Богиня Дуня и другие невероятные истории - Давид Дар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Ну что ж, - сказала она, - когда кончатся танцы, можно пойти и послушать соловьев.
Так они разговаривали, танцуя вальс, фокстрот и польку, а как только кончились танцы, Шурик Петров поспешил в гардероб, чтобы раньше других получить свою шляпу. Но когда он получил свою шляпу, то увидел, что Катенька уже выходит на улицу с белокурым, ясноглазым пареньком в синем костюме, желтых ботинках и фетровой шляпе.
- Постойте, Катенька! - закричал Шурик Петров. - Вы обещали пойти со мной, а уходите с кемто другим!
- Почему же с другим? - удивилась она. - Я ухожу с вами.
- Как же со мной? - сказал он, чуть не плача. - Ведь я вот где, а он это вовсе не я.
И тот паренек подтвердил:
- Конечно, я - это не ты.
- Вот видите, - сказал Шурик Петров. - Он сам говорит, что он - это не я. А кто вас пригласил пойти слушать соловьев?
- Я пригласил, - сказал паренек.
- Нет, я пригласил, - сказал Шурик Петров.
И пока они спорили, вокруг них собрались все другие пареньки с Тихой улицы и сказали:
- Да хватит вам спорить. Твоя как фамилия?
- Александр Петров, - сказал Шурик Петров.
- А твоя?
- Петр Александров, - сказал паренек.
- Это кто Петр Александров? - спросила Катопька. - Разве ты Петр Александров? - спросила она у парепька. - Это ты Петр Александров, сказала она Шурику.
- Нет, я Александр Петров, - сказал Шурик Петров.
- А ну, предъяви паспорт, - потребовали пареньки.
Но пока он искал паспорт, другой паренек увел красавицу Катеньку, и, когда Шурик Петров мрачно сказал, что он не взял с собой паспорта, возле него уже не было Катеньки, а были только славные пареньки с Тихой улицы.
- Ну, чего нос повесил? - дружелюбно сказали они. - Выше голову, Петр Александров! Давай пошли домой.
- Я не Петр Александров, - сказал Шурик Петров, - я Александр Петров.
- Брось вкручивать! - сказали они. - Вон где Александр Петров! Его уже и след простыл. Он уже, наверное, целуется с Катенькой в парке. А ты Петр Александров, так что унывать у тебя, брат, нет никаких причин.
- Как же нет причин, - воскликнул Шурик Петров, - когда я теперь не знаю, кто я?
- Ну и чудак! - сказали пареньки с Тихой улицы. - А на что же милиция? В милиции, брат, установят твою личность в два счета. А ну пошли в милицию!
И вышли на нашу улицу.
А на нашей улице было много народу, - казалось, будто все юноши и девушки, сколько их есть в городе, пришли в эту теплую ночь на нашу улицу, где желтые фонари трепетали в зеленой листве деревьев.
Одни возвращались в этот час с танцев, другие - из театра, третьи были в кино, четвертые - просто так, неторопливо гуляли среди веселого и нестрого потока. Все были различно одеты, смеялись разными голосами, напевали разные песни и уже издали узнавали друг друга, потому что каждый отличался от всех и вес отличались от каждого.
Только пареньки с Тихой улицы были все как один. И все как один они шли в милицию, чтобы одного отличить от всех.
И вся наша улица потешалась над ними.
АНДРЕЙ
ХИЖИНА
И ЕГО ГОРЕ
Был у меня товарищ. Андрей Хижина. Подводный инженер.
Oн имел квартиру из двух компат, кухни, ванной и прихожей.
В одной комнате жил он сам с Варенькой. В другой - его дядя Кузьма Кузьмич.
Каждое утро Андрей Хижина уезжал к берегу моря, где строился подводный завод. Работы у него было много, а после работы он еще учился, и домой он возвращался очень поздно.
Он ехал домой в автобусе, а от автобусной остановки бежал бегом - так не терпелось ему поскорей увидеть свою Вареньку. Он бежал по улице, как спортсмен, - загорелый, белозубый и ловкий, и, врываясь в квартиру как ветер, подхватывал Вареньку на руки.
И он всегда приносил с собой букетик цветов, или кулечек конфет, или какой-нибудь забавный подарок со дна моря.
Варенька была такая маленькая и худенькая, что в трамвае у нее спрашивали:
- Девочка, ты выходишь на этой остановке?
Но она была уже не девочкой. Она тоже работала и училась, и когда приходила домой, то сразу начинали хлопать все двери в квартире, греметь все кастрюльки в кухне, звонить телефон в прихожей, говорить радио в комнате и все предметы вдруг обретали голос и движение.
- Ведь это только подумать, - говорил Андрей Хижина, - двадцать шесть лет я ходил но тем же улицам, по которым ходила ты; ездил в тех же трамваях и автобусах, в которых ездила ты; забегал в те же магазины, в которые забегала ты; и, наверное, я не раз встречал тебя, даже не догадываясь, что ты - это ты!
И они оба смеялись, так это казалось им невероятно.
И хотя он говорил это каждый вечер уже два года, по Варенька слушала его с таким интересом, будто он говорил это первый раз.
А утром Андрей Хижина снова спешил к берегу моря. Он ехал к морю в автобусе, но до автобусной остановки бежал бегом - так не терпелось ему поскорей увидеть свой подводный завод.
После него уходила на службу Варонька.
И дома оставался один дядя.
- Ну, наконец-то! - говорил он. - Слава богу!
Теперь хоть можно подремать спокойно.
Весь день он лежал в своей комнате на продавленном диване, небритый и сонный, в мятых брюках и отвислых подтяжках.
Иногда вечером Андрей Хижина встречал своего дядю на кухне.
- Ну как, дядя, - спрашивал он, - все еще нс надумал идти работать?
- Как же! Надумаешь! Даст твоя супруга подумать! - ворчливо отвечал дядя. - Тут не только подумать - подремать не приходится. То она затеет мыть пол, то говорит по телефону, то к ней придут подруги. Никакого от нее покоя!
И, шлепая домашними туфлями, дядя поскорей уходил к себе, ложился на продавленный диван, закуривал и размышлял: что бы еще такое сказать про Вареньку, которую он терпеть не мог, даже не здоровался с нею, когда они встречались.
Так жили в одной квартире Андрей Хижина, Варенька и дядя Кузьма Кузьмич.
Однажды s осенний ветреный день Варенька простудилась и заболела. Приехала неотложная помощь, впрыснули Вареньке пенициллин и сказали, что надо ее отвезти в больницу.
Она лежала на кровати, маленькая и беспомощная, как подбитая птичка. Не хлопали двери. Не гремели кастрюльки. Не звонил телефон. Молчало радио.
А по лестнице поднималось Горе.
Оно останавливалось на каждой площадке и вглядывалось в номера квартир.
Лостпица была ярко освещена, по когда Горе выходило на площадку, электрическая лампочка меркла и светила вполнакала и номера квартир разглядеть было трудно.
Горе было неопределенного пола, высокое и строгое, в старой шляпе с большими полями, в широком и длинном пальто. Из глубоких темных впадин глядели красивые и грустные глаза.
Горе остановилось у квартиры номер шестнадцать, прислушалось и открыло дверь.
Оно вошло не нозвонив, не постучав, не спросив разрешения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});