Тасуют карты, и обсуждают его возвращение домой: намечают время, когда к ночи пойдут спать, когда ему делать уроки, когда есть сладости. Кажется, собираются каким-то неожиданным образом удивить мать. Речь мальчика приятна, но сбивчива, ему явно не хватает слов. «Сейчас понятно, почему я провалился на экзаменах: у меня была серьезная проблема», – говорит Дани. «Теперь перестанут сердиться на тебя», – поддерживает его сестра.

Между мной и мальчиком лежит взрослый мужчина, одетый в халат и, кажется, с зеленым галстуком на шее. Или я принимаю за галстук складку простыни. Он слушает какую-то передачу. Около него пустой стул. На маленьком столике торт. По-моему, торт творожный. Бутылка с водой. Полагаю, что главные разговоры с врачами и медсестрами от имени палаты ведет именно этот человек.

Прикатывают другую койку, перекладывают меня на нее, вкатывают в лифт, чтобы везти на этаж, где располагаются лаборатории. Я ощущаю болезненность по всему телу. Рвота ослабла, но температура очень низкая и головокружение усилилось. Надо что-то извлечь из моего тела, чтобы стало легче, но что, не знаю. Главный врач осторожно и тщательно обследует все части моей головы. Я полагаю, что даже слабость мою он ощущает руками. Выходит в соседнюю комнату. Две медсестры перешептываются. Давно не видели врача в таком напряжении: «Можно подумать, что это его сын». – «Именно сейчас привезли мальчика после дорожной аварии. Слышала, что можно нащупать у него перелом черепа обычным прикосновением. Почему же мы столько тратим времени на этого больного? Надо бежать на помощь к мальчику». Тем временем берут кровь. Вена моя не знала этого со времен той детской болезни.

Возвращают в палату. Мальчик дремлет, сестра смотрит на него. Мужчина сидит на койке и жует свой обед. Я начинаю дремать. Кто-то входит в палату, смотрит на меня. Я не вижу, кто это, и не жажду видеть. Мне все равно, даже если я усну в его присутствии. Ничего меня не влечет, кроме желания обнять голову сына Ярона. Засыпаю, и снится мне обычный для меня сон, однако даже во сне сильная слабость не покидает меня. В одном из снов дает мне машину мой друг, который потерял обе ноги на войне. Он еще продолжает объяснять мне, как управлять машиной, а я уже еду на ней, и со мной в кабине несколько детишек. Через некоторое время один из детей объясняет мне, где замедлить движение и остановиться. Я не представляю, как управляет машиной человек, лишенный ног. Можно предположить, что он все делает руками. Также не ясно мне, где точно сидеть. Машина приближается к крутому спуску, но если я прижмусь к постоянной линии обочины, возможно, сумею проехать не сорвавшись вниз. То, что мы находимся у берега моря, кажется мне вполне объяснимым. Но море течет через шоссе, и это представляется мне странным. Так или иначе, машина продолжает двигаться внутри водного потока.

Проснувшись, я чувствую себя заметно лучше, но что-то происходит с глазами. Какие-то вещи мне тяжело разглядеть. Рахель сидит сбоку, я сжимаю ее лицо двумя руками и ставлю его перед глазами. Только так я могу ее видеть. Рахель не сопротивляется, помогает мне рассмотреть ее лицо, влажный постаревший лоб. Вызванный врач сейчас должен явиться, и он, как говорит Рахель, весьма опытный. Я не смыкаю глаз и прошу ее что-нибудь прочесть из книги. «Я принесла твою любимую книгу детства. Ты ведь рассказывал мне, что несколько раз читал “Графа Монте-Кристо” Александра Дюма. Нашла ее у Ярона». Она начинает читать, но тут приходит новый врач. От него идет приятный запах спокойствия и порядка. Спрашивает, какие лекарства я принимал в последнее время, и произошли ли какие-либо серьезные события, о которых мне бы следовало ему рассказать. Я прошу воды, и мне ее приносят, но не так быстро и заботливо, которые я полагал. Мне казалось, что они обрадуются моей жажде. Врач начинает меня ощупывать активно и сосредоточенно. Вряд ли ему нужны лабораторные анализы, чтобы определить, что творится в моем теле. Ни разу в жизни я так не боялся, как в эти минуты. Никогда я так не отдалялся от близких и самого себя, как сейчас.

Рахель выходит вместе с врачом. Я готов подняться. Подошвы ослабевших ног касаются пола. Я осторожно двигаюсь, поглядывая и опираясь на все, что попадается под руку. Новый голос слышен в палате: «Что случилось с нашим начальником. Только свалилось на него немного ответственности, и он уже испугался?» Полагаю, что это голос Даны. Пытаюсь повернуть голову в ее сторону. «Возвращайся на койку. Пришла побыть с тобой, посмеяться над тобой и над собой». Теперь я ее вижу. Интересно, может ли тело мое влюбиться во время болезни. Она протягивает мне руку, сначала пожимает мою, затем поглаживает мои плечи. «Сказали, что ты болен, но по-моему, ты всего лишь немного устал. Натан и Рина желают тебе скорейшего выздоровления. Он звонит нам каждое утро и справляется о твоем здоровье. Беседует с Риной. Быть может, она полетит к нему на некоторое время».

Я ложусь. Вот уже несколько месяцев отчаянно тянет меня сосать собственный мой палец. Если бы рядом не было Даны, я бы это сделал. Сколько можно сдерживать свои влечения. Не случается, что ли, такое, что взрослый человек сосет свой палец, и кто сказал, что можно пристраститься к такому сосанию? Дана садится ко мне на постель, глаза ее напротив моего лица. Я знаю, что и в ее теле существуют отталкивающие периоды, в животе ее открываются очищающие течения, но это меня в данный момент не беспокоит. «Что тебе принести поесть?» – спрашивает она. «Может, немного винограда?» – отвечаю колеблющимся голосом. Дана уходит не надолго и приносит мне немного красного и зеленого винограда. Ни к чему мне обычная еда, если есть виноград. «Трудно определить, от чего ты больше ослабел, от работы, которую возложил на тебя Натан, или, быть может, от меня», – говорит Дана, и оба мы готовы рассмеяться. «Тебе не помешает, если я немного посплю?» – спрашиваю, и Дана реагирует с радостью. Поворачиваюсь к стене, сосредотачиваюсь в заглазном пространстве, чтобы погрузиться в покой. Сквозь наплывающую дрему спрашиваю: «Как дела у вашего тигра?» Дана рассказывает о целой серии упражнений, которые Рина добыла для дрессировки. «Он будет самым дисциплинированным, я уверена в этом. Ты и представить не можешь, насколько Рина им увлечена. Она хочет, чтобы он сидел и не отрывал от нее глаз. Рассказывает всем, что тигр в нее влюблен». Я погружаюсь снова в дремоту. Кто бы мог поверить, что я больным буду спать, не стыдясь, в присутствии незнакомой женщины. Во сне возвращаюсь к машине, едущей сквозь потоки воды, но на этот раз она несется по крутому спуску вниз. К собственному удивлению обнаруживаю, что мне удается вести машину. Другие остерегаются спускаться, а я делаю это достаточно ловко. Теперь мне бояться нечего крутизны: после того, как я ее одолел или даже свалился, ничего уже случиться не может.